Центральная реперная - Сергей Васильев

Сергей Васильев

Центральная реперная

Пролог

Голос находился в голове.

Он упрашивал, требовал, просил, угрожал. Предлагал несусветные богатства, красивейших женщин, всеобщее признание и почитание, безраздельную власть. Потом он стал показывать всё это. Очень жизненно, натуралистично, вызывая томление тела и зависть к тому, каким можешь стать. Почему "можешь"?! Нет, каким непременно будешь! Достаточно лишь согласиться.

Нет, голос никому не желал плохого, наоборот. Он говорил, что всё это лишь на благо. И, главным образом, на благо самих людей. Ведь сколько их гибнет в глубинах космоса от опасностей, которые они даже не могут представить. И голос показывал некоторые из них. Страшно? Да! Но этого можно избежать, стоит лишь согласиться.

Совесть? Нравственная категория? Что есть добро и что есть зло? Голос убеждал, что нет ничего абсолютного, всё относительно. Разве добро не меняется иногда местами со злом? Разве зло не встает на место добра? Достаточно посмотреть с другой стороны, и ситуация будет выглядеть совершенно иначе. Как? Голос опять показывал.

С ним было невозможно не согласиться. Разоблачение? Возмездие? Наказание? Нет, никогда. Даже в мыслях не узнаешь — что именно совершал. Потому что делать будет кто-то другой. Тот, кого впустишь в свой мозг. А взамен… О, взамен получишь многое! То, что пожелаешь. Соглашайся, соглашайся, соглашайся…

Голос умел уговаривать.

Другое дело, что уговорить он мог лишь тех, кто в душе имел червоточину. Пусть самую маленькую. Этого хватило.

Часть 1

1. Сергеев

— Видел уже?

— Кого?

— Да бабу эту…

— Какую еще бабу? Женщину, что ли?

— Ага.

— Брось прикалываться. Откуда женщина на станции? Ты, случаем, ничего не принимал? Возбуждающего? Или антидепрессантов каких?

Сизый на меня посмотрел так свысока и говорит, как с мальком каким:

— Закис, что ли? Новости не смотришь? В курилке не общаешься? Сыч сычом.

— Брось, Сизый! — говорю. — Я ж только со смены…

— И в шлюзовой тебе, конечно, ничего не сказали…

— Не сказали. Там и не было никого. Даже скафандр самому пришлось стаскивать.

— А-а-а, ну, верно. Небось, все глазеть побежали.

Я вспомнил, как выдирался из незакрепленного скафандра, костеря шлюзовых так, что мне наверняка впаяли штраф за использование бранных слов выше норматива. Они вообще думали, когда рабочее место оставляли? А если у человека проблемы какие? Если у него кислород закончился вот прямо в шлюзе? Или микрометеоритом скафандр на спине пробило? Мало ли что случиться может. Да даже снять скафандр с чужой помощью легче и быстрее получается. На что им посмотреть-то захотелось?

Сизого так прям и спросил. А он мне в ответ:

— Ты чего, дундук, да? Они ж бабы уже полгода не видели! Как и ты, впрочем… — и мерзко так подмигивает.

Тут он прав, конечно. Не видел. А сам он видел, что ли? Да никто на станции, включая директора, женским обществом не избалован. Нет у нас их. Женщин этих. Не завезли. Да и подумать — что им тут делать? Мужчин обслуживать в невесомости? Обеды готовить? Станцию монтировать? Смех, да и только.

— И чего тут ей понадобилось?

— Я знаю? — Сизый пожал плечами. — Пошли — спросим.

— У кого?

— Ну, Вася, ты сегодня и тупишь… У бабы этой.

— Пустят нас к ней, как же… Там таких — целая станция, раз уж даже шлюзовые с рабочего места утопали.

— Ты нас со шлюзовыми не ровняй! Где мы, а где — они! Что они против нас! Тьфу! Пыль космическая!

Ну, завелся. Для Сизого личная значимость — первейшее дело. Он потому и пошел в монтажники, чтоб на поверхности пальцы веером крутить. Мол, кто вы такие против меня. Его, то есть. Потому и на станцию напросился. Опять же деньги хорошие здесь платят. Внизу такие только братки имеют или министры. Хотя министры от братков только внешностью и отличаются, а по замашкам и делам — одно и то же. Мы, как законопослушные граждане, в уголовщину не лезем, своим трудом зарабатываем. Неплохо получается. Вот еще годик повкалываю, накоплю, сколько на домик требуется, и — на поверхность. А Сизый пусть дальше горбатиться. Ему, видишь ли, остров подавай. Мы так люди скромные, без особых претензий, нам и коттеджика хватит.

Пошли мы. Не знаю, за чем Сизый, а я — чтобы рапорт написать.

Для ходьбы лучшее состояние — невесомость. Летишь, руками отталкиваешься — удобно, быстро. А если в магнитных ботинках шлепать, так и до вечера до нужного места не доберешься, как раз перерыв закончится, и снова на смену телепать придется. Один недостаток в полете — голове больно, если с кем столкнешься. Так просто направление не поменять. Если в толпу врежешься, так вообще такая куча-мала получается, что и не выпутаешься.

Но я ж не думал, что они даже в коридоре висят. Чего там вообще делать? Из коридора ни зги не видно, как не напрягайся. Нет, висят перед дверью и ждут. Чего ждут, зачем — не объясняют. Только руками машут, отталкивают. Шлюзовые, в основном. Явно, последними пришли. Нет, конечно, мы с Сизым позже них. Но мы-то — не считаемся! Мы ж по делу, а не ради любопытства какого.

Я так всем встречным и объяснял. Дескать, мне по делу к начальству. Они на меня покосились и не пропускают. Дикие люди. Некультурные. Ну, им Сизый и завернул культурно в три этажа. Тогда они, конечно, сразу всё поняли и раздвинулись. Вот что культура-то творит!

К дверям мы пробились. А дальше — ни шагу: дверь закрыта. Заперта, так сказать. Я, как положено, на кнопочку интеркома надавил и жду, когда огонек заморгает, чтобы говорить можно было. Не горит и всё тут! Я у собравшихся вопрошаю: давно ли такое безобразие, что к начальству с серьезным вопросом попасть нельзя?

— Давно, — отвечают. — Уж час как.

Это значит, что они весь перерыв на ожидание убили и еще рабочее время прихватили. И их почему-то никто не погнал на смену. Да и кто погонит, если погоняльцы тоже тут толпятся? Ну, мастера там всякие, бригадиры… не знаю — как там они у шлюзовых называются.

Я кнопку интеркома отпускать не стал. Мне не сложно — могу и подождать. Потом начальство само виновато будет, что вовремя доклад не получило. А я — весь в белом, на коне. Хотя, конечно, какой конь в невесомости? Да и как его тут разместишь? Он еще брыкаться начнет, покалечит кого-нибудь. Вон, третьего дня, Павлуха руку под блок случайно подставил, так сломал ее. Масса-то никуда не делась.

— А, это ты? Чего тебе? — дверь приоткрылась, и из щели высунулась взъерошенная голова нашего мастера. — Если что-то не срочное, давай потом, а, Вася?

— Как не срочное! Почему не срочное?! Проблемы у нас!

— Еще проблемы… — простонал Михайлов. — Ну, влетай для полного счастья.

Мастер сдвинул дверь, все вокруг попытались резко к ней дернуться, но где там: невесомость не дала. Только я, крепко вцепившись в косяк двери, смог проникнуть в заветное помещение.

Ничего такого внутри не было. Нет, конечно, женщину я сразу увидел — как ее не заметишь-то? Потому что все мужчины располагались вокруг нее на некотором удалении. Боялись, что ли? Одета она была совершенно обычно — в рабочий комбинезон монтажника примерно той чистоты, какая бывает, когда получаешь форму со склада. Еще она включила магнитные ботинки и стояла на полу, а остальные висели в воздухе, даже не пытаясь к чему-либо прикрепиться.

И смотрели они на нее.

Я тоже посмотрел. Внимательнее. Ничего, симпатичная, всё при ней: и грудь, и бедра, и попка, наверно, тоже. Она ко мне лицом стояла, так что видно не было. Если б повернулась, я бы сразу и заценил. А тут стой, гадай… Но тут чувствую, что не о том совершенно думаю. Посмотрел на женщину — и хватит. Вон, шлюзовым даже такого удовольствия не досталось. Я ж всё-таки по делу пришел, а не молчать да глазеть, как последний пацан.

Хмыкнул среди их могильной тишины и говорю:

— Тимофей Михайлович. Тут такое дело…

Они сразу все вместе в мою сторону шеи скрутили и смотрят с укоризной, будто я их чего-то жизненно важного лишил. Да ничего не лишил, могли бы и дальше на женщину пялиться. Или если по делам говорят, им уже прекращать пора? В общем, сбили они меня с мысли.

— Дело, говорю, такое… — И забыл — какое. Помню, что важное, а какое именно — вылетело из головы напрочь.

— Ну что у вас там, Сергеев? Не тяни… — подогнал мастер.

— У нас это… Не справляемся мы, Тимофей Михайлович. Боюсь, план завалим. Третьего дня Павлуха руку повредил, выработка и снизилась.

— Ты про Гурьева? Ну, я в курсе. Что, заменить некем?

— В том-то и дело, что некем, — приободрился я, — Сизый, то есть Сизов, не хочет в напарники идти. А мне к нему тоже несподручно. Выработка вообще вдвое уменьшится…

— В чем-то он прав, коллеги, — подал голос главный инженер. — Кстати, нельзя ли таким образом нашу проблему решить?.. — и выжидательно так смотрит на всех.