Азовское сидение. Героическая оборона Азова в 1637-1642 г - Андрей Венков

Венков А. В

Азовское сидение. Героическая оборона Азова в 1637–1642 гг

АЗОВСКАЯ ЭПОПЕЯ-1

Глава 1. Донские казаки, Москва и Азов в «Смутное время»

Город Азов и его окрестности на протяжении веков, если не тысячелетий, были северным форпостом Средиземноморского бассейна. По мере того, как в Восточном Средиземноморье менялся хозяин, менялась власть и в Азове, а вместе с властью исподволь менялось и население. В XVII веке, который нас интересует, в Азове правили турки. Население города состояло из мусульман, но были и православные. И конечно же были вездесущие греки и армяне.

Азовские укрепления состояли из трех отдельных цитаделей, каждая из них имела свои собственные ворота, через которые они сообщались друг с другом. Город был каменный (кладка на глине). Охраняли его 11 башен. Со стороны суши укрепления состояли из обыкновенных черных земляных валов. Эта часть города, как и весь внешний обвод, тянущийся на 600 саженей, назывался Топрак-кале. Цитадель, где стояли янычары, жил янычарский ага и возвышалась мечеть, построенная султаном Баязидом, называлась Таш-кале. И цитадель, где находилась резиденция азовского бега (Азак-беги), называлась Орта-кале.

Со стороны Дона стены высились на 10 сажен. Ров вокруг города был «кладен камнем», высотой — 1,5 сажени, шириной — 4 сажени.

Богатое Восточное Средиземноморье всегда торговало, воевало и разбойничало. И в Азове — то же самое. Был это важный торговый центр (в том числе и людьми азовцы приторговывали), стоял в нем сильный турецкий гарнизон. И еще одна особенность — Азов служил пристанищем для многочисленного разбойного сообщества, от которого стонали южные границы Московского государства. Называли этих разбойников на Москве «азовскими казаками» или просто «азовцами».

И еще одно сообщество процветало в XVII веке около Азова выше по Дону. Были это вольные донские казаки. Занимались эти казаки охотой, рыбной ловлей, разбоями и грабежами. Как мухи на мед тянулись они к богатому Азову, к азовским и черноморским торговым морским путям.

Знали, что в Азове и в самом Царьграде делается. Знали, кто куда продан и кто продал. Сообщали московскому царю: «а нам, Государь, сказывают те люди, которые у нас прикормлены для твоего государева дела и для всяких вестей». Прикормлены эти люди были до самого Стамбула, и имели казаки «ежедневные вести из заморья во Азов, а из Азова к нам на Дон».

Как появились вольные донские казаки, вопрос сложный и спорный. Если и жили здесь испокон веков православные, то после монгольской орды и нашествия Тимура остались их на Дону к XVI веку жалкие крохи.

Но с середины XVI века начался сюда очередной наплыв из русских земель. Иван III, а за ним и Иван IV стали русских людей прикреплять.

Мужиков к земле, а дворян — к службе. При Иване IV Грозном и вовсе муторно стало. Искоренял царь боярские роды со всей челядью. И побежали боярские военные дружины от опалы и смертной казни в разные стороны. Многие нанимались на службу в иные земли, а кто и на Дон «сбрел», где очень быстро образовалось военное сообщество.

Мужиков здесь было мало. Редкий мужик от земли уйдет. А если и приходили и пытались пахать, то военное сообщество их сразу убивало. «Нам, — говаривали казаки, — потная работа не в обычай». Давным давно, при римских императорах, известны такие сообщества, в которых сотоварищи считали, что незачем пот проливать, если кровью взять можно.

А поскольку жили на грани выживания, ходили под смертной казнью и под татарскими стрелами, и заступиться некому, на себя да на товарища вся надежда, дисциплина в таких сообществах была железной.

Шли на Дон люди отчаянные, беспредельные, неуживчивые, по большей части те, кого сейчас называют «дезертирами». Распирали их сила и воля, и готовы они были на подвиги великие ради славы бессмертной или на злодейства ужасные, чтоб запомнили навеки. Приходили весельчаки, любители попить-погулять, способные в шутку человека убить, и сами они могли сдохнуть с хохотом просто так, ни за что. Чтоб при внутренней безграничной свободе не разнесли они Главное Войско по бревнышку, держали их старожилые казаки в ежовых рукавицах. Хочешь на Дону в люди выйти, походи в чурах, в младших товарищах.

