Когда-то был человеком - Дитрих Киттнер

Как и следовало ожидать, я вскоре получил доплатное письмо с отказом: «Ваша точка зрения, согласно которой речь якобы идет о простом волеизъявлении… не соответствует действительности».

Это означало: я сам не знаю, что говорю. Потому что, как пояснили мне: «Решение вопроса, носит ли приписка политический характер, зависит от точки зрения незаинтересованного лица, а не от намерения отправителя, которое по внешним признакам не поддается оценке».

Логично: если я говорю дословно «не согласен», то по внешним признакам никак не определить, согласен я или нет. «Незаинтересованным лицам» это явно не по силам. Они так заняты вынюхиванием «заявлений, содержащих оценки», что просто не в состоянии понять текст, где все написано черным по белому…

Но теперь и я решил не представляться более наивным, чем был на самом деле. Разумеется, мое волеизъявление позволяет сделать вывод, что у нас в стране личная переписка подвергается цензуре. Только вот одно удивляет: ведь все это санкционировано верхами, к тому же законодательно закреплено. А если так, то правители должны, скрипя зубами, не открещиваться от собственного закона, а отстаивать его! Однако в таких делах и проявляется двойная мораль буржуазии: она сначала совершенно легально лишает силы законы и одновременно хочет сохранить видимость, что они якобы продолжают действовать – глядите все, какие у нас свободы! Для сатирика здесь огромное поле деятельности. Он должен ставить перед выбором власть имущих: или вы уважаете основные права граждан, или же открыто сознаетесь, что они – не более чем макулатура. Ведь с какими дикими вещами приходится порой сталкиваться в ФРГ: где-то с позором отправляют в отставку фельдфебеля за то, что тот якобы сказал: в бундесвере нельзя свободно выражать свое мнение. Но то, что это запрещено, говорить, естественно, запрещено. А подтверждать, что это так, тем более запрещено… Или вот существует и действует закон (и любой его может прочитать), по которому «власти имеют право вскрывать и знакомиться с тайнами почтово-телеграфных отправлений». Тем не менее меня хотят наказать, «отказавшись принимать корреспонденцию», запретив мне даже намекать на то, что такой закон существует.

Я обратился к нашему мужественному другу и правозащитнику Германну с просьбой направить жалобу в административный суд. Кроме вышеупомянутого аргумента, я собрал достаточно боеприпасов, чтобы вести предстоящее сражение. Решение не принимать мою корреспонденцию подавалось так, что создавалось ложное впечатление, будто речь шла исключительно о том, имеет ли моя приписка (штемпель) политический характер, содержание ее во внимание не принималось. Цитирую: «Мы обращаем внимание на то, что под запрет попадают… все приписки политического содержания независимо от того, соответствуют они или противоречат конституционному порядку и политическим целям законодателей».

Чистая ложь. В моем распоряжении к тому времени оказались конверты с предвыборной рекламой СвДП, с политическими призывами министерства внутренних дел, с сомнительным в правовом отношении штемпелем некой «Инициативы по ограничению притока иммигрантов». Почта, столь въедливо придирающаяся ко мне, сочла все это вещами неполитическими, а лиц, занимающихся травлей иностранцев, даже открыто взяла под защиту. Но я решил доказать свою правоту.

Зимой 1982/83 года в штате Детройт (США) разразился жестокий голод, в первую очередь из-за политики Рейгана, направленной на сокращение расходов на социальные нужды. Городское управление и благотворительные организации оказались не в состоянии хотя бы немного уменьшить массовую нужду населения некогда процветавшей автомобильной метрополии. Призывы о помощи полетели за границу. Дошло до того, что в нашей стране начался сбор денег, продовольствия и одежды для населения одного из крупнейших городов государства, которое всегда охотно именует себя «самым богатым и свободным в мире». Я оказал поддержку комитету помощи Детройту, основанному друзьями, и, кроме того, изготовил наклейки для конвертов: «Помогите голодающим Детройта». Они могли, помимо своей основной задачи, сослужить еще одну хорошую службу: я направил образец в дирекцию почтового ведомства Ганновера с просьбой проверить и сообщить – может быть, и этот текст тоже попадает под запрет?

