Азовское сидение. Героическая оборона Азова в 1637-1642 г - Андрей Венков

К турецкому же султану послали грамоту, что донцы изменили, и обещали, что, как справятся с польским королем, разберутся и с донцами. «…А как оже, даст бог, с недругом нашим, с польским Жигимонтом королем, мы, великий государь, твоею помочью управимся и с тое стороны нам недруга не будет, и мы, великий государь, на тех воров пошлем рать свою и с Дону их велим сбити, а которые достанутся живы, и тех велим казниги смертию, по их винам кто чего достоин».

Владислав же послал на Дон грамоту и звал «з Дону и со всех рек и речек» к себе на службу, обещая вольность, поместья и денежные оклады. И многие ребята с Дону явились к Владиславу, где разрядный дьяк Василий Янов приводил их к крестному целованию, и кричали, что пойдут на Москву и посекут злых бояр: «Полно-де нас воеводы по городам и в острожках метали!». Но в целом Дон ни Владислава, ни Михаила не поддержал.

Здесь, пользуясь общей сумятицей, бросились на море за зипунами.

Еще до Пасхи вышли в море 700 донских казаков и погромили 7 турецких каторг и зипун добрый взяли. Султан Ахмет выслал на них еще 7 каторг с лучшими пашами и с войском, но казаки и те каторги разбили, одного пашу убили, а другого живым привезли на Дон. Доносили в Москву знающие люди: «И ныне тот паша сидит на Дону у казаков скован и ждет по себе окупу; а для окупу послали казаки в Царьгород того же паши двух человек, а окупу за него да за двух его человек сговорили взяти 30 400 золотых; и паша де о том от себя к жене своей и ко племени с людьми своими писал, а велел за себя окуп привести в Азов к осени».

Взбешенные турки задержали русских послов. Но азовцы вроде бы согласились на мир, видимо, надеялись получить за посредничество при передачи пленного паши. И из Москвы срочно выслали дворянина Несмеяна Чаплина на Дон уговаривать донцов, чтоб отдали пашу без выкупа. Еще должен был Чаплин перед пашой извиниться и валить всю вину на подстрекателей-запорожцев, подданных польского короля.

Уговорил Несмеян Чаплин донских казаков отдать пашу без выкупа или нет — Бог весть. Но вернулся Чаплин на Москву только на следующий год.

У турок же в том году умер султан Ахмед I, и на престол вступил слабоумный брат покойного — Мустафа I, так что за всеми этими изменениями им было не до помощи русскому царю.

Владислав же дошел до Вязьмы и там зазимовал. Всю зиму некоторые казаки ездили от московских людей к Владиславу и обратно, поскольку у Владислава с деньгами тоже было не густо.

На Дону ж жили по прежнему. Доходили слухи из Азова от верных людей, что московские люди проговорились — будет после польской войны московский поход на Дон, сбить казаков с Дону и казнить по их винам. На Дону таким речам не верили. Знали, что туркам московские люди это часто обещали, а как вздумали ногайцы московским людям о том же говорить, мол сведите казаков с Дону, московские люди ногайцам ответили: «Вы ерунды не говорите, отдайте полон и учините шерть на кургане, а если не исправитесь, его царское величество велит на Дон атаманов и казаков еще прибавить».

На другой год, 1618-й, поздно, аж 5 июня Владислав выступил из Вязьмы и подошел к Можайску. Бои пошли затяжные, с обеих сторон люди гибли и страдали от голода. На Москве сразу вспомнили про донцов и послали к ним на Дон дворянина Юрия Богданова с грамотой. В грамоте писалось, что 14 июня от дворянина Чаплина узнал царь о верной службе донцов и наградит их жалованием выше прежнего, но случилось вот такое горе, явился на русские земли недруг и разоритель король Жигимонт, и пусть донские казаки пришлют войско тысяч с пять конных и пеших.

Донцы грамоту 3 сентября получили (жалование с Богдановым задержалось в Воронеже), но с высылкой войска пока медлили.

Отвлекло их одно обстоятельство, с точки зрения донцов гораздо более важное, чем все московские дела. Турки явились под Азовом, привезли с собой московских послов, Мансурова и Самсонова, и, прикрываясь этими послами, стали засыпать Мертвый Донец, а на речке Каланче ставить башкою. Оставался казакам выход в море прямо под стенами Азова.

Строительство турки должны были закончить к зиме, тогда и посольство из Азова на Дон обещали отпустить.

Под Москвой у Можайска бои продолжались. Наемники, что были у Владислава, требовали денег. И в московском войске многие дворяне стали съезжать по домам. Казалось, что война затухает.

