Беспредел - Игорь Бунич

Все это я видел уже много раз, но собранное воедино пленка выглядит страшно. "А ведь вся эта мощь, — мелькнуло у меня в голове, — готовилась обрушиться на мир, а обрушилась на них самих. Нет ли здесь какой-то высшей справедливости? "

Но пленка продолжалась. Толпы китайцев — их тысячи — захватывающие русские деревни в Приморье. Окровавленные лица русских пограничников и милиционеров, избиваемых палками при попытке проверить у китайцев документы. Ржавеющие и запущенные корабли Тихоокеанского флота, стоящие на якорях и бочках в тесной бухте. Некоторые с флагами, некоторые без. Японские буксиры, волокущие их по одному на слом. Хитрые физиономии греческих коммерсантов, покупающие у жуликоватых адмиралов уникальные спасательные и гидрографические суда за четверть цены за валюту. Похороны моряков-тихоокеанцев, умерших с голода, поскольку командование распродало все запасы продовольствия в коммерческие структуры. Взрывы, страшные взрывы, чем-то напоминающие кадры налета японцев на Пирл-Харбор в 1941 году. Горят арсеналы Тихоокеанского флота, в воздух взлетают и рвутся боевые ракеты, торпеды, мины и снаряды всех калибров. Тихие бухты, где бок о бок стоят списанные атомные лодки. Некоторые уже затонули. Нет денег и средств на их правильную разделку…

Горящие леса, горящие поля, горящие вагоны, опрокинутые цистерны, взорванные домны. Толпы людей, которых уже пятый год не могут вывезти из зоны ядерных катастроф. Заросшие сорняками поля, брошенные деревни, незавершенные стройки. Умирающие дети, дети-дебилы, дети-инвалиды. Безумные глаза матерей и печальные, как у стариков, глаза детей. Эшелоны с беженцами, распотрошенные какими- то парнями полуазиатского-полукавказского вида. Рыдающие женщины, избитые и убитые мужчины. Снова взрывы, страшные, поднимающиеся высоко в небо, разлетающиеся во все стороны осколки — взрываются арсеналы Северного флота в Североморске. Боевые корабли без топлива и надежд…

ОМОНовцы со щитами и дубинками, разгоняющие какую-то толпу с красными флагами и портретами Левина-Сталина. Ничего не выражающие лицо президента с медленно шевелящимися губами, наркотически сверкающие глаза спикера, что-то орущего в зал, иезуитская физиономия председателя Центробанка Геращенко, с ухмылкой объясняющего суть своей финансовой политики, бегающие глаза и робкое лицо председателя Конституционного суда Зорькина в бутафорской мантии, тупой взгляд и лихие усы вице-президента. Дворцы, особняки, трехэтажные дачи, "Вольвы", "Мерседесы", "Ролс-ройсы", кейсы, набитые долларами и дойчмарками, балы, презентации, моды от Кардена, гамбургеры от Макдональда, брильянты из Амстердама, акции "Дженерал Дейнамик", машины, прошитые автоматными очередями, какие-то громилы, стоящие с поднятыми руками под дулами автоматов, горы оружия, старушки, стоящие в длиннейших очередях с зажатыми в руках ассигнациями, старики, умирающие прямо на центральных улицах столицы, плакаты: "Коммунизм — это светское воплощение христианства", улыбающееся лицо Михаила Горбачева, в фонде которого полиция производит обыск…

И снова лицо Виктора Геращенко.

Кадр остановился. На экране остался Геращенко.

— Единственный человек, — сказал мистер Торрелли, — с которым можно иметь дело в этой стране.

— Еще бы, — заметил Берсон. — В любой другой стране его бы уже, пожалуй, дважды повесили и трижды расстреляли.

— Да, — согласился я. — Если кто и уничтожил Советский Союз, то это, конечно, он. Но не забывайте, господа, что он был исполнителем. Он перекачал всю кровь бывшего Союза на Запад и закачал с Запада новую кровь, купленную втридорога. Вспомните его знаменитые трансферы, когда он минимум трижды продал всю страну до последнего булыжника.

— Я дал ему миллиард долларов, — улыбнулся мистер Торрелли. — Я думаю, это не очень дорого. Он обещал скоро довести доллар до 2500 рублей. Я содержу целую армию его бездельников в своих банках и в Международном Валютном Фонде, которые ничем другим не занимаются, как скупают дома, участки и подержанные автомобили. Они не имеют ни малейшего представления, что значит у нас на Западе сунуть свою голову в петлю недвижимости, не имея денег платить налоги и кредиты. Года через три им всем придется скрываться от полиции. Но это наши финансовые дела. Мы как-нибудь разберемся. Меня беспокоит, что здесь происходит? Когда они перестанут убивать друг друга и воровать, а начнут работать. Честно говоря, если бы на принадлежащей мне недвижимости происходили подобные безобразия, меня бы это тоже обеспокоило и я попытался бы поскорее ее (недвижимость) кому-нибудь продать, если бы нашел покупателя, конечно.

Отвечать на вопрос должен был я, поскольку Торрелли смотрел именно на меня, видимо, считая меня лично ответственным за все происходящее с его собственностью.

