Путь сквозь лес - Колин Декстер

Колин Декстер

Путь сквозь лес

Закрыли путь сквозь лес

Семьдесят лет назад.

Был размыт он потом осенним дождем,

И ничей не заметит взгляд

Пути, что прежде вел сквозь лес.

Посаженные давно,

С ольхою сплелись ветлы, и тис,

И тонкие анемоны.

Лесничим и то найти мудрено

Там, где вяхирей гнезда гнут ветви к земле

И где барсукам кататься вольно,

Путь, что прежде вел сквозь лес.

Пролог

Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю.

Если нет возможности высказаться, должно промолчать.

Философские исследования

– Я должна поговорить с вами.

– Говори, дитя мое.

– Я не часто бываю в вашей церкви.

– Это не моя церковь – это Божья церковь. Все мы дети Всевышнего.

– Я пришла исповедаться в страшном грехе.

– Во всех грехах следует исповедаться.

– Но все ли грехи могут быть прощены?

– Если мы, такие, как есть, – многогрешные смертные, – находим в наших сердцах силу, чтобы прощать, подумай о нашем бесконечно милосердном Господе, понимающем все наши слабости, знающем всех нас гораздо лучше, чем мы знаем сами себя.

– Я не верю в Бога.

– И ты считаешь, что это имеет какое-то значение?

– Я не понимаю вас.

– Может, гораздо важнее, верит ли Господь в тебя?

– Вы говорите, как иезуит.

– Прости меня.

– Не вы – я нуждаюсь в прощении.

– Помнишь притчу о страннике, который наконец покаялся в своих грехах перед Богом? Как тяжелый груз немедленно спал с его плеч – подобно боли, исчезающей после того, как скальпель вскрывает нарыв?

– Вы, наверно, уже неоднократно говорили эти слова?

– Да. Я говорил эти слова и другим.

– Другим?

– Я не могу рассказать о них. В чем бы эти мужчины и женщины ни исповедались мне, они исповедались – через меня – Господу.

– В таком случае нужды в вас в действительности нет – вы это хотите сказать?

– Я слуга Господа. Иногда он дает мне возможность помочь людям, искренне раскаивающимся в своих грехах.

– А как же с теми, кто не раскаивается?

– Я молюсь, чтобы Бог проник в их сердца.

– Бог простит их – что бы они ни сделали? Вы верите в это, святой отец?

– Верю.

– Происходившее в концлагерях...

– О чем ты, дитя мое?

– О "грехах", святой отец.

– Прости меня еще раз. Мои уши уже подводят меня, но не мое сердце. Моего собственного отца замучили насмерть в японском лагере в 1943 году. Тогда мне было тринадцать. Я в полной мере испытал, насколько трудно прощение. Это я рассказывал очень немногим.

– Вы простили мучителей своего отца?

– Бог простил их, если они искали его прощения.

– Может быть, в военное время зверства простительнее.

– Здесь нет шкалы: лучше – хуже, ни в мирное время, ни в военное. Законы Бога – есть законы, установленные Богом. Они прямы и неизменны, как вечно неизменны звезды на небе. Если человек бросится головой вперед с высот храма, по закону Бога он разобьется, но никогда не изменит общий закон, однажды установленный Богом.

– А вы все-таки иезуит, святой отец.

– Я также и человек. А люди грешны, и не все их поступки бывают во славу Господа.

– Святой отец...

– Говори, дитя мое.

– Возможно, вы сообщите куда следует то, в чем я исповедуюсь...

– Священник никогда не сделает такого.

– Но если я хочу, чтобы вы сообщили?

– Мой святой долг отпускать грехи во имя нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа, отпускать грехи всем, кто выказывает искреннее раскаяние. В дела мирской власти Церковь не вмешивается.

– Вы не ответили на мой вопрос. Что же будет, если я хочу, чтобы вы сообщили обо мне полиции?

– Я не знаю, как поступить в таком случае. Я спрошу совета у моего епископа.

– Прежде к вам никогда не обращались с подобной просьбой?

– Никогда.

– А что, если я повторю свой грех?

– Раскрой свои мысли. Раскрой эти греховные мысли передо мной.

– Я не могу сделать этого.

– Расскажешь ли ты все, если я догадаюсь о причинах твоего отказа?

– Вы никогда не догадаетесь.

– Может быть, я уже догадался.

– Тогда вы знаете, кто я?

– О да, дитя мое. Я думаю, что знаю тебя давным-давно.

Глава первая

Бесконечная праздность – это неплохое определение преисподней.

Морсу никогда не удавалось использовать причитающийся ему отпуск, и вообще он редко предавался праздности. Так сказал он Стрейнджу – своему начальнику – свежим июньским утром.

