Человек без планеты - Лин Картер

Лин Картер

«Человек без планеты»

Третья Имперская Война, которая началась в Шестнадцатом году Правления Юксориана и подошла к своему окончательному, триумфальному завершению в Пятом году Правления Арбана Четвертого, несмотря на то, что была жестоким, кровавым и опустошительным конфликтом, не принесла никаких особенных и сколько-нибудь продолжительных результатов, за исключением временного спада экономики Слюдяных Звезд, и не оказала сколько-нибудь значительного влияния на будущие события.

Глава 1

Рауль Линтон начал войну желторотым юнцом, полным патриотизма, амбиций и идеалов. Тогда его приводили в благоговейный трепет фанфары и знамена; у него замирало сердце при виде взмывающих в небо огромных кораблей, разрывающих ночную тьму пылающими факелами ракетных двигателей. Закончил он ее в шестьдесят восьмом мужчиной, опытным и закаленным двенадцатью нескончаемыми годами войны, и притом, точно по волшебству, без единой царапины.

В каком-то смысле без единой царапины. Его богатырское — шесть футов четыре дюйма[1] — худощавое мускулистое тело избежало увечий в самой кровавой и бесчеловечной войне, когда-либо разражавшейся между звездами. Но его разум, душа, или характер — называйте это как угодно — обуглилась. Как и большинство людей в главном корпусе Космофлота, на который обрушился основной удар, он привык молиться о смерти. О чем угодно, что положило бы конец безумию и жестокости того, чему историки дали безликое наименование «Третья Имперская Война». Однако вместо того, чтобы сгореть вместе со своим кораблем, попав под заградительный огонь планетных лазеров, или превратиться в раскаленный газ, столкнувшись с управляемой компьютером ракетой, он год за годом оставался невредимым и за свое хладнокровие и отвагу снискал такую славу, которая смущала даже его самого.

Вместо мгновенной и бескровной смерти — долгого, спокойного сна без сновидений, которых он так жаждал, он получал медали и повышения по службе. За три года он поднялся от капитана до командира крыла и закончил бы адмиралом флота, командуя эскадрой на главной планете Космофлота, Трелионе-V, если бы не отказался играть по правилам. Было в нем нечто такое — что-то в его твердом холодном взгляде и презрительной, насмешливой улыбке, что заслужило ему репутацию инакомыслящего и заставляло руководство не доверять ему даже тогда, когда оно хвалило и награждало его за то, что ошибочно именовалось бесстрашием.

Большинство мальчиков взрослеет медленно, под надежной защитой сначала домашнего окружения, потом богатых традициями университетских стен, затем уверенно выходит на проторенную дорогу карьеры и брака. Рауль Линтон стал взрослым на мостике разведывательного корабля, на линии атаки, когда они «подожгли» Дарогир. Тринадцать азотных бомб устроили неплохой костер — достаточно яркий и горячий, чтобы не просто испарить океаны этой планеты и превратить ее поверхность в огромный черный струп радиоактивной окалины. Они смогли еще и прожечь кокон правил, традиций, вежливости, религии, предрассудков и заимствованных идей, которые мальчиков учат считать цивилизацией.

Чуть больше чем за восемь минут на Дарогире погибло несколько сотен тысяч мужчин, женщин и детей. И все потому, что флот получил приказ через два дня собраться около Центральных Миров, и у них не было времени на то, чтобы держать в осаде непокорный мир… даже на то, чтобы дать ему шанс сдаться.

Приказ есть приказ.

Все равно мятежники не имеют права на существование.

И Рауль Линтон там, на мостике, глядя на то, как целую планету пожирает пламя, решил, что если это — цивилизация, то он не хочет иметь с ней ничего общего.

Но он не был предателем. Он продолжал воевать, однако все, на что он надеялся, был быстрый и бескровный конец — славная смерть, как говорили в Космофлоте. И все же Рауль Линтон нашел славу, но не смерть. То, о чем мечтают карьеристы — быстрое повышение чина, — обрушилось на него, хотя он совершенно этого не хотел. Он уже изрядно продвинулся по пути того, что называют «блестящей карьерой», когда начальство еще раз посмотрело на этого длинного, худощавого гераклианца с холодным взглядом — и ему совсем не понравилось то, что оно увидело.

У Рауля была манера молчаливо улыбаться при виде абсурда. Он находил абсурдным Космофлот, со всей мишурой его штандартов, титулов, званий, правил этикета, традиций — всего того, что, как сахарная глазурь на пироге, прикрывала грязную и уродливую реальность хладнокровного массового убийства «по необходимости».