Приходили на Дон и вовсе пропащие, но такие здесь долго не выживали. Только стянут они по старой памяти чего-нибудь у кого-нибудь из своих, сразу их хватают — «Нет, брат, тут тебе не Москва» — сажают в мешок, подкладывают камней, чтоб не всплыл, и кидают бьющийся, невнятно кричащий куль в воду. Потом с шуточками и прибауточками смотрят, как пузыри булькают — это, значит, бессмертная душа сквозь воду и рогожу на свет божий пробивается…

Начало XVII века было страшным. Семнадцать самозванцев вместе и поочередно расшатывали основы Московского государства, и во всех этих неправдах казаки были если не заводчики, то участники. На Москве тогда казаков развелось великое множество. Всякий, кто работать не хотел, а намеревался на шее у ближнего посидеть, объявлял себя вольным казаком. Собирались такие люди по обычаю в станицы и шли к разным «великим государям», которых расплодилось много на русской земле, и те самозванцы жаловали их службою, земли на кормление давали, а иногда и деньгами жаловали. Многие такие казаки и на Дону никогда не бывали. Боялись таких на Москве хуже нечистого духа. Тот лишь душу забирает, а эти всё заберут.

Настоящие донские казаки тоже в эту кашу иногда совались. Но после похода царевича Димитрия, которого посадили они на Москве царем и который оказался Гришкою-расстригою, войско больше на Дону по городкам сидело. Каждый новый царь им жалование посылал — откупался, чтоб они в эту сумятицу не вмешивались.

7 января 1613 года открылся в Москве Земский Собор. Стали русские люди царя выбирать.

Претендентов было много. Издали требовал признать его законным русским царем молодой польский королевич Владислав, чьи войска только что отогнали от русской столицы. Шведы предлагали герцога Карла Филиппа. Сам спаситель Москвы, князь Пожарский, хотел стать царем и раздал людям, чтоб кричали за него, страшные деньги — 20 тысяч рублей.

Князь Дмитрий Трубецкой, казачий вождь, заранее остановился на дворе Бориса Годунова и устраивал там пиры для казаков, «моля их, чтоб быти ему на России царем и от них бы, казаков, похвален же был». Казаки на тех пирах пили и шумели и втихаря над Трубецким смеялись.

Помимо этих знатных воевод претендовали на русский престол один из Шуйских, князь Иван Голицын, князь Пронский, кабардинец князь Черкасский и другие достойные вельможи.

Еще одна партия была в те дни на Москве при большой силе. Иван Никитич Романов, Борис Салтыков да князь Борис Лыков подговаривали московских простых людей и казаков крикнуть царем юного Михаила Романова, сына «тушинского» патриарха Филарета.

Славен был Филарет среди вольных казаков тем, что пострадал от злодея Годунова, и он же, будучи в святом сане, окормлял все разбойное казачье войско в Тушинском лагере. А ныне то казачье войско сидело на Москве и выбирало царя.

И Трубецкой, и Пожарский, и Черкасский да еще и Мстиславский с Куракиным уперлись против молодого Михаила Романова намертво.

7 февраля объявили на Соборе перерыв на две недели. Ждали, что казаки разъедутся на службу или разбредутся воровать, чтоб без их давления посадить на Москве царем кого надо.

И тогда казаки сказали свое слово.

21 февраля многие вольные казаки осадили дворы Трубецкого и Пожарского, ворвались в Кремль на Земский Собор, и ругали там бояр, что не выбирают царя, чтоб самим властвовать. Бояре им стали говорить — вот восемь достойнейших, среди них будем выбирать. Но казаки закричали, что выбирать не надо, что царь Федор Иоаннович, умирая, «благословил посох свой» Федору Никитичу Романову, но поскольку Федор Никитич от мирской жизни отошел и обретался ныне в ангельском образе да еще и у ляхов в застенках, то выкрикнуть царем надо сына его — Михаила Федоровича.

Хитрейший Иван Никитич Романов стал говорить: «Тот князь, Михаил Федорович, еще млад и не в полном разуме». На что казаки, как и договорились, ответили ему: «Но ты, Иван Никитич, стар, в полном разуме, а ему, государю, ты по плоти дядюшка прирожденный и ты ему крепкий подпор будешь».

В общем — заставили присягнуть Михаилу Романову.

Писали через полтора века историки, что настоял на этом некий «славного Дону атаман», а кто — Бог весть. На Утвержденной грамоте казачьих подписей нет. Добившись своего, многие казаки поразъехались, а многие ушли на войну с литовскими и шведскими людьми к Смоленску, Путивлю и Новгороду, за что обещали им бояре от имени нового царя великое жалование, «смотря по службе».

За границу полетели вести, что царек новый не крепок, что казаки выбрали «этого ребенка», чтобы манипулировать им, а большая часть населения казаков не любит и боится. И в Польше Сапега говорил в сердцах сидевшему в плену Филарету: «Посадили сына твоего на Московское государство одни казаки донцы».