Как переучредить Россию? Очерки заблудившейся революции - Владимир Борисович Пастухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что объединяет людей системы? То, что они коллективно (прямо и косвенно) контролируют государство, а через него – основные экономические активы (командные высоты в экономике). Это неправда, что Россией или Беларусью управляют Путин или Лукашенко соответственно и небольшая «кучка» их фаворитов. Может, когда-то это было так, но теперь выглядит иначе. За долгие годы сформировался обширный класс, который является коллективным бенефициаром того государственного капитализма, который, пусть и в разных модификациях, составляет основной экономический уклад как в России, так и в Беларуси.
У этого класса действительно очень диффузная периферия, но зато очень твердое и компактное ядро. Он не химера, а реальный социальный субъект со значительными политическими амбициями, который фактически эксплуатирует концессию на «властесобственность». У него имеется способность к рефлексии, самоорганизации и самовоспроизводству. Он ощущает всех, кто не является частью системы, как «чужих».
По мере того как оставшиеся за бортом системы начинают осознавать себя единым «мегаклассом» (что само по себе происходит очень небыстро из-за сопротивления системы), в обществе разворачивается гражданская война, выступающая на социальной поверхности в виде сыпи особой жестокости.
Природа процессов, разворачивающихся в России и Беларуси, совершенно однотипна. И там и там основанием экономического уклада является госкапитализм, только в Беларуси он архивно-номенклатурный, а в России – олигархически-мафиозный. И там и там государство является главным собственником и при этом само находится в коллективной концессии у правящего класса. Но по каким-то причинам в Беларуси быстрее сформировалось коллективное сознание у выброшенных за борт системы социальных групп и слоев, что и привело к обострению классовой борьбы и вспышке гражданского противостояния.
Смена революционной парадигмы. События в Минске заставляют нас изменить представления о стабильности постсоветских неототалитарных режимов как в Беларуси, так и в России. До сих пор был популярен взгляд, что режимы эти находятся в «неустойчивом равновесии» и напоминают мяч, зависший в зените параболы, и вопрос был лишь в том, откуда прилетит тот черный лебедь, который смахнет его своим крылом. Но, похоже, реальность выглядит несколько иначе.
Режимы оказались гораздо более устойчивыми, чем многие ожидали. Они не зависли в социальном вакууме, а покоятся на весьма прочной классовой платформе, и никакой лебедь их с нее не спихнет. Стратегия, ориентированная на то, что мирное давление на режим само по себе приведет к его коллапсу, оказалась провальной. В общем-то, определенные выводы можно было сделать уже по итогам провала оппозиции в Венесуэле. Хотя прямого отношения к постсоветскому пространству они не имели, но тенденцию высветили. Лукашенко ее развил и углубил.
Одним из главных следствий белорусской революции может стать смена устоявшейся революционной парадигмы. Революция никогда не была веселым приключением. В XIX веке, который вошел в историю как «век революций», последние всегда прямо и однозначно ассоциировались с насилием. Кто-то этому ужасался, кто-то – восхищался. Маркс считал насилие повивальной бабкой истории, а революции – ее локомотивами. Так или иначе, но ни у кого не было сомнений, что политический ассоциативный ряд для революций – разруха, война, кровь.
Все изменилось в последнюю четверть XX века. Дряхлеющий тоталитарный монстр, окруженный сателлитами, в страшной схватке уничтоживший своего главного, еще более монструозного антагониста, медленно погружался на дно истории, не выдерживая напряжения холодной войны. В его некогда безупречно работающих органах завелись черви, и поэтому в решающий момент ему элементарно не хватило сил сомкнуть челюсть. Эта в некотором смысле уникальная историческая ситуация была осмыслена как новая норма. Ненасильственная (на самом деле, конечно, тоже насильственная, но в очень скромных дозах) революция стала европейским золотым стандартом. Революцию психологически приравняли к фестивалю. Ассоциативный ряд стал другим: гвоздики, розы всех оттенков, в конце концов, достоинство.