– Не забудьте принять в расчет время в пабах, Морс!

– Пару часов там, пару тут, может быть, я согласен. Не столь трудно, по сути дела, прикинуть...

– "Определить количество" – вот слово, которое вы ищете?

– Никогда не пользуюсь столь уродливыми оборотами, как "определить количество".

– Небесполезный оборот, Морс. Он означает... Ну, он означает, что вы можете прикинуть...

– Именно так я и сказал, не правда ли?

– Не знаю, почему я спорю с вами!

Не знал и Морс.

Отпуска вот уже много лет являлись для главного инспектора управления полиции "Темз-Вэлли" Морса периодами непрерывного и практически невыносимого стресса. Но в этом году, в лето Господне тысяча девятьсот девяносто второе, он был настроен решительно и бескомпромиссно: в это лето все будет по-другому, и он проведет отпуск вне Оксфорда. Нет, не за границей. Никакой тоски по Афинам или Исфахану он не испытывал. Пожалуй, следует признать, что он вообще редко бывал за границей, хотя нельзя не отметить: иные из его коллег причину подобной островной замкнутости видели в том, что Морс боялся, чуть ли не до обморока, летать на самолете. Однако так уж случилось, что именно один из этих коллег Морса невольно заставил его стронуться с места. А он всего-навсего воскликнул:

– Какие лимоны, приятель! Лимон просто чудо!

Лимон?

Только через несколько месяцев это слово вдруг всплыло в памяти Морса, когда он просматривал раздел рекламы в "Обсервере".

ОТЕЛЬ «ЗАЛИВ»

Лайм[1]-Риджис

Будьте уверены! Пейзажи здесь лучше, чем вокруг любого другого отеля западного побережья! "Залив" – единственный отель на набережной, и только из наших номеров можно насладиться панорамой от Портленд-Билла на восток и видом исторической бухты Кобб на западе. Отель гарантирует высокий уровень комфорта, изысканный стол и приятную дружелюбную атмосферу. Прогулки по магазинам и по берегу моря. Прямой выход на пляж, расположенный перед фасадом отеля.

Если вас интересуют подробности, пишите по адресу: отель «Залив», Лайм-Риджис, Дорсет; или просто позвоните (0297)442059.

– И все-таки тяжеловато, – возобновил беседу Стрейндж, – когда старший офицер удаляется в отпуск больше чем на две недели. Вы, разумеется, в полной мере осознаете это.

– Я не претендую на срок больший, чем мне полагается по праву.

– Куда вы направляетесь?

– Лайм-Риджис.

– А-а. Славный Девон.

– Дорсет, сэр.

– Это, должно быть, где-то рядом?

– «Вероисповедание» – именно там разворачивается действие романа «Вероисповедание».

– А-а. – Лицо Стрейнджа оставалось непроницаемым.

– А также романа «Женщина французского лейтенанта».

– А-а. Знаю-знаю. Ходил с женой в кино. Или это было в театре?

– Ну, вот мы и поняли друг друга, – вяло заключил Морс.

На некоторое время воцарилась тишина. Затем Стрейндж покачал головой.

– Ты не выдержишь так долго! Что, будешь строить замки из песка? Больше чем две недели?

– Этот край связан и с Колриджем[2], сэр. Я, наверно, поезжу немного на машине по округе – надо взглянуть на Оттери-Сент-Мэри... навестить старые привидения.

Откуда-то из глубин организма Стрейнджа вырвался на волю кудахтающий смешок:

– Колридж мертв уже целую вечность, дружище, а мертвецы – это епархия Макса, а не твоя.

Морс болезненно поморщился:

– Но вы, разумеется, не против, чтобы я посмотрел на место его рождения?

– Его нет. Нет дома этого священника. Сровняли бульдозером много лет назад.

– Разве?

Стрейндж поджал губы и снова покачал головой:

– Ты думаешь, что я невежда от сохи, не так ли, Морс? Но позволь сказать тебе кое-что. Когда я учился в школе, еще не было всей этой чепухи: "Ах, дети, ах, ребенок". В те времена нас заставляли все заучивать наизусть – вещи вроде твоего Старого чертова Морехода.

– В мое время тоже, сэр! – Морса раздражало, что Стрейндж, который был всего на год старше, всегда обращался с ним как с представителем какого-то совсем уж зеленого поколения.

Но Стрейнджа понесло:

– Это не забывается, Морс. Прилипает навсегда. – Он быстро, но внимательно осмотрелся в чулане своей старой памяти; нашел то, что искал, и с величайшей серьезностью продекламировал строфу, выученную в незапамятные времена: