Собрание сочинений в десяти томах. Том 4 - Юзеф Игнаций Крашевский

— Незачем было оставаться, — начал Ханс, — корабль, стоивший стольких денег, труда и времени…

Комтур и прочие невольно вскрикнули.

— Не существует! — окончил Ханс, в ярости грозя кому-то кулаком. — Нет его!

Великий магистр заметив, что рыцаря со всех сторон закидывают вопросами, на которые он не успевает отвечать, воскликнул повелительно:

— Рассказывайте, что и как случилось! Все до мелочей, не утаивая ни одной подробности. Необходимо найти виновника!

Ханс отер струившийся с лица пот.

— Нет виновника, — перебил он тем же тоном, полным негодования, — не виноваты ни я, ни мои товарищи. Пусть меня судят и казнят. Судно было окончено, мы его грузили, отведя от пристани на самое течение. Плавучесть была хорошая, и мы прекрасно добрались бы под Пиллены. Но был дан приказ взять С собой припасы: их мы и ждали. Тем временем эти головорезы дознались о постройке корабля и смекнули, что им грозит. Ночью мы стояли посреди реки, когда украдкой к нам пристали несколько лодок. Никому и в голову не могло придти, ни в мыслях не было, чтобы на нас осмелились напасть. На окрик стражи какой-то молокосос ответил с лодок по-немецки. Потом-то я узнал его, это был отступник Юрий, ваш воспитанник (последние слова были сказаны в сторону Бернарда). В один миг, раньше чем мы могли опомниться, сидевшие в лодках люди перебросили к нам через борт скрытно привезенный с берега огонь. Пылающие головни упали на днище судна, где лежала пакля и смола, служившие для конопатки. Вмиг начался пожар. Мы все, как есть, бросились тушить и спасать судно. Но пришлось защищать собственную жизнь: на лодках и вплавь окружили нас несколько сот литовцев! Корабль пылал; о тушении не могло быть речи; пришлось спасать собственную шкуру.

Крестоносец тяжело вздохнул.

— Прямо из огня мы бросались в воду; а здесь подстерегала дикая орда с дубинами и ножами. Немного нас спаслось, а судно сгорело дотла.

Все молчали под впечатлением известия, уменьшавшего расчет! на успех похода. Бернард стоял, скрестив на груди руки, поникнув головой, как осужденный.

— Такое нападение, — прибавил Ханс, — совершенно не пришло бы в голову литовцам, если бы не тот предатель и беглец. Не услышь мы в первую минуту его немецких слов, мы сразу бы насторожились, и им не удалось бы подпалить нас изнутри. Притом не только питомец брата Бернарда, но еще двое таких же, как он, отступников, ответили «gut Freund»… Дерзость беспримерная!

Глаза многих обернулись в сторону придавленного новостью Бернарда; он молчал. Чужеземцы, плохо разобравшиеся в рассказе Ханса, обращались направо и налево с просьбами, кто перевести, кто разъяснить. Разговоры приняли бурный характер. Слышались угрозы и проклятия. Великий магистр очень хладнокровно обдумывал, казалось, дальнейший план действий. По-видимому, он меньше остальных принял к сердцу потери людьми и военными припасами и нравственный ущерб.

— Случившееся, несомненно, крайне тяжело, — сказал он маршалу, — но не непоправимо. Корабль, конечно, был бы очень кстати, но мы сумеем справиться и без него. Однако нельзя терять ни одного мгновения. Если только дикари заметят, что мы оробели, отступились от своей задачи, они станут еще назойливей. Мы должны во всем составе двинуться на Пиллены и уничтожить все это отродье. Сколько человек погибло вместе с судном? — спросил он Хехтена.

Тот ответил, понизив голос. Потеря в людях, принадлежавших к ордену, была ничтожна, а батраки в расчет не принимались.

Маркграф Бранденбургский, слушавший рассказ Хехтена с гневным нетерпением, вдруг вспылил:

— Боже милостивый! — закричал он. — Да какая же там может быть у них неприступная твердыня, чтобы нам сомневаться в наших силах? Бревенчатые клети? Хорошо, если кое-где смазанные глиной! Ну, допустим: с одной стороны их — река; зато с другой — земля: мы там и высадимся! Как они сожгли корабль, так мы спалим их поленницу. Не велико искусство обмотать копья паклей, облить смолой и запустить на крыши. Возьмем и уничтожим!

— Необходимо, — подтвердил великий магистр, — притом не теряя времени, чтобы не дать собраться с силами.

— В поход, немедля! — отозвались единогласно комтуры. Маршал, взглянув на них, сказал:

— Итак, поименные приказы в данном случае не нужны. На сборы достаточно завтрашнего дня.

Все зашевелились и стали выходить из залы. Великий магистр вернулся в свои покои. Иные, громко обсуждая предстоящее, уходили через большую залу. Один Бернард остался, как пригвожденный к месту.

Ханс фон Хехтен, продолжавший отвечать на разнообразные вопросы, собирался оставить залу вместе с прочими, когда Бернард, выйдя из своего угла, стал ему поперек дороги. Они были знакомы; но между молчаливым, таинственным Бернардом и Хехтеном, почти не сходившим с боевого коня, существовали очень холодные отношения. Они друг друга недолюбливали.

С предупредительною лаской, которая, видимо, стоила Бернарду больших усилий, он взял Хехтена за руку. Тот дал остановить себя. Бернард заговорил, умоляюще глядя на Хехтена:

— Прошу вас, не откажите мне в нескольких словах. Наверное ли вы узнали того негодяя… его… моего питомца?

Хехтен ответил вызывающе, почти грубо:

— Без сомнения. Я-то, быть может, и не узнал бы; не часто приводилось видеть. Но другие, хорошо знавшие его, в один голос называют вашего питомца. Он командовал. Он же первый бросился на судно.

Бернард стиснул руки.

— Итак… он уцелел! Значит, он в Пилленах! — отозвался Бернард вполголоса. — Непонятно, как он прошел такое расстояние, как избежал погони?..

— Что в этом непонятного? — насмешливо возразил Ханс. — По пути я слышал, что, сбежав, он увел и того, другого вашего прислужника, старого холопа, долго бывшего у вас на шпионском счету… Только, кажется, он старался не для вас. Ему-то были знакомы все ходы и выходы…

С этими словами Ханс взмахнул рукой, все еще закованной в железную перчатку.

— Воистину беда, — воскликнул он, — когда орден начинает пускаться на хитрости и козни, вместо того чтобы доверять только мечу! Все эти заигрыванья с поляками, поморянами или Литвой против Литвы же ни к чему не приводили. Наше дело напялить доспехи и драться.

Бернард промолчал, как уличенный преступник.

Ханс ушел, а Бернард остался один со своими мыслями. Когда он уже собрался также выйти из залы заседаний, вернулся великий магистр. Увидев Бернарда, он окинул его взором и сказал, соболезнуя:

— Зло восторжествовало! Для нас наука; но вы не желали зла и не могли его предвидеть. Идите, вознесите свое горе на алтарь Господень!

Со смирением и глубокой благодарностью выслушал Бернард утешения магистра и ушел.

По всему замку успела уже разнестись весть о выступлении.

Каковы бы ни были последствия экспедиций против язычников, все же приготовления ко всякому набегу приветствовались