Казино «Руаяль». Живи, пусть умирают другие. Мунрэкер - Ян Флеминг

Не дожидаясь ее ответа. Бонд зашел за высокий камень, стаскивая на ходу рубашку.

— Ну, хорошо, — согласилась Гала, довольная тем, что ей не пришлось принимать решения. Она удалилась за камень и стала неторопливо расстегивать сорочку.

Когда она, вся в волнении, выглянула из своего укрытия, Бонд уже преодолел половину полосы зернистого коричневого песка, которая вилась между лужами до того места где прибывавшая вода завинчивалась воронками среди зеленых и черных валунов. Тело его было гибким и загорелым. Синие плавки обнадеживали.

Она робко последовала за ним и неожиданно оказалась в воде. В один миг она забыла обо всем, сейчас имела значение только бархатная льдистость моря и прелесть песчаных проплешин между колышущихся прядей водорослей, которые она видела в ясной изумрудной глубине под собою, когда, зарываясь головой в воду, плыла параллельно берегу стремительным кролем.

Поравнявшись с молом, она на мгновение задержалась, чтобы перевести дух. Бонда, которого она в последний раз видела плывущим ярдах в ста впереди, нигде не было. Чтобы не окоченеть, она энергично месила ногами воду, затем повернулась к берегу, невольно думая о нем, о его загорелом, крепком теле, которое, возможно, находилось где-то поблизости, среди камней, или у самого дна, измеряя глубину, чтобы наверняка знать, сможет ли враг воспользоваться подходом с моря.

Гала еще раз обернулась, ища Бонда взглядом, но как раз в этот момент он внезапно вынырнул из толщи воды под ней. Она почувствовала, как быстро и крепко сомкнулись вокруг нее его руки и губы его стремительно и необоримо прижались к ее губам.

— Какого черта, — возмутилась было она, но он уже вновь исчез в глубине, и к тому времени, когда она выплюнула попавшую в рот соль, и взяла себя в руки, Бонд уже радостно греб ярдах в двадцати.

Она развернулась и равнодушно поплыла прочь от берега, ощущая себя довольно-таки нелепо, но в твердой решимости осадить наглеца. Все произошло именно так, как она и предполагала. Похоже, эти парни из Сикрет Сервис всегда найдут время для секса, даже выполняя самую ответственную миссию.

Однако ее трепетавшая плоть не желала забывать пережитый поцелуй, и день, без того великолепный, казалось, стал еще прекраснее. И пока она плыла от берега, а затем, повернув назад, увидела молочно-белый оскал побережья, далекий Дувр, черно-белое конфетти ворон и чаек, разбросанных по зеленой скатерти лугов, она решила, что в такой день, как сегодня, разрешается все и что она — только на этот раз, — пожалуй, простит его.

Полчаса спустя они лежали, сушась на солнце, у подножья скалы, разделенные целомудренной полоской песка шириною в ярд.

Поцелуй был непреднамеренный, и все попытки Галы напустить атмосферу отчужденности были развеяны в прах, как только Бонд показал ей омара, которого поймал собственными руками. Неохотно они опустили его в лужицу у камня и подождали, пока он в поисках укрытия забьется в водоросли. Теперь они лежали, утомленные и опьяненные, и страстно желали лишь одного — лишь бы солнце не скрылось за краем скалы над ними прежде, чем они успеют согреться и обсохнуть.

Но не только это занимало мысли Бонда. Прекрасное, сильное тело лежавшей рядом девушки, невероятно возбуждающее откровенностью узкой полоски трусиков и бюстгальтера, вклинилось между ним и заботами о безопасности «Мунрейкера». К тому же в ближайший час для «Мунрейкера» он ничего не мог сделать. Еще не было и пяти, а заправка должна закончиться только в шесть. Только тогда удастся ему связаться с Драксом и убедить его в оставшиеся две ночи усилить охрану скалы и снабдить пикет достойным оружием. Ибо теперь он убедился лично, даже во время отлива глубина для подлодки здесь была достаточная.

Прежде чем двинуться в обратный путь, у них оставалось, по крайней мере, четверть часа.

А пока — девушка. Полуобнаженное тело у поверхности воды над ним, когда он всплывал из глубины; скорый и энергичный поцелуй в его объятиях; твердая выпуклость груди, прижатой к нему; и мягкий плоский живот, спускающийся к плотно зажатой между бедер тайне.

К черту.

Он отряхнулся от надоевших мыслей и вперился в бесконечную синеву неба, заставляя себя любоваться парящими чайками, с такой легкостью реющими в воздушных потоках, что бушевали над скалами. Но мягкие белоснежные перья птиц против воли возвращали его к прежним думам и не давали забвения.

— Откуда у вас такое имя — Гала? — спросил Бонд, в надежде прервать череду воспаленных видений.

