Генерал де Голль - Николай Молчанов

17 июня 1951 года происходит голосование. РПФ получает 4 миллиона голосов и 118 депутатских мандатов. Конечно, это немало по сравнению с другими некоммунистическими партиями. Социалисты получают 104 места, МРП — 85, радикалы — 94, правые — 98. Но полученный результат весьма далек от радужных надежд де Голля. Он сам называет его «ограниченным». По сравнению с 1947 годом РПФ понесла огромные потери. 118 мандатов, полученных РПФ, было совершенно недостаточно, чтобы не только сформировать правительство «общественного спасения», но и влиять решающим образом на правительственное большинство. Значит, в отношении целей, выдвигавшихся де Голлем, это был полный провал.

И он приобретал особый смысл на фоне результатов, полученных Французской коммунистической партией.

С 1947 года на нее обрушивались многочисленные удары со всех сторон. Не только РПФ, но и все остальные партии вели яростную, исступленную кампанию против коммунистов. Вся мощь прессы, радио, все виды полицейского, административного, финансового давления были пущены в ход. Коммунистов объявляли «сепаратистами», «иностранной партией», «агентами Советов» и т. п. Вопреки всему партия французского рабочего класса устояла. Она получила на выборах больше 5 миллионов голосов и по этому важнейшему показателю сохранила положение первой партии страны. Оказалось, что партия «сепаратистов», «иностранных агентов» имеет более прочные корни в национальной почве, чем «Объединение французского народа». Факт страшный для де Голля.

Впрочем, он признает в беседе с одним журналистом, что, хотя число коммунистов во Франции не увеличивается, «коммунизм выигрывает в сплоченности, в весе. Возрастает его способность к действию. Коммунисты единственные решительные люди». Это своеобразное признание провала РПФ.

Перед генералом встала проблема дальнейшей тактики РПФ. Существовали две возможности: включиться в многопартийную жизнь, в комбинации правительственного большинства и получить вместе с другими партиями ненавистной «системы» кусочки власти или занимать непримиримую позицию и продолжать борьбу против Четвертой республики. Де Голль избрал второй путь. Парламентская фракция РПФ должна была стараться блокировать, подрывать действие парламентского механизма. «Надо, — говорил де Голль, — систематически свергать правительства. Это для нас единственное средство прийти к власти».

Но далеко не все депутаты парламентской группы РПФ стремились к уничтожению традиционного парламентаризма и многопартийности столь же рьяно, как сам шеф РПФ. Многие из них предпочитали парламентскую игру, открывавшую путь к министерским портфелям, к карьере. Это и привело к сенсационному дезертирству 27 депутатов РПФ, проголосовавших в марте 1952 года, вопреки мнению генерала де Голля, за правительство лидера правой партии «независимых» Антуана Пинэ. Измена группы голлистов носила тем более скандальный характер, что Пинэ в прошлом был членом государственного совета Виши, а теперь проводил политику, решительно противоречившую требованиям де Голля. Генерал откликнулся горькими словами: «Я спасал Францию не для того, чтобы передать ее в руки Пинэ».

В апреле 1953 года РПФ терпит сокрушительное поражение на муниципальных выборах, собрав всего 10 процентов голосов. 6 мая 1953 года генерал де Голль признал поражение РПФ и предоставил его депутатам в парламенте свободу действий. Тем самым де Голль сделал наиболее достойный его имени жест за все время бесславной истории РПФ.

Хотя де Голль признавал необходимость скрытности, даже лицемерия в политике, он отличался порой на фоне всех остальных французских политических деятелей необычной честностью и откровенностью. Быть может, она была хорошо рассчитанной хитростью? Во всяком случае, его беседы, разговоры в момент краха РПФ обнаруживают чувство горечи, разочарования, обиды по отношению к тем из деятелей РПФ, которые, получив депутатские мандаты и думая только о своей карьере, готовы были действовать под любой политической вывеской. О них он с презрением говорил: «Буржуазная пыль рассеялась». Что касается его собственной судьбы, то генерал смотрел на нее пессимистически: «Это конец моих действий при современном режиме». Он говорил о смерти, о том, что его поймут спустя много лет. Вот одна из его мрачных сентенций тех дней: «Эра гигантов на какое-то время кончилась. Рузвельт ушел, Сталин умер, Черчилль готовится покинуть сцену, де Голль больше не у дел».

И все же его исключительная энергия, жизненная сила, беспокойный темперамент восставали против окончательного ухода на покой. В это время он дал большое интервью журналисту Жану-Раймону Турну, в котором высказал весьма пессимистическую оценку многих явлений, и особенно положения Франции. Однако закончил он оптимистической нотой, заговорив о будущем «внутреннем 18 июня 1940 года». «На этот раз, — сказал он, — это произойдет не в Лондоне… Если я должен повторить 18 июня, надо, чтобы я имел ядро способных людей вокруг меня». Да, это был в самом деле человек действия. И все же ему опять приходилось отправляться в свою деревню, в свою башню, причем, в отличие от 1946 года, его уход оказался далеко не столь почетным. Жан Лакутюр пишет: «На этот раз он вернулся не как герой, слишком великий для этих маленьких людей, но Как потерявший голос пророк, которого не услышали».

Пустыня

После краха РПФ в жизни де Голля начинается «переход через пустыню». Так голлисты называли этот период, продолжавшийся до мая 1958 года. Число сторонников генерала катастрофически сократилось, его авторитет упал. Он, правда, остается живым воплощением одного из самых драматических моментов французской истории. Но его влияние на политическую жизнь страны ослаблено авантюрой с РПФ. Де Голль как-то заметил, что «из всех влиянии самое сильное — это влияние успеха». А он потерпел поражение…

Жители Коломбэ часто замечали через просветы живой изгороди парка «Буассери» одинокую фигуру генерала. Опираясь на палку, он бродит между деревьями и кустами. По его словам, он сделал так 15 тысяч кругов. Нередко он садится в автомобиль, отправляется в соседний лес и подолгу гуляет там. Дома генерал убивает время, раскладывая пасьянс — по-французски значит «терпение». Теперь оно ему особенно необходимо и главным образом не в картах. Да и что ему могли сказать карты, если его постоянными собеседниками были сама Франция, сама История? «Я оказывался в вихре людей и событий, — писал де Голль, — но меня всегда тянуло к уединению. Теперь уединение стало моим другом. Да и какой другой друг может его заменить, когда встречаешься с Историей? Этот уголок Шампани такой тихий и спокойный…»