Колесо Фортуны - Николай Дубов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

"…и тайны роковой

Ужасен мрак…"

1

Мистера Гана привезли из Чугунова. Прежде он побывал в Киеве на выставке передового опыта, потом захотел посмотреть областную сельскохозяйственную.

Поэтому сложилось впечатление, что сельским хозяйством он интересуется всерьез, отнеслись к нему доброжелательно, как к специалисту, который может дать полезные советы. Но, должно быть, мистер Ган не хотел выдавать секреты американских успехов или попросту не знал их, а решил, поскольку приехал в качестве туриста, развлекаться на всю катушку. Никаких советов он не давал, на выставке ни на что, в сущности, не смотрел, а шатался из павильона в павильон, молотил своими лапищами по плечам колхозников, состоящих при экспонатах, спрашивал, откуда они родом, ржал, как жеребец, и приглашал на "уан уодка". Приглашения такие не принимались, но он все равно лез в задний карман и доставал плоскую изогнутую флягу с навинчивающейся крышкой — чаркой. Прикладывался он к ней регулярно, поэтому все время был на взводе. Мистер Ган знал несколько русских слов, но этого было, конечно, недостаточно, и при нем состоял переводчик — очкастый молодой человек с одутловатым, обиженным лицом. Обида относилась, по-видимому, к собственной судьбе: другим переводчикам попадались люди как люди — ученые там, артисты, с ними хоть интересно поговорить, а ему досталась эта горластая орясина, пьет, как лошадь, заставляет пить и его, а ему пить нельзя, потому что у него плохо с почками, опять вот появились отеки и мешки под глазами.

Через два дня мистер Ган всем смертельно надоел.

Он отрывал людей от дела, хлопот с ним была пропасть, а толку от него никакого, и никто не знал, что с ним делать дальше. Поэтому все обрадовались, когда он захотел посмотреть "уезд" и на туристской карте ткнул пальцем в ближайший от областного города райцентр Чугуново.

Здесь и вовсе делать было нечего. День был воскресный, базарный, и мистер Ган потолкался на базаре. В своих выгоревших брезентовых джинсах и расхристанной клетчатой рубахе мистер Ган был похож на босяка. Он щупал овощи, из-под косматых черных бровей мимолетно, но пристально заглядывал в лица и горланил так, что даже видавшие виды перекупщицы вздрагивали, а лошади нервно пряли ушами. Колхозники вприщурку наблюдали за ним и посмеивались, но от "уан уодки" уклонялись: кто его там знает? Лучше пить на свои…

Потом забрели в краеведческий музей. Мистер Ган посмотрел на застекленные ящички с образцами почв, осовело постоял возле столика-витринки, в которой были выставлены какие-то пустяковины, отмахнулся от развешанных по стенам фотографий и пропыленных снопиков различных злаков. Выйдя на улицу, мистер спросил, где ресторан, но ресторан оказался закрытым на переучет.

— Перье-учет? — повторил Ган и начал считать на пальцах: — Раз котльета, два котльета, три котльета…

— Ну, это наше дело, — обиделся сопровождавший их секретарь исполкома. — Чего надо, то и учитываем… — Не рассказывать же американцу, что директор ресторана проворовался и теперь подсчитывали, сколько он успел украсть.

Мистер Ган пожелал, чтобы его отвезли в тайгу.

— Он что, с приветом? — спросил секретарь и ковырнул себя пальцем в висок. — Какая у нас тайга? Пускай в Сибирь едет, если ему в тайгу приспичило.

— Лес какой-нибудь есть? — тоскливо спросил переводчик.

На всю область лес был только один — вокруг Семигорья и как раз в Чугуновском районе. И уж лес что надо: речка, скалы — не хуже, чем в тайге. Плохо только — в лесничестве негде мистера устроить, не селить же в конторе или сельской хате. Но ведь там, рядом с Ганышами, строится Дом туриста!..

— Вот туда и везите. А еще бы лучше — к черту на рога, чтоб он пропал, долдон горластый…

Мистер Ган с интересом слушал их разговор и невпопад кивал головой.