— Если вы позволите, я отвечу на ваш вопрос, сэр, то есть простите, папа Луиджи, — начал я, мельком взглянув на Билла. Тот движением глаз дал мне понять, что я могу ввести мяч в игру.

— Когда КПСС, — продолжал я, — во имя своего спасения и личного обогащения решила демонтировать Советский Союз, опасаясь, что он может рухнуть и раздавить их всех, это полезное начинание нашло свой отклик в союзных республиках по довольно простой причине. В течение всех послевоенных лет, я не хочу копать глубже, Москва в отношении республик занималась прямым и черным рэкетом. Несколько упрощая, можно сказать, что практически все заработанные деньги республики вынуждены отдавать в центр за одно право дышать и далеко не всегда за право не умереть с голоду. Как вы, наверное, знаете, они миллионами истребляли собственный народ, чтобы те, кто уцелел, работали на них за каторжную пайку хлеба. Их сатрапы в республиках были воспитаны на простом инстинкте выживания. Или они отдадут все, что нужно, то есть все до последнего цента, в Москву, либо поплатятся головой. Когда же этот режим разложился настолько, что был уже не в состояния осуществлять массовые убийства, когда убийц сменили банальные воры, все, так называемые советские республики в лице московских коммунистических сатрапов стали жить мечтой, как бы прекрасно было не платить дань в Москву, а все, выкачанное из народа и наворованное, оставлять себе. В своих мечтах они совершенно забыли о реальности. О том, скажем, что их пшеница не соответствует требованиям мирового рынка, что их хлопок некондиционен, что их нефть слишком грязная и тому подобное. Они забыли, что все очистительные и перерабатывающие заводы находятся в руках России, и что им самостоятельно никогда не выйти на мировой рывок. Но когда речь пошла о "демонтаже", они с восторгом уцепились за эту идею, не учтя еще одного маленького обстоятельства. Их собственные сатрапы в автономиях тоже давно не хотели платить им дань, а все оставлять себе и жить на костях народа, подобно феодальным царькам. Абхазия не захотела платить Тбилиси, Карабах — Баку, Грозный — Москве и так далее. Другими словами, начался "демонтаж" по теории домино, который решено было приостановить самым простым способом — военным, что в условиях полного безвластия может привести к всеобщему большому пожару. Достаточно ли ясно я доложил вам обстановку, сэр?

— Хорошенькие дела. — пробормотал папа-Луиджи и посмотрел на Берсона.

— Борух, — сказал он, — можно ли развязать этот узел безвластия в стране?

— Развязать — вряд ли, — ответил Берсон. — Можно только разрубить. Мы специально создавали систему безвластия, чтобы нам не мешали работать. Вы помните, Луиджи, когда Ельцин был председателем Верховного Совета еще при существовании СССР, он специально провел закон, что президент, имея в виду тогдашнего президента СССР Горбачева, не имеет права распускать Верховный Совет? А когда сам стал президентом, этот закон ударил по нему самому. Я лично не понимаю, зачем нам менять существующее положение? Пусть покрутятся в политическом тупике. Это только полезно. Именно в этом положении мы получаем максимальные прибыли. Зачем нам нужна какая-то власть в России, кроме власти доллара?

— У тебя душа мелкого лавочника, Борух, — устало заметил сеньор Торрелли. — Как можно больше хапнуть и убежать. У нас в Палермо все думают так же, как и ты. Потому там совершенно невозможно работать.

Мистер Торрелли никогда в Палермо не был, как, впрочем, и в Италии. Его прадед приехал в Штаты из Милана. Но почему-то ему всегда было приятно подчеркнуть свое сицилийское происхождение.

— Мне надо думать об этом огромном рынке, — продолжал папа-Луиджи. — Думать в перспективе на долгие годы. То, чем мы сейчас здесь занимаемся, есть экономический разврат. Сегодня он приносит баснословные прибыли, а завтра обернется каким-нибудь очередным мировым катаклизмом, приносящим одни убытки. Извините, господа, что я вынужден говорить вам прописные истины. Но я не был бы финансистом, если бы точно не чувствовал момента, когда надо списать 100 тысяч долларов на благотворительность, чтобы спасти сотню миллионов. Уверяю вас, ребята, мы взяли на хаосе все, что могли, Эта страна уже по меньшей мере сто лет живет в долг. По большому счету, их старая империя и их Советский Союз рухнули, поскольку оказались банкротами и были не в состоянии платить не то что долги, но даже проценты по долгам. Не отдавать долги у них превратилось в нечто вроде национального спорта. Я проверял по старым бухгалтерским книгам. Как только подходит время расплачиваться по векселям, они готовы уничтожить собственную страну, начать мировую войну, истребить собственный народ и весь мир, лишь бы не платить. Потом из хаоса выпрыгивает на вершину власти какой-нибудь очередной плут и начинает декларировать, что он не несет никакой ответственности за долги, набранные предыдущим мошенником, которого либо уже убили, либо он бежал к нам, уверяя, что несомненно отдал бы все долги и непременно это сделает, если мы поможем ему снова захватить власть. Короче, мне нужны стабильный рынок и стабильная власть в этой стране.