Наследство Карны - Хербьёрг Вассму

— Похоже, сегодня все собираются рыбачить дома, — сказал Педер и кинул взгляд на Карну.

— И ты тоже? — поддел его Вениамин.

— Нет, почему же, — смущенно ответил Педер и вздохнул.

Анна попросила Карну помочь ей навести порядок в чуланах и на чердаке. Ей нужно найти кое-какие вещи.

Во время уборки она сказала Карне, что хочет поговорить с Вилфредом, пока мужчин нет дома. Не поможет ли ей Карна остаться с ним наедине так, чтобы это не выглядело нарочито?

— Что ты хочешь у него узнать?

— Про вчерашнее… его отношение к Ханне…

Глаза у Карны забегали.

— Не надо с ним говорить! Вчера он налетел на Ханну, словно она… Он может тебя ударить, если рассердится!

— Глупости, — весело сказала Анна.

Карна пошла в дом, где жила Стине, чтобы попросить Олаисена помочь Анне передвинуть на чердаке один тяжелый сундук. Анна хочет спустить его вниз и разобрать. На чердаке для этого слишком темно.

Олаисен охотно вызвался помочь. Не хватало, чтобы он отказался! Анна принялась благодарить его еще до того, как он взялся за сундук, и тут же отправила Карну нагреть воды для уборки.

Она засучила рукава, волосы у нее растрепались. Щеки пылали. От волнения она даже не смотрела в его сторону, хотя у нее уже было придумано, как начать разговор.

Олаисену ничего не стоило одному спустить вниз этот сундук. Он отстранил Анну, вознамерившуюся помочь ему, и удовлетворенно перевел дух, когда сундук был уже спущен.

На площадке Анна немного смущенно сказала ему:

— Я угощаю портвейном. У меня всегда припрятано в зале немного портвейна… Я люблю там сидеть и думать… У окна… В плетеном кресле…

Она волновалась. Заметил ли он это?

Олаисен не без колебания вошел в залу. Прилично ли это? Они были одни. В ее спальне. Он старался не подать вида. Невозмутимо улыбнулся. Поднял рюмку и огляделся. Красивая комната. Между прочим, чердак у них тоже хорош. Большой. Там вполне можно сделать еще одну жилую комнату. Правда, там нет дневного света…

Услыхав, что Карна поднимается по лестнице, Анна открыла дверь и попросила Карну сходить на чердак и погасить оставленную там лампу.

— И забери оттуда ведро, мы вымоем его внизу. Так будет лучше.

Она снова закрыла дверь и села рядом с Олаисеном.

— Эти старые вещи стояли там со времен Мафусаила, — сказал он, стряхивая с себя пыль.

— Да, мы с Карной любим бывать там, — отозвалась Анна и разлила портвейн по рюмкам.

— Спасибо за помощь! — Она подняла рюмку.

— Не стоит благодарности! — Он улыбнулся ей своей самой обворожительной улыбкой.

Анна отставила рюмку, ее явно что-то тревожило.

— Можно задать тебе один вопрос?

Он удивился.

— Мы одна семья… — начала она.

Он ждал.

— Что произошло вчера? Ты… тебе не понравилось, что Ханна играла с молодежью? Может, ты против этого из принципа? Или по религиозным причинам?

Несмотря на свою сообразительность, Олаисен не нашелся, что ответить на такой прямой вопрос.

Подождав немного, Анна продолжала:

— Молодые говорили, что ты… как бы это сказать… проявил несдержанность. У вас с Ханной плохие отношения? Может, тебе трудно говорить об этом? Может, это слишком болезненно? Я понимаю, что в каждом браке есть свои…

Она замолчала и, покраснев, посмотрела на него.

Он тяжело вздохнул. Наконец он понял, зачем его попросили спустить с чердака этот старый сундук и угощают теперь портвейном. В нем боролись удивление, недоверие и любопытство. Когда в последний раз кто-то интересовался его чувствами? Или тем, какая обида вызвала его гнев? А ведь именно об этом спрашивал у него сидевший перед ним ангел.

Мысли Олаисена спутались. Вчерашнее унижение — его хотели понять. Он был готов забыть, что Анна — жена этого проклятого Вениамина. Или именно это он и не хотел забывать? Может, ему наконец-то представилась возможность взять реванш? Рассчитаться за угрозу разорения? За то, что он оказался обманутым мужем? Нелюбимым?

Ведь, если вдуматься, разве справедливо, чтобы страдал он один?

Олаисен как будто поблек прямо у нее на глазах. Но вид у него был не несчастного человека, а оскорбленного мужа. Он глубоко вздохнул. Вокруг рта обозначились морщины.

Сперва он смотрел в сторону, но потом поднял на Анну глаза, честные глаза, полные боли.

Он признал свою вину. Да, иногда он теряет рассудок. И потом корит себя за это. Особенно в последние годы. После того, как узнал правду. О Ханне…

Больше он ничего не сказал. Все было отмерено с аптекарской точностью. Нельзя спешить. Надо сидеть, обхватив голову руками. И помнить, какую боль причинит ей этот разговор.

— О Ханне? — прошептала она.

— Если б ты знала… правду, — тихо проговорил он и покачал головой.

Анна смущенно попросила рассказать ей правду. И тогда она все узнала. Не сразу. Нет. Постепенно. По мере того, как задавала вопросы. Но не больше, чем ей хотелось знать.

— Мне трудно об этом говорить! Хотя много раз я порывался все тебе рассказать. Один раз, застав их, я сказал им, что пойду к тебе. Но не пошел… Не хотел доставлять страдания невинному человеку…

— Вилфред! Чего ты не хотел мне говорить?

Он взглянул на нее — кажется, она держится высокомерно? Не верит ему? Это его задело.

Тем не менее он начал издалека. Стал рассказывать, как семейство Грёнэльв хотело разорить его и поссорить с Педером. Да, у них с братом было тяжелое детство, но у них никого нет, кроме друг друга. Ему было непросто уволить Педера. Он пытался наладить…

Вилфред замолчал и посмотрел на Анну.

— А при чем тут Ханна? — спросила она.

— Как будто ты не знаешь! Весь Страндстедет говорит о Ханне. О ее неверности. Уже сколько лет…

Оказывается, младший сын, которому Олаисен так радовался и которого оберегал, когда тот был еще в утробе матери, скорее всего, не от него…

— Вилфред, милый, ты ошибаешься! — Анна побледнела и стиснула руки. Потом потерла их, словно хотела согреть.

Он помотал головой. Разве она не видит, что этот мальчик не похож на него? У него черные волосы! А у трех других…

— Ты не должен так думать о Ханне! Надо верить тому, кого любишь, иначе ты пропадешь!

— Я стараюсь терпеть. Ты ведь тоже это знаешь, хотя и делаешь вид, что тебе ничего не известно, — грустно, но спокойно сказал он. Слишком спокойно.

— Что я знаю? — выдохнула она.

Бедняжка, как она испугалась! Как испугалась! И это понятно. Раньше у нее не хватало мужества признать это, но теперь-то ей все ясно. Ведь так? Прямой вопрос требует прямого ответа. Но бояться нечего, ведь это касается их обоих.

— Да в чем же дело?

Теперь уже оставалось сказать все как есть. Лгать ей он не может. Это ее муж… Неужели она не знала?

— Я застал их на месте преступления. Один раз видел в лодке. Они возвращались с какого-то островка. У доктора много возможностей уединяться с Ханной. Все эти годы у них была связь.

Руки Анны успокоились и замерли на коленях. Она слушала Олаисена, и глаза у нее были неестественно большие. Это пьянило его.

— Один раз я нашел в блокноте копию ее письма. Она назначала ему свидание. Я сохранил ее, могу показать…

— У их встреч могли быть и другие причины, — прошептала Анна.

Но Олаисен не слушал ее — скоро она будет на его стороне. Очень скоро.

— Я тоже так думал. Но когда я прямо спросил ее об этом, она во всем призналась. Призналась, что они любят друг друга. Так и сказала: любят! Чтобы было ясно, что я ничего не значу для нее. Ничего! И ты — тоже. С нами они продолжают жить только потому, что когда-то так получилось. Это слова Ханны…

Когда звук этого имени затих, женщина перед Олаисеном начала смеяться. Сначала тихо.

Он не обиделся, но это показалось ему странным. Он почувствовал, что должен любой ценой остановить ее смех.

— В этом нет ничего смешного, — сдержанно сказал он.

Но она продолжала смеяться. От смеха у нее по лицу текли слезы, плечи вздрагивали. Смех был такой жесткий, недобрый, что он допил свой портвейн и встал. Никому не дозволено смеяться над трагедией его жизни! Тем более ей! Это уж слишком.

— Прошу прощения, — сказал он.

Но видно, в последнюю минуту у него мелькнуло какое-то подозрение, и он прикоснулся к ее плечу.

— Не будем никому говорить об этом ради детей, — попросил он. — Договорились?

Олаисен вышел из залы, но в ушах у него продолжал звучать ее смех. Он спустился вниз, вышел во двор. Что-то не так. Как она может быть такой толстокожей? И смеяться?

Ничего, скоро это пройдет. Главное, он теперь не один.

Карна поняла, что что-то случилось. Так люди не смеются. И ничего смешного Олаисен Анне не сказал.

Карна слушала у дверей. Когда Олаисен выходил из залы, она быстро, по-кошачьи, взбежала на чердак.