Она засмеялась.

— Меня еще в школе из-за него дразнили, — сказала она, и Бонд, услышав ее чистый, ясный голос, изнемог от нетерпения, — а потом в части и даже в лондонской полиции. Полное мое имя еще хуже — Галатея. Так назывался крейсер, на котором служил отец, когда я родилась. Все-таки Гала звучит не так безнадежно. Да я уж почти забыла, как меня зовут по-настоящему. Все время приходится менять имя, раз я поступила в Специальное управление.

«В Специальное управление». «В Специальное управление». «В Специальное управление…»

В момент когда обрушивается бомба; когда пилот допускает просчет и самолет падает, не дотянув до полосы; когда отливает от сердца кровь и сознание покидает вас, в мозгу застревают слова или даже обрывки музыкальных фраз, которые заполняют остающиеся до смерти мгновения и звенят погребальными колоколами.

Бонд не погиб, но слова эти все еще звучали у него в ушах и через несколько секунд после того, как все произошло.

Пока они лежали на песке у подножья скалы, Бонд, предаваясь раздумьям о Гале, следил от нечего делать за двумя чайками, что играли возле пучка соломы, который оказался гнездом, устроенным на узком карнизе в десяти футах от верхнего края скалы. Чайки то вытягивали шеи, то наклоняли головы — на фоне ослепительной белизны известняка Бонд видел лишь головы птиц — потом самец взлетел, совершил круг и вновь возвратился на карниз, чтобы продолжить игру.

Бонд слушал девушку и мечтательно любовался птицами, как вдруг обе они с пронзительным криком ужаса ринулись прочь от гнезда. В тот же самый момент у кромки скалы появилось облачко черного дыма, донесся мягкий хлопок, и огромная глыба белого камня прямо над Бондом и Галой как бы покачнулась, ее поверхность покрылась сеткой зигзагообразных трещин.

Следующее, что запомнил Бонд — он лежит, накрыв собой Галу и вжавшись лицом в ее щеку, воздух переполнен грохотом; дыхание его прервалось, солнце померкло. Спина онемела и болела от тяжести, в левом ухе, кроме грохочущего эха, застыл оборванный, придушенный крик.

Он едва помнил себя, и пока чувства вновь вернулись к нему, прошло время.

Специальное управление. Что-то она говорила о Специальном управлении?

Он предпринял отчаянную попытку пошевелиться. Лишь правая кисть сохраняла какую-то способность двигаться. Дернув плечом, он освободил всю руку, затем с большим усилием отжался, и в их могилу проник свет и воздух. Давясь известковой пылью. Бонд расширил просвет, и, наконец, его голова сняла свое губительное давление с Галы. Он ощутил лишь слабое шевеление, когда она повернула голову набок — к свету и воздуху. Все возраставший ручеек пыли и каменной крошки, струившийся в проделанную им дыру, заставил его с новой энергией взяться за рытье. Постепенно он увеличил пространство и уже мог опереться на правый локоть. Потом, кашляя так, что казалось, будто легкие его вот-вот лопнут, он подался правым плечом вверх, и внезапно оно вместе с его головой вышло наружу.

Первая посетившая его мысль была о том, что взорвался «Мунрейкер». Он посмотрел на край скалы, затем вдоль берега. Нет. От площадки их отделяло ярдов сто. И лишь прямо над ними в кромке скалы был словно откушен громадный кусок.

Он подумал о том, что, возможно, им до сих пор грозит опасность. Гала стонала, и он чувствовал, как бешено колотится ее сердце. Но теперь жуткая белая маска, возникшая на месте ее лица, получила доступ к воздуху, и он изгибал свое тело из стороны в сторону, пытаясь ослабить давление на ее легкие и живот. Медленно, дюйм за дюймом, — его мышцы чуть не рвались от напряжения, он продвигался, придавленный пылью и осколками, к основанию скалы, где, как он знал, тяжесть меньше.

Наконец, он выпростал грудь и, извернувшись, сел. По изодранной спине и рукам струилась кровь и перемешивалась с меловой пылью, которая все текла и текла поверх краев образованных им отверстий. Однако он чувствовал, что кости его целы, в пылу спасательных работ он не ощущал боли.

Кряхтя и кашляя, но не переводя дух, он приподнял ее, и кровоточащей рукой стер с ее лица белую пыль. Затем, выбравшись из известняковой могилы, он с огромным трудом извлек из-под обломков девушку и усадил, прислонив спиной к скале.

Он встал на колени и осмотрел ее, жалкое белое чучело, несколько минут назад бывшее одной из самых милых девушек, когда-либо виденных им. Глядя на нее, на кровавые ссадины ее лица, он молил лишь об одном, чтобы эти глаза наконец раскрылись.