И тут Сагайдачный с 20 тысячами запорожских казаков вторгся в Россию с юга на помощь Владиславу. Шел он степью и захватил русское посольство, направлявшееся в Крым, которое везло на 10 тысяч «мягкой казны». А кроме того взял Сагайдачный Ливны, Елец и Данков. Пожарский заболел, «ратные люди остановились и не хотели идти против неприятеля с больным воеводою; казаки воспользовались этим случаем и стали воровать». У них пошла рознь с дворянами, они ушли во Владимирский уезд, вотчину князя Мстиславского, «и оттуда много мест запустошили»[4].

Больного Пожарского сменил князь Волконский и хотел остановить запорожцев на Оке, как обычно останавливали татар. Но 6 сентября, сговорившись, поляки и запорожцы ударили одновременно: поляки от Можайска, а запорожцы (7 тысяч старых казаков и 3 тысячи слуг) полезли через Оку. Волконский с боем отступил к Коломне, и там от него, прихватив с собой служилых татар и астраханских стрельцов, ушли последние казаки.

Москва стала садиться в осаду.

В самом городе было неспокойно. Ратные люди — ярославец Иван Туренев, смоленец Яков Тухачевский и нижегородец Афанасий Жедринекий — «приходяху на бояр з большим шумом и указываху чево сами не знаху».

Войск в столице было мало, да и те сразу же ударили челом о жаловании; еще и комета сверху нависла, так что люди стали впадать в страх.

Казаки, покинувшие войско Волконского стали лагерем в Вязниках. К ним из Москвы приезжали, звали на службу, а они выговаривали себе привилегии, чтоб никого из казаков обратно со службы не выкинули, кем бы он раньше не был, и жалованье себе просили вровень с дворянами, 5 рублей им было мало.

Пока шли переговоры, поляки 2 октября решились на штурм, но были отбиты. 20 октября начались с ними переговоры.

Только съехались московские представители с поляками, из Москвы сообщили, что часть войска взбунтовалась и пошла из города, и вся Боярская дума ходила беглецов уговаривать, чтоб вернулись.

Пока шли переговоры, пополз слух, что царевич Иван Дмитриевич жив, на Москве де удавили другого младенца, а настоящего казаки спрятали и скоро явят его. Польская делегация открыто грозила, что устроит московским людям еще одного самозванца.

Оглядывались московские представители на лагерь в Вязниках. Вот оно, готовое войско для новой смуты. И на Дону зашевелились казаки. Пригласили их на свою голову, а к кому они под Москвой пристанут, одному Богу известно.

Чтобы не потерять последнего, 1 декабря заключили московские люди в селе Деулино с поляками перемирие на четырнадцать с половиной лет, отдали Смоленск, Чернигов и Новгород-Северский.

И тут явились две тысячи донцов во главе с Гаврилой Стародубовым и с отпиской к царю: «Служить тебе готовы: вот передовой отряд, а большое войско собирается». «Но прежде, нежели сей отряд достигнут до Москвы, — пишет Василий Сухоруков, — прекратилась война с Польшею…». Действительно, на казачьей отписке стоит помета, что получена она 6 января 1619 года, через месяц с небольшим после заключения перемирия.

Москва же еще до появления донцов под ее стенами, убоялась, видимо, прихода новых вооруженных людей, и 30 декабря пошла на Дон грамота, чтоб войско оставалось в юртах своих. Мол, дорога ложка к обеду…

Прибывшим же под Москву дали жалование.

После всех этих событий, после потрясений, начавшихся с годуновских времен, притихло Московское государство, лежало, больное и беспомощное, как похмельный богатырь после загула и жестокого мордобоя.

Владислав с войском ушел, оттяпав для Речи Посполитой многие земли, придвинув границу к самой Вязьме. И Сагайдачный ушел. У Калуги пленных распустил (но не всех). Как обычно после таких дел, сокрушался он, что ошибся — не надо бы ему на Москву ходить, христианскую кровь проливать. Ездил даже к иерусалимскому патриарху, просил отпустить грех разлития христианской крови. И другие запорожцы говорили, что ошиблись, нечистый попутал. Один их полк — Ждана Конши — даже на службу у русского царя остался. Бесчисленные наемники отправились в Европу, где как раз началась жестокая и кровопролитная война, названная впоследствии Тридцатилетней, и где ожидали их фортуна и добыча.

В общем, все были благостны и довольны, кроме самих московских людей.

Поглядывая на них, на их прищур запоминающий, стали постепенно разбегаться вольные казаки из многочисленных шаек от греха подальше.

Что это были за люди — «показаченное московское население» — видно из таблицы, составленной А. Л. Станиславским на примере казаков атамана Баловнева. Из 94 захваченных царскими войсками в июле 1615 года оказалось: холопов — 33, крестьян — 24, дворян — 11, посадских людей (горожан) — 9, приборных людей — 8 (5 стрельцов, 2 городовых казака, 1 сторож Хлебного дворца), монастырских слуг — 4, служилых иноземцев — 3, служилых татар — 1, гулящих людей — 1.