Царская чаша. Книга I - Феликс Лиевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поднялся государь. И оба сына смотрели на него, как на Солнце Небесное. Пока проходил он неспешно, и говорил им:
– Не мыслите златым рождением своим только власти и чести себе снискать в царстве нашем… А всякому делу навыкайте, и божественному, и священническому, и иноческому, и ратному, и судейскому, московскому пребыванию, и житейскому всякому обиходу… Как кто живёт, и как кому пригоже быти, и в какове мере кто держится, тому б чтобы всему научены вы были, – государь обернулся к дьяку: – Запиши это. И читай ученикам своим постоянно, и сами пусть повторяют, всегда в уме держат.
Помедлил, диктовать стал размеренно и медленно: – Ино вам люди не указывают, вы станите людям указывати. А чего сами не познаете, того держать не сумеете, а всё ведать будете – и вы сами стате своими государствы владети и людьми… Иван! Повтори Фёдору, как понял сие.
Царевич старший подскочил тотчас и, отца лик задумчивый из виду не выпуская, вздохнув глубоко и выдох подавив, отвечал голосом ровнозвучным, как научал их при речи и пении инок-мастер Покровской певческой артели:
– Так понял, государь, что сами учиться всему обязаны, до твари всякой, мелкой самой и незначительной, не гнушаться самому узнавать. Дабы не на слово доверять, пусть бы и ближнему, и слову писанному, но по разумению, понятию разумному, по знанию. И обманы видя себе, уметь править их. Вот… Иные деревья исправляются садовником, и… и…
– Верно! – в восхищении сыном, дополнил его Иоанн. – «В некоторых деревьях естественный порок исправляется садовниками!» – то не право, а долг Государя. Долг наш! Не мы его себе определили. Бог назначил нас на подвиг сей…
Пока Государь ходил и молчал, вдохновенно преисполненный своими мыслями, и все молчали.
Царевичи сидели оба за своими местами, и в рукописи прилежно уставясь.
– Федя! А что там с охотой у нас?.. Царевич Иван, Федя, тебя о стремя с собою видеть пожелал.
– Как ты прикажешь только, государь, – Федька кланяется в пояс царю, а затем и царевичу, благодарственно. И самому хочется прокатиться лихо. Хоть на зверя. А хоть и на птицу. Красота! Лето же, а на носу Петров пост, там никаких уж развлечений. – Царевич Иван Иванович в лучной стрельбе преизряден, и славный сотоварищ у него есть теперь в том – Саввушка Куракин162…
– Добро! Упрежу Яковлева тогда сам, пусть готовятся. А что там о твоих задачках, Федя?
Иван царевич сдавленно засмеялся, беззвучно, одновременно и польщённый похвалой кравчего, и смущённый продолженным допросом. Но то, что его в единый ряд по искусству стрельбы со старшим, четырнадцатилетним князем, из Трубецких, в рынды ему определённым, поставили – это его возносило.
– Ну а что! Им всё про легионы да тумены. Иль фигуры сухие, – Федька оживился и подмигнул царевичу Ивану, – а я им и об деле простом как раз сказываю. Ну вот, к примеру! Дозволь, государь?
Иван-царевич схватил перо и на дереве стола своего царапать начал от удовольствия сообщенничества… Дьяк остановил бы его проказу, да не при государе же делать наследнику наставления.
Под взглядом государя и учителя своего царевич притих, и столешницу портить перестал.
Иоанн кивнул, скрестив руки на груди.
И Федька начал:
– «Площадь Святых сеней Кремля Московского являет собой в начертании пространство с четырьмя прямыми углами. Длина их такая же, как длина Большой палаты, а ширина на тринадцать и треть сажени малой меньше длины. Вычислите площадь Святых сеней, с допущением в дюйм». Да! В дюйм.
– Он мухлуюет! – выпалил Иван, зачеркав свою задачку, после некоторого размышления над нею. А Федька рассмеялся. – Он мне, государь, подваливает сказки!!! До дюйма целыми не выходит никак! Меньше скажешь – Святые сени умалишь, а больше – так противу правды будет. И как же решить такое?
– И как же, в самом деле?! – увлечённо подхватил Иоанн. – Ну, тогда давай так рассудим: для себя правду вызнаем и запомним, а для мира – Святых сеней умалять не станем. А ещё что?
Федька с лёгким поклоном отвечал, вторя давешней задачке, рукою в перстнях нарочито важно поведя к царевичу:
– «Перед великого государя пить носили и есть ставили восемь десятков чашников и стольников. Боярам услуживали девять десятых от числа подающих на царский стол, послам заморским – девять десятков плюс пять от этого же числа. Сколько человеков подносили еду и питье боярам и послам заморским?»
– А получается (давеча решали!) что восемьдесят с половиною прислуживали! – воскликнул Иван, перо отбросив и едва успев поймать на краю стола. – Разве можно, чтоб за государевым столом без головы, скажем, или без рук кто прислуживал!!!
Смеялся Иоанн.
– Оно истинно – без рук да головы на службе такой делать нечего! Умна задача сия, Федя, и ответ твой, Иван, хоть в Летописец сейчас заноси.
Одобрение видя, царевич Иван скрываться и далее не стал:
– А тут мне о Думе, о собрании большом задал! И тоже – пол числа от двух ста с шестьюдесятью себя согласными назвали, на вопрос государев ответствуя, а три четверти от них – тем возразили… Не сказал, правда, которые возражали. Одних стародубских только семь десят! Если, скажем, только они – это одно, а ежели из каждого удела по паре – так это ж … И-и как с пол-головы, опять же, в Думе заседать возможно?!
– И вовсе без оной некие заседают… Задача то – всем задачам задача! – государь уже хотел задуматься, и довольный шуткою, и раздосадованный жизненным смыслом её чёрным насущным.
– А ты довершил ли мою загадку о пирогах, государь Иван Иванович?! –
