Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников - Христиан Вульпиус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из соседних городов, местечек и деревень, из замков и из хижин люди потоком потекли на базар в Лиенцо.
Покупатели, продавцы, священники, паломники, аристократы, дамы, крестьяне, цыгане и жулики расхаживали по площади в пестрой сутолоке и тесноте, как на карнавале.
В одном месте покупали, в другом пили и ели, где-то звучала сардинская флейта, откуда-то доносились звуки цитры и звякал треугольник, а там страстные плясуны утаптывали башмаками землю.
В стороне располагались живописные палатки, в них проводило время высшее общество. Дальше, за ними, горели огни печек, на них стояли дымящиеся кастрюли, полные разными кушаньями, лакомыми и заманчивыми для сардинских глоток и желудков.
Дощатые бараки и зеленые хижины были заполнены пирующими, а в часовне Святой Клаудии читали мессы, раздавали освященные цветы и грамоты об отпущении грехов.
На деревянных подмостках стоял врач-шарлатан, продавал травы, мази и масла, а его фигляр занимал покупателей грубыми шутками и рассказывал, как чудесно исцелял больных его господин и как хорошо платили ему все короли Европы.
Пронзительно горланили свои баллады балаганные певцы, а поблизости от них францисканский монах, смахивающий на скелет, выпрашивал хоть какую-нибудь малость на панихиды по нечестивым.
Короче говоря, пестрая картина живого мира являла себя в миниатюре на этой площади.
Люди Ринальдо пришли вовремя, и едва они появились на площади, как уже кое-кто из посетителей рынка не досчитался своего кошелька. Санардо, словно нищий, хромал, опираясь на костыли, и даже попросил подаяния у своего атамана — тот как раз собрался зайти в одну из палаток — и получил от него денежки, так и оставшись неузнанным. Чему Санардо от всего сердца порадовался.
Ринальдо заказал вина и разговорился с одним молодым человеком в форме, которому знаком был здешний высший свет. От него Ринальдо узнал имена аристократов и их дам, а потом молодой человек показал ему и баронессу Моньерми и ее дочь. С ними Ринальдо и хотел познакомиться. И теперь уже не сводил с них глаз.
Ринальдо прошелся по ряду торговых палаток и увидел в одной крестьянскую девушку, с которой говорил накануне. Он дернул ее за рукав и спросил:
— Разве я не сдержал слово?
Лиана глянула на него, окинула взглядом с головы до ног и сказала улыбаясь:
— Я же так и думала, что господин не обыкновенный егерь!
— Бывают и благородные егеря.
— О да!
— Я здесь, чтобы сдержать слово и тебе что-то купить. А твой милый близко?
— Нет! Он с охранниками, что поддерживают порядок на площади. Но после полудня его сменят, и тогда он будет со мной.
— Выбери себе что-нибудь. Что бы тебе хотелось?
— Вот эти шелковые платки мне нравятся.
— Лучший — твой. Какой тебе нравится?
— Этот.
Ринальдо купил платок и вручил девушке. Лиана взяла его, осмотрела и сказала:
— Платок очень красив, но… чем вас отблагодарить?
— Ты уж что-нибудь придумаешь!
— Ладно, за часовней я поблагодарю вас.
Она накинула платок и пошла. Ринальдо последовал за ней. За часовней Лиана взяла его руку, поцеловала ее и сказала:
— Я выполняю свое обещание и благодарю за прекрасный платок.
Ринальдо, улыбаясь, пожал ей руку, притянул к себе и поцеловал в щеку.
Подошел капуцин и погрозил им пальцем.
Лиана воскликнула:
— Так я и знала!
И помчалась прочь.
— Ай-ай-ай! И такое — за спиной святой, имя которой носит эта часовня! Просто недопустимо!
— Всего-то один раз! — ответил, улыбаясь, Ринальдо.
— Так положите хотя бы искупительный грош в кружку для пожертвований.
— Что надо, то надо.
— И… больше так не поступай.
— Она же ушла.
— Сын мой! Довольствуйся малым. Повторное наслаждение рождает раскаяние и отвращение.
Монах ушел, а Ринальдо вошел в часовню. Прослушав мессу, он вспомнил о церковной кружке, а потом, выйдя, огляделся вокруг. Но не нашел ни капуцина, ни, что было бы ему куда приятней, лукавой Лианы.
Нашел Ринальдо ее в конце концов у будки зазывалы. Он тихо подошел к ней и легонько ущипнул. Красотка оглянулась и засмеялась. А потом вышла из толпы, и он нашел ее опять в конце площади. Она огляделась и спросила:
— А нет ли поблизости какого почтенного господина?
— Я не вижу никого, кроме себя самого.
— Я очень испугалась, когда нас застали врасплох. Здесь мы беседовать больше не будем. Но если не поленитесь и придете на то место, где видели меня вчера, так, пожалуй, найдете меня. Но прежде скажите мне, кто вы?
— Я здесь человек чужой и долго в этих местах не останусь.
Она молча сняла с груди букет и посмотрела на него, вздыхая, потом сказала:
— Вздох мой относится к вашему отъезду. Будьте здоровы!
С этими словами она поспешно ушла и затерялась в толпе.
Внезапно поднялся шум. Одного из молодцов Ринальдо схватили на месте преступления, когда он хотел уже выкрасть кошелек. Его держали крепко. Подоспела охрана и забрала его. Санардо захромал за ними и подал знак одному из своих молодцов. Подошли и другие, толчея усилилась. Охранников прижали к арестанту, и не успел тот оглянуться, как в него так ловко запустили кинжал, что арестант мертвым рухнул на землю. Кругом кричали, шумели, колотили друг друга, но малый был мертв, охрана унесла труп.
Трубы оповестили о начале шествия. Святую Клаудию, сидящую на высоком помосте, обнесли вокруг всей площади. Восторженные девушки бросали под ноги шествующим цветы, в воздухе курился ладан, освященные свечи горели, в честь святой все распевали гимны.
Зрители стояли по обе стороны шествия, и среди них баронесса Моньерми, ее дочь Эрминия и рядом с ними Ринальдо.
Девушек, бросающих цветы, толпа подбадривала одобрительными возгласами.
— Девушки приносят счастье! — заметил Ринальдо.
— Они завораживают своей работой, своими цветами и собой, — сказала Эрминия. — Посмотрите, как красивы некоторые из этих девушек!
— Близость, — тихо возразил Ринальдо, — затуманивает даль.
Эрминия опустила очи долу и сказала еще тише, чем Ринальдо:
— Близость не так опасна, как даль.
— Она не обманывает.
— Близость остается близостью, это не ее заслуга.
— Она верна себе во всем ее пленительном очаровании.
— А мы здесь в сельской местности.
— Где природа блистает своим прекрасным, безыскусным изобилием!
Эрминия вдруг быстро показала на какого-то старика и воскликнула:
— О, какое прекрасное, истинно апостольское лицо! Была бы я живописцем, это лицо сегодня же было бы на полотне.
