Настоящее напряженное - Дэйв Дункан

– Ты преувеличиваешь, – перебил ее Эдвард.

Они сидели в «Старой английской чайной» в Викарсдауне. Он сказал, что деревушка запомнилась ему не такой большой, на что Алиса ответила, что даже так она вся уместилась бы на Пиккадилли-Серкус, хотя это было вовсе не так. Зато чайная размещалась в настоящем доме елизаветинской эпохи, хотя тот строился, возможно, совсем для другого – настоящие современники Елизаветы пили вовсе не чай, а пиво. Чайная была маленькой, тесной, полутемной и – очень кстати – прохладной. Они пили чай. Они ели домашние лепешки с земляничным вареньем и сливками, густыми, как масло. Минута была слишком драгоценная, чтобы портить ее пререканиями.

Глаза Эдварда оставались холодными, как море зимой.

– И потом эти сотни ребят уже не все там. Половина из них мертва. И ты продолжаешь обращаться со мной, как с малолетним братом, хотя я вырос.

Она подняла чашку.

– Все равно. Ты всегда был для меня младшим братом и всегда им будешь. Даже когда мы станем дряхлыми седобородыми стариками, ты все равно останешься моим младшим братом. – Она отпила глоток, не сводя с него глаз: примет ли он оливковую ветвь?

– Я как-то плохо представляю тебя с седой бородой, – рассудительно сказал он. – Обещай, что будешь ее красить.

Она отставила чашку и взяла его за руку.

– Обещаю, что не буду думать о тебе как о младшем брате, если ты расскажешь мне про Исиан.

– А что про нее рассказывать? Я не воспользовался своим положением. Надеюсь, это тебя не удивит.

– Ни капельки. – Хотя она знала, что это удивило бы подавляющее большинство людей. – Ты ее любил?

Он отнял руку и принялся накладывать сливки на лепешку – так землекоп грузит свою тачку.

– Я рассказал тебе все. Она очень решительная юная женщина – ты же знаешь, я всегда питал слабость к таким. Ей было шестнадцать лет, и я был пришельцем. Куда ей было устоять! Это не я, это все моя проклятая харизма.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Нет, я ее не любил.

– Что с ней стало потом? Когда ты видел ее последний раз?

– Примерно год назад. Миссис Мургатройд взяла ее к себе в кухарки, в Олимпе. Она хорошая кухарка, хотя, конечно, знает только лемодийские рецепты.

Романтическая история, которую она себе вообразила, треснула и разлетелась на мелкие кусочки.

– Но необразованная? Просто местная девица? Не пара тебе?

Он посмотрел на нее, как бы не веря своим ушам, и лицо его опасно вспыхнуло. Нож лязгнул о блюдце.

– Ох, Эдвард, прости! – поспешно сказала она. – Это гадко с моей стороны! Я не сомневаюсь, что ты вел себя, как настоящий джентльмен. То есть я хочу сказать…

– Я был пришельцем, – сказал он очень тихим, напряженным голосом. – Пришельцы не умирают, разве что от скуки или от насилия. Я знаю, что выгляжу не старше, чем был, когда исчез отсюда. Исиан теперь, должно быть, восемнадцать или девятнадцать. Через десять лет ей будет двадцать девять, а еще через десять – тридцать девять. Останься я в Соседстве, я бы остался примерно таким, как сейчас. Как ты думаешь, почему Служба посылает людей в отпуск на родину – особенно холостяков? Главная причина – то, что они должны жениться на других пришельцах! Любовь между пришельцем и туземкой невозможна. Это приводит… ко всяким гнусностям. Палата… ладно, не будем об этом.

– Я не подумала. Извини. Ты хочешь сказать, ты не позволил себе полюбить ее?

Он снова принялся за лепешки.

– Я не говорил ей, что люблю ее. Я вообще ничем ее не поощрял. По правде говоря, я использовал тебя в качестве предлога. Надеюсь, ты не обидишься. Будь я волен реагировать на Исиан как нормальный мужчина, я бы пал к ее ногам, я бы рвал на себе одежду, я бы посыпал голову пеплом до тех пор, пока она не согласилась бы выйти за меня замуж. Поскольку это исключалось, ничего этого не было. Просто дружба.

Как прекрасен был бы мир, если бы чувства всегда подчинялись логике с такой легкостью! «Мне очень жаль, сэр Д’Арси, но ваш статус женатого мужчины делает наши дальнейшие отношения совершенно невозможными…»

– Гляди-ка! – Эдвард смотрел в маленькое окно на залитую солнцем деревушку. Дряхлая кляча волокла по улице цыганский фургон. Собаки брехали, ребятня гурьбой бежала за ним.

Он провожал его взглядом до тех пор, пока тот не скрылся за углом.

– Когда я был здесь в прошлый раз, цыганка предсказала мне судьбу. Правда, фургон был другой.

– Ты веришь в подобную ерунду?

Он скривился:

– Раньше не верил, но она угадала все чертовски точно. Она сказала, что мне придется выбирать между честью и дружбой. И точно, мне пришлось бросить Элиэль как раз тогда, когда я мог помочь ей.

– Да брось, Эдвард! Это с таким же успехом можно сказать и про Исиан.

Его глаза сверкнули, как бритвы.

– Я довольно редко предаю своих друзей. Бросить Исиан, если это можно так назвать, – достойный поступок. Впрочем, возможно, тебе интересно будет узнать остальную часть предсказания – так вот, миссис Босуэлл, цыганка, сказала еще, что мне придется выбирать между долгом и честью и что я обрету честь только через бесчестие. Объясни мне это, пожалуйста, – я, например, не могу!

Может, ей стоит использовать это как предлог?

– Ну, твой долг – уйти на фронт, но честь требует, чтобы ты отомстил за смерть родителей…

– Значит, говоришь, никогда не сдаваться? – Даже Эдвард может выйти из себя. Если это случится, у нее не останется ни малейшей надежды убедить его логически.

– Ты целый год не видел Исиан? – Эта девушка – единственная оставшаяся у нее приманка, чтобы заманить его обратно в Соседство, подальше от Западного фронта.

Он раздраженно посмотрел на нее.

– Я же тебе сказал, – пробормотал он. – Она в Олимпе, работает на Полли Мургатройд. Она очень славная – я имею в виду Полли. Я написал ей перед тем, как вернуться сюда, то есть Исиан… – Он нахмурился, застыв с салфеткой у губ. – Но поскольку человек, который обещал передать ей это письмо, пытался убить меня, она, возможно, так его и не получила.

– Так ты сам не был в Олимпе?

Он мотнул головой, жуя.

– Мне понадобилось два года, чтобы попасть туда, и когда я наконец туда добрался, я пробыл там совсем недолго. Комитет решил, что это слишком опасно – как для меня, так и для всех остальных. Они не хотели, чтобы Зэц осаждал Олимп в надежде изловить меня. Меня переправили в Товейл – очень маленький сельский вейл неподалеку оттуда. Я помогал основать там несколько общин. Можешь себе представить, я заделался миссионером! – Он ухмыльнулся. – Святоша Роли, должно быть, в гробу перевернулся! Но мы все… они все заняты этим.

– Из тебя, наверное, вышел бы хороший проповедник. – Она вполне могла представить, как он заправляет своей паствой, словно мальчишками у себя в школьной спальне.