Мантрой нового поколения стало «миллион протестующих на улице»: если выйдет миллион – режим рухнет. «Гандизм» стал европейским «всем».
Кто не Ганди – тот отстой или, хуже того, провокатор и маргинал.
Но «гандизм» хорош, когда борешься с британцами, и не просто с британцами, а «отцивилизованными» британцами, вытравившими из национального сознания память об англо-бурской войне. Такой противник не может позволить стрелять в толпу женщин и детей, потому что у него за спиной заградотряд из свободной прессы, эффективной оппозиции, полномочного парламента, независимого суда и прочей либеральной ерунды. Если перед ним поставить миллион женщин и детей, то он капитулирует. Только где взять отцивилизованных британцев на постсоветских просторах? Все выглядит иначе, если у вас позади заградотряд из ветеранов НКВД-КГБ-ФСБ-МГБ. Тут рука не дрогнет.
Белорусская революция показала, что в неототалитарных обществах, возникших на просторах рухнувшей советской империи, «гандизм» не пройдет.
Если режим готов отстреливаться, парадигма мирного протеста не работает. Ни миллион, ни сто тысяч никогда не выйдут на улицу, если армия и полиция готовы стрелять в толпу. А на меньших цифрах «бархатные революции» не случаются.
Стратегия мирного протеста была серьезно дискредитирована в Минске, и это, пожалуй, главный на сегодня результат событий, свидетелями которых мир стал. В европейскую историю возвращается ужасный и кошмарный XIX век с его культом революционного насилия.
Главные перемены будут поначалу не столько политические, сколько идеологические. Мысль о том, что новое может и должно прокладывать себе дорогу в будущее при помощи насилия, т. е. в очевидном конфликте с формальным правопорядком, постепенно из маргинальной будет снова превращаться в главный тренд эпохи. Новым центром политического дискурса вместо «лжегандизма» станет конституционное право народов на восстание в случае узурпации власти, вопрос о допустимых и недопустимых формах восстания, его стратегии и тактике.
Призыв просто выйти на улицу и взяться за руки после белорусских событий станет достоянием истории на очень долгое время. Во всех следующих революциях руки протестующих уже никогда не будут пустыми.
В ожидании перманентной революции. Ирония истории возвращает нас в точку, в которой разошлись дороги троцкистов и сталинистов, – к спору о возможности построения коммунизма в отдельно взятой стране. Только на этот раз речь идет о демократии. К сожалению, при существующих на сегодняшний день реалиях задача смены режимов в России, и как следствие – в Беларуси, не имеет практического решения. Мирный протест дискредитирован. Он показал свою полную неэффективность, а условий для успешного восстания против диктатуры внутри России нет, и в ближайшие десятилетия они сами по себе не сложатся. Призыв и тем более подготовка к такому восстанию – опасная авантюра и провокация.
Внешние силы также бессильны как-либо повлиять на ситуацию. Это связано с тем, что современная Россия на самом деле давно и очень прочно встроена в глобальный миропорядок, частью которого являются и страны Запада. И именно Запад, как это ни парадоксально, выступает сегодня главным гарантом стабильности режима в России. Россия не только является частью мировой повестки, но и активно формирует ее. Отношения России и Запада характеризуются глубокой взаимозависимостью и сложным переплетением интересов. Серьезная дестабилизация в России неизбежно затронет жизненно важные интересы Запада, а значит, Запад на самом деле сделает все возможное, чтобы ее избежать.
Казалось бы, Кремлю не о чем беспокоиться: сама история позаботилась о том, чтобы его жители спали спокойно. Но вот беда, одержимая мессианскими идеями голова оставшимся без дела рукам покоя не дает. И Кремль стал просовывать свои руки все дальше и дальше на Запад, фактически объявив последнему гибридную третью мировую войну. Кому-то не терпится взять реванш за поражение в холодной войне. Москва всеми силами старается дестабилизировать Запад и погрузить его в хаос, и тем самым она рубит тот сук, на котором
