Зак и Мия - А.Дж. Беттс

А. Дж. Беттс

Зак и Мия

A. J. Betts

Zac and Mia

Copyright © A. J. Betts, first published by The Text Publishing Company Pty Ltd Australia 2013

Издание публикуется с разрешения The Text Publishing Company Pty Ltd и литературного агентства The Van Lear Agency LLC

© Livebook Publishng Ltd, 2015

Зак

В соседней палате новичок.

За стеной растерянное шарканье – не знает, куда лучше встать. Слышен голос Нины, которая произносит инструкции жизнерадостным тоном стюардессы: не беспокойтесь, ваш полет пройдет нормально, аварийный выход не понадобится. Отдыхайте и наслаждайтесь обслуживанием. Голос у Нины такой, что ей веришь.

Сейчас она скажет: «Вот пульт от кровати. Эта кнопка поднимает и опускает спинку. Видите? Попробуйте сами».

Десять месяцев назад Нина то же самое рассказывала мне. Был вторник. Меня выдернули со второго урока, с математики, и торопливо проводили к машине, где уже сидела мама с сумкой вещей для ночевки. Все пять часов езды на север, в сторону Перта, мама говорила про «стандартную меру предосторожности» и «плановый осмотр». Но я уже тогда все понял. Тошнота и слабость не проходили слишком долго. Я знал, почему.

На мне еще была школьная форма, когда Нина привела меня в палату № 6 и принялась учить регулировать кровать, включать телевизор и пользоваться больничным телефоном. Она рисовала галочки в воздухе, показывая, как делать выбор в голубой карточке с меню: завтрак, утренний чай, обед, вечерний чай, ужин. Хорошо, что мама все это внимательно слушала. Сам я не мог сосредоточиться и думал только о том, что сумка с учебниками слишком тяжелая и что завтра сдавать сочинение по английскому, которое я не успел написать. Но при всей накрывшей меня рассеянности я почему-то хорошо запомнил заколку в волосах Нины, в форме божьей коровки с шестью пятнышками. Мозг порой выкидывает забавные фортели: жизнь полетела в тартарары, а твое внимание поглощает какая-то ерунда. Божья коровка была совершенно нелепой, но я зацепился за нее, как тонущий цепляется за случайный обломок посреди океана.

Теперь я слово в слово знаю инструкцию для новичков. Сейчас Нина за стенкой говорит: «Если замерзнете, одеяла вот здесь». Интересно, какая заколка на ней сегодня.

– Смотри-ка, новые соседи, – произносит мама, плохо скрывая волнение. Я знаю, что она чувствует: ей радостно, что есть с кем знакомиться и кого привечать. И одновременно ей грустно, потому что никому не пожелаешь здесь оказаться.

– Уже и не помню, кто там был последним, – продолжает мама и начинает перебирать имена. – Марио с простатой, Сара с кишечником, Прэв с мочевым пузырем, Карл с толстой кишкой, Аннабель… с чем лежала Аннабель?

Все это были люди за шестьдесят, с прочно устоявшимися циклами, однообразно скучные старички.

В двери моей палаты есть круглое окошко. Я вижу, как мимо проходит Нина. В ее волосах что-то желтое. Наверняка помпон в виде цыпленка. Не удивлюсь, если она покупает эти штуки в детской секции. В нормальном мире необычно, чтобы женщина под тридцать носила заколки с дурацкими зверушками, но здесь это кажется по-своему уместным. Нина исчезает, и за окошком воцаряется обычный вид: белая стена и кусок объявления: «Посетителям с ОРЗ и ОРВИ просьба не заходить в отделение».

Мама берет пульт, выключает звук телевизора, заправляет за ухо прядь волос и поворачивается к соседской стене. Я замечаю, что у нее прибавилось седины.

– Мам…

– Тсс! – шипит она и вслушивается.

Обычно к этому моменту кто-то из провожатых новичка высказывается насчет вида за окном, кровати и вместительности ванной. Новичок кивает. Потом включают телевизор, щелкают каналами и щелчков через шесть снова его выключают. Нервно шутят насчет одноразовых катетеров и уток, подразумевая, что уж до них-то дело точно не дойдет.

Следом наступит пауза, в течение которой взгляды будут скользить от стены к стене, изучая розетки, наклейки с надписями и гнезда для приборов, о которых эти люди даже не слышали. Посетители рассмотрят каждый сантиметр белых стен и потолка, прежде чем, наконец, кристаллизуется осознание: все это – на самом деле. Завтра начнется лечение. Кровать станет для пациента домом сначала на несколько дней, после паузы – еще на несколько, а потом визиты в больницу станут рутинными и будут длиться месяцами или годами, пока не удастся одолеть болезнь. Аварийного выхода не существует.

Потом кто-то скажет: «Ну, ладно… в целом здесь неплохо. Ой! Ты гляди, какой у тебя тут вид на город!..»