Ответ пришел быстро. Наклейка была расценена как «приписка гуманного характера». Поэтому, дескать, не возникает никаких возражений против наклеек подобного рода. «С дружеским приветом…»

Может быть, подействовало еще и то, что в своем письме я упомянул о готовности американского президента транспортировать посылки для Детройта бесплатно самолетами авиации США. Это согласие, если верить прессе, было дано Рейганом в минуту душевной слабости, когда он выступал перед журналистами, а его советников, видимо, в этот момент поблизости не оказалось.

Сам по себе факт, что приходится собирать средства для поддержания жизни многих тысяч граждан лидирующей западной державы, можно рассматривать как приписку политического содержания. Особенно если вдуматься, какие миллиардные суммы идут на гонку вооружений и программу «звездных войн». Но если почте было угодно рассматривать ее как человеколюбивую, что ж, тем лучше.

Чтобы еще раз проверить, до каких границ простирается либерализм почтовых чинов, которого я у них раньше не замечал, я попросил их подтвердить, что призыв «Помогайте страдающим народам Гватемалы, Чили и Сальвадора» у них также не вызовет возражений. Однако здесь дело внезапно застопорилось, потребовалось несколько напоминаний, пока не пришел ответ: отказано! Приписка носит политический характер! Больше у меня вопросов не было.

В кого я метил, ставя свой штемпель, – вот что, очевидно, было важно для властей. Об этом свидетельствует один абзац, вышедший из-под пера почтовых юристов, в котором они сами себя разоблачают. А меня при этом беспощадно квалифицируют как саботажника, подстрекающего к правонарушениям, разрушителя устоев демократии, представляющего угрозу для НАТО и для общества в целом, короче, как врага государства. И все это из-за какого-то штемпеля! Цитирую:

«В обязанности почтового ведомства входит передача почтовых отправлений, адресованных определенным получателям, вышеназванной службе (ведомству по охране конституции. – Д. К.), что следует из закона об ограничении тайны переписки. Этот закон, в частности, преследует цель защитить демократию от грозящей опасности, его задача – стоять на страже безопасности федерации и земель, а также войск негерманских государств – партнеров по Североатлантическому пакту. В приписке содержится призыв к почтовым служащим игнорировать распоряжение, вытекающее из основ данного закона, по меньшей мере когда дело касается переписки сутяжника (я еще и сутяжник! – Д.К.). Таким образом, приписка находится в противоречии с интересами безопасности, на защите которой стоит упомянутый выше закон, то есть и… с общественными интересами».

Вот какой я негодяй и как опасен мой штемпель! При чтении этого пассажа я громко смеялся. По-видимому, судьи испытывали те же чувства, так как вскоре после подачи иска они сообщили мне, что открытого разбирательства дела не будет – они пришлют решение в письменной форме: дело для них и так ясное… А тут и почта вдруг прислала мне письмо. В нем говорилось, что решение не принимать к отправке мою корреспонденцию отменено и теперь я могу спокойно ставить свой штемпель на конвертах. Почтовики, видно, наконец тоже кое-что сообразили и не захотели доводить дело до судебного разбирательства и позора. Они даже взяли на себя оплату расходов на моего адвоката Германна.

Итак, я получил право, да еще с одобрения почтового ведомства, открыто заявлять в своей приписке, что не согласен, когда кто-то сует нос в мои письма. Жаль только, что подобное волеизъявление не имеет никакого практического значения. Ведь мою переписку все равно будут контролировать. В отличие от почтовой дирекции я не верю, что моя «опасная» приписка удержит почту или даже министра Пестеля от передачи моих писем в ведомство по охране конституции, как это предписывает закон. Скорее наоборот: мы уже видели, именно наличие такого штемпеля делает их подозрительными. И, наконец, я пока что являюсь единственным гражданином ФРГ, которому секретная служба недвусмысленно заявила, что безопасность и само существование ФРГ зависят от слежки за моей персоной.

Итак, резюме: за мной ведут слежку, но я по крайней мере могу заявить, что мне это не нравится – пусть даже этому заявлению грош цена. Это свобода! Или нет? Безусловно, свобода, позволяющая осужденному выкрикнуть в судебном зале бесполезный протест, причем быстренько, пока его не увели…

Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Берлине в 1973 году. Слева – Дитрих Киттнер