Не остаться одному - Олег Верещагин

– А где Сергей и Ленка? – спросил я, чтобы хоть что-то сказать.

– Они давно ушли, – пожала плечами Танюшка. – Ленка его увела… Хочешь, – Танюшка улыбнулась углом рта, – и мы пойдем?

– Куда? – резко затормозил я.

– Ты меня трахнешь, – пояснила Танюшка. – Именно трахнешь, говорят, это помогает от переживаний… Я потерплю. Помнишь, как ты это сделал тогда, в Англии?

– Тебе что, тогда не понравилось? – осведомился я.

– Понравилось, – призналась Танюшка. – Только вообще-то ты мне не из-за этого нравишься…

– А что, разве бывает, что нравятся только за это? – удивился я.

Танюшка удивилась тоже:

– Да, и нередко… А, конечно! Это… – Она засмеялась. – В общем, это девчоночьи разговоры. Мальчишки же за глаза обсуждают девчонок? Обсуждают-обсуждают, не отворачивайся… Ну, и мы тоже парней обсуждаем. Многие как раз на это и упирают – какой ее парень секс-гигант… Олег, да ты смущаешься?! – Она весело удивилась. – Правда смущаешься, вот это да!

– Я не говорю за глаза о девчонках, – сердито отозвался я. – И не думаю, что я секс-гигант.

– Ты такой, как надо. Особенный, – серьезно ответила она. – Самый лучший… А вот я у тебя, – она вздохнула, то ли в шутку, то ли всерьез, – средненькая вся…

– Ты – средненькая? – усмехнулся я. – Ну-ну…

– Конечно, средненькая, – упорствовала Татьяна. – У Ингрид грудь красивей, и у Ленки Чередниченко, кстати, тоже… У Клео талия тоньше, а бедра шире… И у Радицы, и у Лидки ноги длиннее…

Она упоенно перечисляла свои недостатки, пока я не прервал ее:

– Ничего подобного. И ноги, и грудь, и талия у других девчонок хуже…

– А ты их разглядывал?! – возмутилась Танька. – Ах ты, порочный мальчишка! – и вдруг добавила: – А самое страшное, Олег, это то, что мы все равно умрем.

– Жанна из тех королев,Что любят роскошь и ночь… —

пел неподалеку Игорь.

– Да, – отозвался я. – Мы вернемся в Европу через пару лет, я соберу всех, кого смогу собрать, и пойду на Город Света.

– Я с тобой, – спокойно ответила Танюшка. И я кивнул в ответ…

– У королевы нет сил.Трудно пойти вновь на риск.И она разбивает часы,Чтобы продлить себе жизнь —Жить!!! Ведь пока,Как богиню, на рукахНосят Жанну,Жанну…

– Пошли к остальным, – попросила Танюшка, и мы вышли к огням. Олег Крыгин (у него левая рука была на перевязи) увидел меня первым и оживленно зашумел, остальные подхватили, и Раде – неожиданно для меня – перекрыл остальных:

– Спой, Олег! Спой, князь!

Я отмахнулся, смеясь, но шум нарастал (в том числе, орали и совершенно мне незнакомые люди), и я, отчаявшись отмахаться, знаком попросил у Игоря его инструмент, который он мне ловко перекинул. Настраивая его, я не столько пытался добиться хорошего звучания – уж Игорь-то знал, как отрегулировать свою бандуру, лучше моего! – сколько соображал, что же спеть.

– Ладно, сейчас! – рявкнул я, выпуская из-под пальцев перебор. – Тихо!..

По рыбам, по звездам носит шаланду —Три грека в Одессу везут контрабанду…

Я всегда любил эти стихи Багрицкого, хотя, если честно, не все в них понимал. Не знаю: нынешние слушатели («подзаборный Интернационал» по определению, которое когда-то дал Йенс), конечно, тоже не все понимали, но слушали очень внимательно, с молчаливым одобрением, и я разошелся:

– Так бей же по жилам, кидайся в края,Бездомная молодость, ярость моя!Чтоб звездами сыпалась кровь человечья,Чтоб выстрелом рваться Вселенной навстречуИ петь, задыхаясь на страшном просторе:«Ай, Черное море! Хорошее море!»[13]

Мне захлопали, засвистели одобрительно. Я передал кому-то арфу (лиру) и, сев, получил поцелуй от Танюшки, которая мною явно гордилась. Правда, эту гордость она выразила со своим обычным своеобразием:

– Вот видишь, можно и осла научить петь.

– Спасибо, – краем губ ответил я, – милая моя ослица…

В ответ я получил точный и очень болезненный удар локтем в область почки, сопровождаемый милой улыбкой:

– Хватит или еще?

– Знаешь, по-моему, хватит, – пробормотал я, потирая бок, – больно как-то…

– Это хорошо, – так же мило сообщила она, – осленок мой дорогой.

А около костров кто-то – не понять было за пламенем – уже запел по-русски (но это был не наш) хорошо знакомое:

– Мы в такие шагали дали,Что не очень-то и дойдешь,Мы в засаде годами ждали,Невзирая на снег и дождь,Мы в воде ледяной не плачемИ в огне почти не горим —Мы охотники за удачей,Птицей цвета ультрамарин!

И больше половины присутствующих – в том числе и мы с Танькой – дружно подхватила:

– Мы – охотники за удачей,Птицей цвета ультрамарин! [14]

– Мне осталасьодна забава —пальцы в рот да веселый свист…Прокатиласьдурная слава,что похабник я и скандалист… —

пел Игорь, аккомпанируя себе резкими аккордами и местами форсируя голос. Кажется, это был Есенин – я не помнил, где слышал эти стихи.

– Пошли, Тань, отдохнем, – шепнул я. – Или ты еще посидишь?

– Пошли. – Она оперлась на мою руку и поднялась на ноги.

– …Пусть не сладились, пусть не сбылисьЭти помыслы розовых дней —Но, коль черти в душе гнездились,Значит, ангелы жили в ней!

– Значит, ангелы жили в ней, – задумчиво повторила Танюшка, ступая рядом со мной. – Почитай мне стихи, Олег.

За какую-то секунду до ее слов я уже знал – непонятным образом! – о чем она попросит…

– Ты за парту со мнойСнова рядом садишься.Из-за этого я,Может, двойку схвачу.И не мне одномуТы, красивая, снишься,И к тебе я во сне,Словно к звездам, лечу.

Завтра утром в метельВыйдем вместе мы, чтобыЛица ветром обжечь,Стать в два раза сильней.Вот какая любовь —Это вера и верность,Это счастье двоихПовзрослевших друзей.

И когда полетимНа другую планету,Мы об этом с любовьюНапишем рассказ, —А пока про любовьГоворим по секрету,Только двое о нейЗнают в классе у нас.

Будет путь наш далек,Будет трудным и длинным,И таежным костромРазожжем мы рассвет.Про такую любовьПусть снимают картиныИ пускают в киноДо шестнадцати лет.[15]

Танюшка довольно долго молчала. Потом тихо сказала:

– Спасибо, Олег.

Я поцеловал ее в теплый висок, пониже прядей волос. Хотел продолжать, если честно, но возникшая впереди рослая тень вдруг произнесла:

– Князь, мне надо поговорить с тобой.

Я узнал теперь одного из освобожденных пленных – рослого рыжего парнишку, который вел себя с непоколебимым достоинством и первым делом попросил себе оружие. Чем-то он напомнил мне нашего Фергюса, пусть ему мягко спится в земле прерии.