Полуночные поцелуи - Жанин Бенедикт

Жанин Бенедикт

Полуночные поцелуи

Информация

Перевод выполнен для группы Wombooks (t.me/wombooks)

Редактура: @monanasyaa

Оформление: @aennaea

Обложка: КРИСКЕЙ

Для всех, кто хочет быть лучше. Дайте себе время вырасти и преуспеть, и никогда не позволяйте ошибкам повлиять на ваше видение будущего.

Или, как выразился 21 Savage[1]:

i am > i was (я есть > я был)

Это сварливый, солнечный, студенческий, спортивный роман, в центре которого отношения «друзья с привилегиями». В этом романе много подробных сексуальных сцен (эротика), и это эмоциональный, медленно разгорающийся роман.

Эта книга также была написана до того, как NCAA[2] пересмотрели законы о нулевой компенсации в отношении спортсменов колледжей, именно поэтому спортсмены колледжей не получают финансовой компенсации в этой вселенной.

Глава 1. Оральная фиксация

Грета

Я никогда не была из тех, кто говорит «нет» вечеринке, особенно если там подают бесплатную выпивку без всякого дерьмового правила «со своим алкоголем». Но сегодня я жалею, что не сделала этого.

— Ты не сказал мне, что эту вечеринку устраивает футбольная команда, — жалуюсь я своему близкому другу Джеймсу. Он покачивается в такт музыке, бесцельно оглядывая комнату и потягивая пиво.

— Я этого не говорил? — Джеймс притворно ахает от удивления и пожимает плечами. — Вупси-дейзи[4].

Мой правый глаз дергается, и я сжимаю кулак.

— Я тебе сейчас такую вупси-дейзи устрою.

— Извращенка, — он шевелит бровями и подмигивает. — Мне нравится.

Появись у меня склонность к насилию, Джеймс был бы трупом. Выгравируйте это — он бы уже находился на глубине шести футов. Когда я впервые встретила его, остро нуждалась в дозе кофеина, но также боялась опоздать на занятия, и этот страх оказался вполне обоснованным, когда тот украл мой заказ в любимом кафе кампуса, «195 экстракций». Запоздало заняв место в заднем ряду класса, я заметила маленький латте с именем ГРЕТА и, таким образом, вновь пробудила некогда дремлющий инстинкт убивать.

Я была в ярости, особенно когда профессор публично пристыдил меня за безответственное отношение к своему времени.

Но, как бы то ни было, я пацифистка. Это означает, что, пусть и хотела бы собраться с силами, но вместо этого воплощаю спокойствие, а не насилие, чтобы направлять свою жизнь.

— Не расстраивайся, — убеждает Джеймс, когда я стойко реагирую на колкость. Он морщится, когда мой уничтожающий взгляд не исчезает. — Не похоже, что тебя кто-нибудь узнает.

Узнавание — это наименьшая из моих забот. Я не хожу на футбольные матчи и публично не сопровождаю отца, главного футбольного тренера «Риверсайда».

Но давайте поиграем в игру «Вещи, которые никогда не произойдут», и скажем, что меня узнали. Не похоже, чтобы кто-то из игроков подошел бы ко мне. Le désir de l’interdit[5], но не тогда, когда это может привести к тому, что те останутся на скамейке запасных на весь сезон.

Нет. Что меня чертовски бесит, так это то, что в каждой облегающей джерси, которую я вижу, все, о чем могу думать — это о нем, и от этого сводит живот. Внутренности болят до такой степени, что стоять в этом доме, окруженном мужчинами, от которых пахнет потом и дешевым мылом Dollar Tree, невыносимо.

Хотя это менее чем правдоподобно, я убеждена, что задохнусь, если останусь здесь. Если не от гротескного запаха, наполняющего комнату, то от мрачных воспоминаний, выползающих из запертого ящика, зарытого глубоко в сердце и поднимающегося к горлу, от подавленных эмоций, угрожающих задушить меня.

Толкая Джеймса локтем, я мотаю головой в направлении двери на задний двор.

— Я собираюсь ненадолго выйти на улицу. Нужна передышка.

— Хочешь, я пойду с тобой? — всегда самоотверженный, он отводит глаза от человека, на которого пялился через всю комнату. Я качаю головой и натягиваю улыбку. Когда начинаю отступать, он быстро кричит:

— Тебе лучше, блять, не курить, Тата! Я донесу, если ты это сделаешь.

Я отмахиваюсь от его угрозы, но ностальгия покалывает губы. Несмотря на то, как я горжусь тем, что бросила пагубную привычку, вызывающую рак, прямо сейчас мне больше всего на свете хочется сигареты. Единственное, что останавливает — это отсутствие запасов.

По воле судьбы, в ту секунду, когда открываю дверь, скрипят ржавые петли, и я ступаю на улицу, сладкое искушение бьет прямо в лицо.

— Черт, — приветствует меня низкий голос, когда я быстро машу рукой вокруг себя, чтобы рассеять облако никотина, летящее в лицо. — Виноват.

Воздействие происходит мгновенно, а попытки разбавить концентрированные пары тщетны. Кончики моих пальцев покалывает, во рту зудит, а ноздри раздуваются.

Я глубоко вдыхаю едкий дым, наслаждаясь ароматом трав и смолы, обжигающим нос и попадающим в горло. Я не отшатываюсь с отвращением. Вместо этого нервы сентиментально щекочут, и я начинаю тосковать.

На короткое мгновение я замираю, а когда снова прихожу в себя, отвечаю сдавленным:

— Все хорошо.

Парень-курильщик шаркает назад, отбрасывая сигарету. Его размышления напрасны. До меня доносится искушение, сильная вонь пропитывает каждый квадратный дюйм заднего двора. Я в ловушке.

Возвращение внутрь означает, что меня будут мучить призраки прошлых воспоминаний, но, оставаясь здесь, я неизбежно сдамся и испорчу свою жизнь без курения. В жалкой попытке самосохранения я увеличиваю дистанцию между курильщиком и собой, оставаясь на крыльце, поскольку трава мокрая от быстрого дождя, пролившегося сегодня днем с Миссисипи.

Это ничуть не помогает, не тогда, когда мысли вращаются вокруг того, как забраться по всей длине тела этого крепкого парня, чтобы я могла выхватить великолепную трубку смерти из его губ.

Но, увы, я не коала, он не эвкалипт, и лазание по незнакомым людям не одобряется.

Задний двор маленький и пустой, и неудивительно, что ко мне плывет еще одно облако дыма. Я подавляю стон.

— Знаешь, эти штуки могут убить тебя, — бормочу я. Разговаривая с ним, я упоминаю об этом больше, как напоминание самой себе. Одно дело — наблюдать, но совсем другое — участвовать.

Он делает быструю затяжку, отворачиваясь. Уже слишком поздно. Я уже видела, как он закатил глаза.

— Разве? — это саркастическое «разве», достаточно мягкое, чтобы казаться бойким, но не настолько суровое, чтобы быть грубым.

— Мм-хммм, — напеваю я, проводя языком по зубам. Жаль, что я не захватила с собой один из леденцов. Во рту сухо, что затрудняет сопротивление. Наблюдать за тем, как он курит сигарету, и близко не сравнится с удовлетворением от того, чтобы потакать себе.

— Это вредно не только для