Некоторое время спустя, когда вещи будут распакованы, а кофе из больничной столовки продегустирован, новичок заберется в постель с парой журналов и окончательным пониманием, что это никакой не полет, а скорее круиз, а его палата – каюта глубоко под водой, и о суше остается лишь мечтать.

Но тот, кто прибыл в палату № 2, почему-то не соблюдает эти ритуалы. Раздается стук – видимо, швырнули сумку, – а дальше тишина. Новичок не расстегивает молнии, не гремит вешалками в шкафу, не выдвигает ящик тумбочки. Что еще удивительнее – не звучит слов утешения. Тишина.

– Зайду-ка поздороваюсь, – говорит мама.

– Ты хочешь улизнуть, потому что проигрываешь, – замечаю я, чтобы дать новичку побольше времени: вообще-то мама отстает всего на пять очков, и раунд выдался паршивый для обоих. Моим лучшим словом стало «ЛОХ», из-за которого мы какое-то время спорили, а маминым лучшим оказалось «ГЛУМ» – тоже, в общем, не фонтан.

Теперь мама выкладывает слово «ЛАПА», уделывая меня на целое очко.

– Нина почему-то не говорила, что сегодня кто-то ложится.

Не то чтобы маме кто-то обещал докладывать о каждом случае госпитализации и выписки из отделения 7G. Просто она проводит здесь слишком много времени и уже забыла, что сама – гость.

– Мам, ну куда ты сразу, человек только приехал…

– Да я только чаю занесу!

Мама – неофициальная хостес онкологического отделения. Заварщица травяных чаев. Доставщица столовских булочек, заботливо прилагающая порцию сливового джема к каждой. Самопровозглашенный психотерапевт для родственников больных.

– Давай доиграем, – прошу я.

– А если человек совсем один? Как этот, как его, помнишь?

– Может, человек как раз и хочет побыть один.

Ну правда. Это что, ненормальное желание?

– Тс-сс!

За стеной снова голоса. Слов не разобрать – все-таки между палатами гипсокартонная стена сантиметров в шесть толщиной.

– Разговаривают две женщины, – сообщает мама. Зрачки ее расширяются, и она поджимает губы, прислушиваясь к гулу гласных. – Одна постарше другой.

– Хватит шпионить, – морщусь я, но это бесполезно. Голоса между тем становятся громче, отдельные слова выстреливают, как снаряды: «Нельзя!», «Хватит!», «Нет!», «Не буду!»

– Да что там происходит? – удивляется мама, и я протягиваю ей свой пустой стакан, намекая, что можно приложить его к стене по-шпионски.

– Да ну тебя, – отмахивается мама, но потом решает уточнить: – А что, помогает?

Не то чтобы в моей семье никогда не ссорились. Несколько лет назад, бывало, мама и Бекки срывались друг на друге по любому поводу и собачились, как истые ротвейлеры. Папа и Эван тогда сваливали куда подальше, обычно на оливковую ферму, где не было слышно ругани. Я же, как правило, оставался на веранде, не решаясь оставить маму с сестрой наедине.

Когда Бекки исполнилось восемнадцать, ссоры утратили былой накал. Поспособствовало и то, что сестра переехала в бывший домик рабочих по соседству. Сейчас ей двадцать два, она ждет ребенка, и они с мамой очень близки. Обе по-прежнему упертые до чертиков, но теперь научились смеяться друг над другом.

В палате № 2 не смеются. В голосах слышна угроза. Выругавшись, кто-то выходит вон, наверняка желая хлопнуть дверью, но там доводчик, из-за которого она закрывается мягко, с флегматичным, ничуть не насыщающим звуком. Раздаются торопливые шаги по коридору. Мимо окошка в моей двери проносится невысокая женщина – голова едва попадает в поле зрения, – но я успеваю разглядеть очки в коричневой оправе и черепаховую заколку-краб, которой собраны волосы песочного цвета. Одной рукой женщина держится за шею.

Мама вытянулась, как сурикат. Бросив взгляд на дверь, затем на стену, она уставилась на меня. Проведя двадцать дней в палате № 1, она отвыкла, что существует реальность, где люди бывают вспыльчивы, как подростки в школьной столовой, налетая на кого-нибудь с подносом. Она забыла, что в мире встречаются и гнев, и эгоизм.

Я вижу, как она готовится к броску вслед за женщиной: догнать, предложить булочек, чаю и жилетку.

– Мам, не надо.

– Чего не надо?

– Завтра ее утешишь.

– Думаешь, лучше подождать?..

Я думаю, что и новенькой, и этой женщине сейчас нужно что-то понадежнее маминой жилетки. Например, алкоголь. Или диазепам. Многозначительно щелкая буквами по доске, я выкладываю слово «ОЦТАНЬ», но мама не реагирует. Ее волнует другое: