Почти невинна - Джейн Фэйзер

Те же воины равнодушно стояли над ней, ожидая, пока она встанет. Магдалена успела увидеть слизь, заляпавшую туфли, промочившую подол сюрко и платья.

Руки почернели. Она не могла видеть своих диких глаз, мертвенной бледности, безграничного ужаса на лице. Зато видели ее тюремщики. Но эти признаки были вполне обычными для тех, кто побывал в подземной яме. И их тупые крестьянские гляделки, привыкшие еще и не к такой жестокости, безразлично взирали на чужие страдания.

Они отвели Магдалену назад, наверх, наверх и наверх, где воздух пах свежестью и холод камня был всего лишь холодом камня, видевшего свет дня. Стояла, ночь. И она видела только тьму, наполнявшую узкие окна, тьму, прошитую серебряными звездами. Воины открыли дверь ее комнаты, и Магдалена вошла.

Сестра Тереза держала на руках извивавшуюся голодную Зои. У дальней стены маячил Шарль, проницательно отмечая каждый полный ужаса миг, который пришлось вытерпеть Магдалене. Холодные серые глаза довольно поблескивали.

— Ребенок голоден, — заметила монахиня, протягивая девочку. Магдалена взглянула на свои руки. Она не может дотронуться до дочери этими покрытыми неописуемой мерзостью пальцами.

Она молча направилась в гардероб. Вода в кувшине оказалась холодной, но она принялась отскребать грязь с неизвестно откуда взявшейся энергией, забыв о безмерной усталости… усталости духа, цеплявшегося за рассудок, готовый вот-вот соскользнуть в бездну безумия.

Наскоро вытершись и не обращая внимания на мокрые, залитые слизью туфли и подол, она взяла Зои и села. Девочка принялась сосать, и на душе сразу стало легче. Она не смотрела на кузена, который по-прежнему торчал у стены, не сводя с них глаз. Но, держа у груди ребенка, она вдруг ощутила, как самообладание потихоньку к ней возвращается.

Едва ока отняла Зои от груди, как Шарль подошел к двери.

— Ведите ее вниз.

В комнате появились тюремщики.

— Нет… пожалуйста… я не могу…

Она слышала свои мольбы и все отдала бы, лишь бы только не заклинать врага, но ничего не могла с собой поделать.

Кузен молча коснулся щеки. Воспаленных бороздок, процарапанных ее ногтями. И ничего не сказал.

Они повели ее вниз… вниз… вниз… и снова заперли в кромешной тьме.

В десяти милях от Орлеана лежал разлагающийся труп гонца, которому было поручено узнать и доложить де Борегарам об исходе поединка между Эдмундом де Брессе и Гаем де Жерве. Тело лежало в придорожной канаве, куда его бросили разбойники. Дурная новость навсегда осталась заключенной в темнице оскаленного черепа.

Гай де Жерве, Эдмунд де Брессе и Кортни Дюран встретились в тени крепости. Их войска смешались без всяких церемониальных обменов сигналами, без предъявления знамен и штандартов, оставшись незамеченными стражей Каркасона, которая увидела только армию наемников, еще совсем недавно служивших де Борегарам.

Глава 17

Боль в ногах, к счастью, ослабла, сменившись полным онемением. Задолго до этого она потеряла все ощущения в ступнях, заледеневших в холодной воде. Ничего больше не чувствуя, она могла только представлять, какие твари ползут по ее щиколоткам, пробираясь под юбки. Но на этот раз даже ужас имел свои границы, и под конец она впала в полубессознательное состояние, ускользнув из ада, словно отделившись от своего тела. Силы остались, только чтобы цепляться за кольцо, удерживавшее ее в вертикальном положении. Когда люк открылся, она не смогла пошевелиться, и тюремщикам пришлось свеситься вниз, чтобы оторвать ее застывшие пальцы от кольца, прежде чем вытащить на свет.

Ноги ее не держали, и Магдалена рухнула на пол, ни о чем не заботясь. Один из мужчин молча подхватил ее, и она бессильно обмякла у него на руках. Дух и рассудок по-прежнему существовали отдельно от неподвижного тела.

Ночь прошла, настал день, и Магдалена зажмурилась от резанувшего по глазам света, который вчера считала сереньким и тусклым.

Она услышала голодный плач Зои еще до того, как они добрались до комнаты, и вернулась к реальности. А вместе с тем вернулись страх и жуткое осознание того, что еще несколько часов в темнице и она не сможет сохранить рассудок. Следуя инстинкту, Магдалена ничем не показала, что пришла в себя, и оставалась бессильно лежать на руках тюремщика. Даже когда он внес ее в комнату, она не подняла головы. Сестра Тереза трясла девочку, безуспешно пытаясь успокоить. Но та продолжала вопить так пронзительно, что уши болели. Шарля в комнате не было.

Солдат поставил Магдалену на ноги, но она, словно так и не придя в сознание, рухнула на пол.

— Положи ее на кровать, — велела монахиня. — Ей нужно покормить ребенка.

Мужчины покорно исполнили приказ. Магдалена по-прежнему не шевелилась. Сестра Тереза устроила Зои у неЈ на коленях и поспешно подперла подушками спину Магдалены.

— Сядьте, — нетерпеливо скомандовала она. — Ваше дитя проголодалось.

Магдалене потребовалось нечеловеческое усилие воли, чтобы остаться безразличной к плачу Зои. Она осталась лежать, словно все еще не покинула призрачный мир своего забытья.

Солдаты покинули комнату, а монахиня продолжала стоять, растерянно глядя на неподвижную женщину и вопящего младенца. Наконец она, едва пожав плечами, будто желая сказать, что сделала все возможное, повернулась и шагнула к двери.

Магдалена услышала глухой стук засова и, полежав еще немного, прижала дочь к груди. Но Зои, ничуть не утешенная материнскими поцелуями, лихорадочно искала грудь. Магдалена расстегнула лиф, и крик мгновенно оборвался прерывистым всхлипом. В полутемной комнате воцарилась благословенная тишина.

К радости Магдалены, оказалось, что, несмотря на долгие часы заключения, она вполне способна мыслить здраво. Плохо только то, что, когда к ногам прилила кровь, вернулись мучительные боли. Икры и пальцы сводило судорогами. Но была в этом и положительная сторона: боль помогала быстрее соображать. Если, покормив Зои, она вновь примется изображать совершенное бессилие и делать вид, что темница полностью сломила ее тело и дух, де Борегары поймут, что ничего не добьются очередными пытками. Наказание было настолько суровым, что если кузен увидит ее в таком состоянии, наверняка сочтет себя отомщенным за следы, оставленные ногтями на щеке. И пока они будут считать, что она способна лишь кормить ребенка и даже головы поднять не в силах, может, дадут ей передышку и подождут с новыми способами укрощения.

Конечно, долго это не продлится, но Магдалена выиграет немного времени, а пока она могла жить только ближайшими часом-двумя, не больше.

Но ее и в самом деле обуяла неодолимая усталость, окутала большим темным одеялом, и глаза сами собой закрылись. Она заснула, продолжая прижимать ребенка к груди.