Он находил абсурдной и войну — трагически абсурдной. Все, чего хотели Слюдяные Звезды, — автономия. Они не были теми кровожадными чудовищами, жаждущими завоевать всю вселенную, каких из них сделали имперские пропагандисты. Разумеется, они опрометчиво оказались не людьми… а произошли от разумных пауков. Все же они до некоторой степени были «пауками», а многие люди находят пауков омерзительными. Ползучие твари, которых надо давить или «поджигать» азотными бомбами. Что за беда, если у «пауков» была шестнадцатитысячелетняя культура. Школы невероятно прекрасной бардской поэзии. Музыкальные композиции, рядом с которыми фуги Баха казались незатейливыми детскими песенками. Гобелены, сотканные настолько искусно, что в них применялись тридцать два разных цвета, различимые только зрением Вруу Коф, то есть недоступные «человеческому» глазу.

Поэтому Рауль находил войну абсурдной.

Возможно, он находил абсурдной даже саму Империю.

Он не рассказывал.

Но он обидел людей, которых не стоило обижать. Так что, вместо того чтобы закончить войну, командуя эскадрой на Трелионе-V, с четырьмя платиновыми коронами на погонах и, возможно, получив титул рыцаря или даже баронета, он остался на фронте, все так же продолжая воевать. Начальство не знало, что именно этого ему действительно хотелось; возможно, узнай оно об этом, ему не позволили бы остаться в армии.

И когда Слюдяные Звезды оказались окончательно и бесповоротно побеждены, а Третья Имперская Война подошла к своему героическому и триумфальному концу в пятом году правления Его Величества Арбана Четвертого, известного также как 407 год Империи, или 3468 год нашей эры по старому летоисчислению, Рауль Линтон оказался не у дел.

Он подал в отставку на Петрафаре, хотя ему и обещали чин командующего флотом, если он останется служить на период Оккупации Слюдяных Звезд. Но он, вынесший невыносимое и заработавший полную грудь лент и орденов, включая Орден Императора Ориона второго класса и две Золотых Звезды за Доблесть, не хотел становиться свидетелем того, что, как он знал, будет твориться во время оккупации. Он получил представление об этом при временной оккупации Нордонна-III в свою третью кампанию и угодил под трибунал за то, что разогнал развеселую компанию подвыпивших сержантов, деловито сжигавших заживо из огнеметов женщин Вруу Коф во время «наведения порядка» в приграничной туземной деревушке.

Так в возрасте тридцати одного года он оказался в свободном плавании, вежливо — как ему казалось — отказавшись от чести продолжать службу в Космофлоте в более высоком звании. Власть имущие, пожалуй, даже вздохнули с облегчением. Они не слишком нажимали на него и были счастливы выдать ветерану шестимесячный пропуск на бесплатный перелет на любом служебном корабле.

Но Рауль Линтон был еще не готов вернуться домой.

Он находился в свободном плавании.

Он купил билет с Петрафара на Нарлион-IV (купил билет, заметьте), разорвав свой шестимесячный проездной пропуск там же, где его и получил. Его друзья решили, что он спятил, если не хочет воспользоваться бесплатным проездом, положенным офицерам Космофлота, но Линтон покончил с Космофлотом навсегда. И кроме того, у него было жалованье за все двенадцать лет войны, которое лежало нетронутое в надежном банке, обращенное в полновесные платиновые империалы.

Нарлион-IV считался миром удовольствий. По побережьям континентов тянулись нескончаемые, покрытые белоснежным песком пляжи, заросшие похожими на разбитые изумруды псевдопальмами и омываемые зелеными водами, по которым можно было плавать на лодке, кататься на водных лыжах или просто нежиться на плоту в теплых золотистых лучах солнечного света. Тут он мог смыть въевшуюся до костей усталость этих двенадцати лет.

Не говоря уж о множествах казино и тысячах так называемых азартных игр, привлекавших туристов-толстосумов… и о женщинах. Нарлионийки были маленькими и пухленькими, с миндалевидными глазами и золотистой упругой кожей, напоминающей кожицу какого-то спелого экзотического плода. Прогрессивная Галактическая культура минимизировала пляжные костюмы до одного крошечного предмета строго утилитарного назначения — кармашка для ключей от шкафчика и комнаты в отеле, обычно пристегивавшегося к левому запястью. Поэтому куда бы Рауль ни смотрел, взгляд его неизменно упирался в обнаженные груди, бедра и ягодицы. Нарлионийцы — раса дружелюбная и гостеприимная, а их женщины с удовольствием простерли бы свое гостеприимство дальше некуда перед тощим — кожа да кости! — рыжеволосым гераклианцем, но Рауль Линтон чувствовал себя с женщинами не в своей тарелке и редко наслаждался их обществом.