Транедия Зет - Эллери Квин

Эллери Квин (под псевдонимом Барнаби Росс)

«Трагедия Z»

Глава 1

Я ЗНАКОМЛЮСЬ С МИСТЕРОМ ДРУРИ ЛЕЙНОМ

Так как мое личное участие в этих событиях не может пробудить ничего большего, чем вежливый и быстро проходящий интерес, у тех, кто следит за успехами мистера Друри Лейна, я ограничусь настолько кратким досье на собственную персону, насколько позволяет женское тщеславие.

Я молода, что подтверждают даже самые мои суровые критики. Глаза большие и блестящие, по словам некоторых поэтически настроенных джентльменов, сияют как звезды и обладают цветом небесной лазури. Симпатичный молодой студент в Гейдельберге,[1] описывая мои волосы, сравнил их цвет с медом, а язвительная американская леди, с которой я перекинулась несколькими словами на мысе Антиб, — с соломой.

Недавно я обнаружила, стоя в парижском салоне «Кларисса» рядом с самыми дорогими моделями шестнадцатого размера, что моя фигура приближается к арифметическому идеалу, принятому в этом заведении. У меня есть руки, ноги и прочие анатомические детали, а также мозг, который, по словам такого эксперта, как мистер Друри Лейн, пребывает в отличном рабочем состоянии. Говорят также, что мое главное очарование заключается в «полном отсутствии скромности» — надеюсь, этот ложный слух будет полностью опровергнут в процессе данного повествования.

Что до остального, то я смело могу назвать себя вечной странницей. Я не сидела на месте с детских лет. Правда, мои путешествия перемежались остановками солидной протяженности. К примеру, я провела два года в кошмарной лондонской средней школе и четырнадцать месяцев торчала на Левом берегу,[2] пока не убедилась, что имя Пейшнс Тамм никогда не будет упоминаться наряду с Гогеном и Матиссом. Подобно Марко Поло, я посетила Восток и, как Ганнибал, штурмовала ворота Рима. Кроме того, я обладаю пытливым умом — я пробовала абсент в Тунисе, «Кло Вуже» в Лионе и агуардьенте[3] в Лиссабоне. Я спотыкалась, карабкаясь к афинскому Акрополю, и с наслаждением вдыхала волшебный воздух сапфического острова.[4]

Нет нужды упоминать, что все осуществлялось благодаря щедрому денежному содержанию и в сопровождении редчайшей из смертных — пожилой компаньонки с весьма удобными астигматизмом[5] и чувством юмора.

Путешествия засасывают, как взбитые сливки, но после частого употребления от них так же начинает тошнить, и путешественник, подобно обжоре, с радостью возвращается к более строгой диете. Поэтому я с девичьей твердостью оставила свою дуэнью в Алжире и отплыла домой. Хороший ростбиф в виде родительского приветствия успокоил мой желудок. Правда, отца привела в ужас моя попытка провезти контрабандой в Нью-Йорк потрепанное французское издание «Любовника леди Чаттерлей»,[6] над которым я провела много сугубо эстетических вечеров в уединении моей комнаты в школе. Все же мы уладили эту маленькую проблему к моему удовлетворению, он провел меня через таможню, и мы, словно два малознакомых почтовых голубя, молча направились в его квартиру.

Прочитав «Трагедию Икс» и «Трагедию Игрек», я обнаружила, что мой массивный и безобразный престарелый родитель, инспектор Тамм, ни разу не упомянул на этих насыщенных событиями страницах о своей странствующей дочери. Дело не в отсутствии привязанности — я поняла это по его восхищенному взгляду, когда мы поцеловались на причале. Просто мы «росли» порознь. Мама отправила меня в Европу на попечение компаньонки, когда я была слишком юна, чтобы протестовать, — подозреваю, что она всегда была склонна к сентиментальности и наслаждалась элегантностью европейской жизни с помощью моих писем. Но в нашей разлуке с отцом была не только вина матери. Я смутно припоминаю, как в детстве путалась у него под ногами, требуя самых кровавых подробностей расследуемых им преступлений, с жадностью читая все новости о криминальных происшествиях и даже являясь к нему на Сентр-стрит[7] с абсурдными предложениями. Отец отрицает обвинение, но я уверена, что он облегченно вздохнул, когда я отплыла в Европу.

В любом случае после моего возвращения понадобились недели для восстановления нормальных отношений отца и дочери. Мои мимолетные визиты в Штаты в период странствий едва ли подготовили его к ежедневным завтракам с молодой женщиной, необходимости целовать ее на ночь и прочим родительским радостям. Какое-то время он боялся меня больше, чем бесчисленных головорезов, за чьими скальпами охотился в течение долгих лет детективной деятельности.

Все это — необходимая прелюдия к моему рассказу о мистере Друри Лейне и необыкновенном деле Аарона Доу, заключенного тюрьмы Алгонкин. Ибо это объясняет, каким образом такое сумасбродное создание, как Пейшнс Тамм, оказалось вовлеченным в тайну убийства.

Переписываясь с отцом в годы моего изгнания — особенно после смерти матери, — я удивлялась его частым упоминаниям этого странного старого гения, Друри Лейна, вошедшего в его жизнь весьма необычным образом. Разумеется, имя старого джентльмена мне было хорошо известно по его репутации — во-первых, потому, что я жадно глотала детективные истории, подлинные и вымышленные, а во-вторых, потому, что европейская и американская пресса постоянно упоминала об этом удалившемся на покой патриархе сцены как о супермене. О его подвигах в расследовании преступлений после наступления глухоты и вызванного ею ухода из театра оповещалось широко и громогласно — их эхо неоднократно достигало меня в Европе.

По возвращении в отчий дом я внезапно осознала, что ничего не желаю так сильно, как знакомства с этим необыкновенным человеком, который жил в фантастическом замке над Гудзоном.

Но я застала отца по горло погрязшим в работе. После ухода из нью-йоркской полиции он, вполне естественно, находил праздное существование невыносимым, так как преступления большую часть его жизни служили для него пищей и питьем. Поэтому он занялся частным сыском. Успех этому бизнесу с самого начала обеспечила его личная репутация.

Что до меня, то, не имея никаких занятий и чувствуя, что жизнь и учеба за границей едва ли подготовили меня к серьезной работе, я неизбежно принялась за старое. Я начала проводить много времени в офисе отца, вызывая его недовольство своими приставаниями. Казалось, он считает, что дочь должна служить украшением, вроде бутоньерки. Но природа наградила меня отцовским упорством, и моя настойчивость сломила его. Иногда он даже позволял мне проводить скромное самостоятельное расследование. Таким образом я познакомилась с современной криминологической терминологией и психологией, что помогло мне понять особенности дела Доу.

Но кое-что другое оказалось куда более полезным. К изумлению отца и своему собственному, я обнаружила, что обладаю развитым инстинктом наблюдения и дедукции. Этот талант, возможно, был взлелеян моим детским окружением и врожденным интересом к криминалистике.

— Господи, Пэтти, ты самая несносная девица в мире! — стонал отец. — Ты же ставишь старика в неловкое положение. Как в прежние времена Друри Лейн!

— Это же превосходный комплимент, дорогой инспектор, — отвечала я. — Когда ты собираешься представить меня ему?

Возможность подвернулась через три месяца после моего возвращения из-за границы. Все началось достаточно невинно и привело — как часто бывает — к такому удивительному приключению, какого только и могла жаждать алчная особа вроде меня.

Однажды в офисе отца появился высокий, седой, элегантно одетый мужчина с беспокойным выражением лица, которое я научилась ассоциировать со всеми, ищущими помощи инспектора Тамма. На его карточке было выгравировано имя — Илайхью Клей. Бросив на меня резкий взгляд, он сел, стиснул руками набалдашник трости и представился в суховатой, педантичной манере французского банкира.

Посетитель был владельцем «Клей марбл куоррис» — мраморных каменоломен в округе Тилден на севере штата Нью-Йорк — с офисом и резиденцией в городе Лидс того же штата. Расследование, провести которое он пришел просить моего отца, было весьма деликатного и конфиденциального свойства. Именно потому Клей забрался так далеко в поисках детектива. Он настаивал на крайней осторожности.

— Я вас понял, — усмехнулся отец. — Берите сигару. Кто-то крадет деньги из сейфа?

— Нет, что вы! У меня есть… э-э… компаньон.

Компаньона — в чьей деятельности, как выяснилось, обнаружился нездоровый аспект — звали доктор Айра Фосетт. Он был братом Джоэла Фосетта, сенатора штата от округа Тилден, который, судя по нахмуренным бровям отца, не отличался избытком порядочности. Клей, без колебаний охарактеризовавший себя как «честного бизнесмена старой школы», теперь, похоже, сожалел о своем партнерстве с доктором Фосеттом.