Жизнь Джейн Остин - Клэр Томалин

Жена Фрэнка Мэри стала еще одной жертвой бесконечных родов. Как и супруга Эдварда Элизабет, она умерла, произведя на свет одиннадцатого малыша в съемном жилье в Госпорте в 1823 году. Вторую жену, спутницу и хозяйку, Фрэнсис весьма благоразумно выбрал из ближайшего окружения своей семьи: ею стала Марта Ллойд, верный друг и компаньонка его сестер, которой уже исполнилось шестьдесят три года. Марта согласилась выйти за него и взять на себя заботу о его доме и семье. Дети Фрэнка проявили недовольство таким поворотом, как и тетушка Ли-Перро, подумывавшая было оставить ему в наследство свой дом, Скарлетс. Но его она, как мы уже знаем, завещала Джеймсу Эдварду, а Фрэнсису выплатила единовременно десять тысяч фунтов, чему он был только рад, поскольку это позволило ему купить собственный дом, Портс-даун-хаус, под Портсмутом. А тут и продвижения по службе и в чинах не заставили себя долго ждать: в 1830 году он стал контр-адмиралом, одним из последних награжденных Вильгельмом IV кавалеров ордена Бани III степени, а в 1838-м — вице-адмиралом.

Чарльза, также продолжавшего службу во флоте, трудолюбивого и добросердечного, как и все Остины, преследовали невзгоды и бедность. В 1820 году он женился на сестре своей усопшей жены и обрел с ней вторую семью, ко всеобщему неодобрению. Много лет он служил в береговой охране Корнуолла, а когда в 1826 году получил наконец корабль под свое командование и возвратился на морскую базу в Вест-Индии, сильно пострадал при падении с мачты и целых восемь лет был вынужден провести на суше. На тридцать лет он застрял в капитанах. В 1838 году снова вышел в море, ходил в Средиземноморье с двумя своими сыновьями и в конце концов дослужился до контр-адмирала — чтобы в семьдесят три года умереть от холеры в Бирме, будучи командующим Ост-Индской морской базой. Его невезение настойчиво преследовало и некоторых из его потомков. Если дети и внуки его братьев оставались представителями среднего и высшего классов, то семьи наследников Чарльза скатывались все ниже по социальной лестнице[236].

После того как Марта вышла замуж за Фрэнка, Кассандра еще семнадцать лет жила одна в чотонском коттедже, занимаясь вязанием, шитьем и садом. Поблизости, в Чотон-хаусе, проживал ее племянник Эдвард Найт-младший, а еще она иногда навещала Фрэнсиса с Мартой да время от времени говорила с племянницами и внучатыми племянницами о Джейн. Тогда-то она и поведала Каролине о поклоннике Джейн из Девоншира. А дочь Фрэнка Кэтрин впоследствии вспоминала слова Кэсс о том, что «некоторые из ее [Джейн] писем, исполненные торжества над замужними женщинами из их окружения и радости собственной свободе, были весьма забавны». Образ торжествующей Джейн, отпускающей шутки в адрес окружающих, разительно отличается от того, что постарались создать ее родственники, и в то же время так правдоподобен… Жаль, что эти письма не сохранились.

У Кассандры было достаточно времени, чтобы поразмыслить, как поступить с бумагами сестры, оказавшимися в ее распоряжении. Вот что ее племянница Каролина свидетельствует о судьбе писем Джейн: Кэсс «просмотрела их и сожгла большую часть (как она мне сказала) за два или за три года до собственной кончины. Некоторые она оставила в наследство племянницам, но в тех, которые мне довелось видеть, были вырезаны какие-то фрагменты». Мы, конечно, можем только сожалеть о принятом ею решении, но Кэсс пребывала в убеждении, что выполняет свой долг по отношению к сестре. Ведь некоторые из уничтоженных ею писем были написаны в периоды тяжелых переживаний, некоторые, несомненно, содержали опрометчивые, порой даже обидные высказывания, другие же она сочла слишком личными… В том же, как она поступила с прочими доставшимися ей бумагами сестры, Кассандра проявила себя образцовой наследницей, особенно если учесть, что в те времена еще не существовало никакого музея, которому их можно было бы передать на сохранение. Из трех ранних тетрадей Джейн она оставила одну Чарльзу, другую — Фрэнсису, третью — Джеймсу Эдварду. Рукописные главы «Доводов рассудка» и «последняя работа» (позже названная «Сэндинтон») перешли Анне Лефрой, «Леди Сьюзен» — Фанни Нэтчбалл, а «План романа, согласно намекам с разных сторон» и «Мнения» — Чарльзу.

За два года до своей кончины Кассандра отправила тридцать фунтов в подарок Энн Шарп, полагая, видимо, что это соответствовало бы желанию Джейн. Писательница могла бы гордиться силой характера своей подруги. Мисс Шарп весьма успешно управляла собственной школой для девочек в Эвертоне, пригороде Ливерпуля. Школа разместилась в двух красивых домиках с видом на реку Мерси. Впоследствии, отойдя от дел, она жила в Эвертоне до самой своей смерти в 1853 году[237].

Следует сказать еще об одном проявлении преданности Кассандры памяти сестры и уважения к ее намерениям. Хотя это странноватая история. После того как Джейн выделила в своем завещании пятьдесят фунтов мадам Бижон, старой служанке и наперснице Элизы, связи между французским и английским семействами должны были бы оборваться. Однако не оборвались. В августе 1822 года Кассандра выплатила десять фунтов «м-ру Перигору» (несомненно, ошибка банковского клерка: следовало написать «миссис Перигор»). А в 1824 году Генри произвел еще три выплаты дочери мадам Бижон на общую сумму тридцать пять фунтов. В то время он ожидал решения французского суда и рассчитывал получить часть наследства Элизы. Проиграв это дело, больше он никаких денег своим бывшим служанкам не выплачивал. Тогда эстафету вновь переняла Кэсс. К тому времени мадам Бижон уже, должно быть, умерла, и десять гиней с банковского счета Кассандры в августе 1825-го были отправлены «миссис Перигор». Спустя четыре года она отправила Мари-Маргарите еще пять фунтов и затем на протяжении шестнадцати лет неизменно посылала небольшие суммы — обычно пять фунтов в год, но иногда и больше. В 1843 году, например, она сделала четыре перечисления. В том же году Кэсс составила завещание, в котором, в частности, обязала Чарльза продолжать выплачивать из его доли наследства «двадцать фунтов в год ежеквартально… миссис Мари Перигор, проживающей ныне на Эдвард-стрит, в районе Портмен-сквер, до конца ее дней». Делалось ли все это в память о верной службе двух женщин Элизе и ее больному мальчику, или француженки потеряли часть своих скромных сбережений, когда лопнул банк Генри, сказать теперь трудно. Возможно, Мари Перигор неотступно просила об этой помощи или просто вызывала у Остинов жалость… В любом случае эти «связи с Францией» сохранялись исключительно по доброй воле Джейн и Кассандры. Если братья Остин время от времени жертвовали деньги библейским обществам, «страдающим ирландцам» или «бездомным беднякам», то сестры предприняли все, чтобы не остались забытыми мадам Бижон и мадам Перигор[238].