Председателю сельсовета в Ганышах по телефону сообщили, что к нему в село приедет американец и надо его принять как положено.

— А что с ним делать? — спросил Иван Опанасович.

Ему объяснили, что ничего особенного делать не надо.

Если захочет что смотреть, пускай смотрит — у них там никаких военных объектов нет и не предвидится. Главное, нужно принять, как полагается по законам гостеприимства. Ну и это самое — по банке он ударить горазд, так чтобы все было в ажуре… Насчет питания и прочего указания получит председатель колхоза Головань. Но ответственность за все лежит на нем, Иване Опанасовиче.

— Да на кой черт он сдался? — раздосадованно спросил Иван Опанасович. — Что нам, делать больше нечего?

— Темный ты все-таки человек, Шинкаренко! Про государственные интересы надо думать, а не только про свой сельсовет… А у тебя все условия — Дом туриста.

— Так его же еще не открыли!

— Ну, как-нибудь там сориентируйся, организуй, чтобы был порядок… Словом, действуй, скоро приедут.

Дом туриста стоял среди леса на берегу реки, в двух километрах от села. Расположили его красиво — на высокой гранитной скале, отвесно обрывающейся к Соколу, так что вид из окон на грабовый массив и широкий плес был прекрасный. Правда, оказалось, что от реки к дому нужно подниматься метров на двадцать по крутой, неудобной тропе, но об этом вспомнили лишь тогда, когда дом построили. Что ж его, разбирать и перетаскивать на другое место?! Решили, что туристы выдержат, на то они и туристы…

Дом был почти готов, открыть его предполагали к Первому мая, уже начали завозить в кладовую всякое имущество, оборудование и даже подбирать штаты, но строительных рабочих внезапно перебросили на достройку кинотеатра в областном центре, дом остался недоделанным, и набранный персонал распустили, кроме сторожа, которым состоял Свирид Бабиченко, мужчина суровый и немногословный. Сторож был необходим, так как дом, стоящий на отшибе, не годилось оставлять без присмотра, чтобы не случилось какого безобразия.

Из колхоза прибыла машина с бабами. Бабы быстро помыли полы и окна, поставили койки, прочие необходимые вещи и умчали на том же грузовике. Иван Опанасович и председатель колхоза Головань приехали, чтобы все проверить. В комнатах было чисто и аккуратно, разило, правда, непросохшей олифой, сиккативом и сырой штукатуркой, но это были мелочи жизни, как сказал председатель колхоза, разок переночует — ничего ему не сделается. Вопрос — чем его кормить? Ну, продукты колхоз отпустит. А кто будет готовить? Он же небось нормальную человеческую еду жрать не станет, а у них тут шеф-поваров нету, чтобы выделывать всякие капиталистические штучки-мучки… Поговорили с той хозяйкой, с этой — никто не хочет. У каждой на руках своя семья, да и больно нужно: старайся, старайся, а он потом будет нос воротить — не угодила… Пускай ему в Америке угождают, у нас теперь прислуги нету.

Судили-рядили, так никого и не нашли, пока, наконец, не отозвался Бабиченко. По своей должности сторожа, а сейчас единственного хозяина, он присутствовал при всех приготовлениях и следил, чтобы не было никакого ущерба имуществу, за которое отвечал он.

— Если по-простому, — сказал Бабиченко, — так и моя Власовна сможет. Только чтобы без фокусов!

— Да какие фокусы! — закричал обрадованный Иван Опанасович. — Что он тут, свои законы будет уставлять?.

Ну, Свирид, выручил прямо не знаю как! Власовне колхоз трудодень засчитает, а с меня считай пол-литра за такое дело… Да и сам тут подхарчишься…

— Это нам не требуется! — жестко отрубил Бабиченко. — Не нуждаемся.

Бабиченко действительно не собирался живиться на дармовщину, расчет у него был совсем другой. Добра всякого в доме было немало, отвечать за него не шутка, особенно теперь, когда будут чужие люди, но и круглые сутки торчать здесь — тоже мало радости. А так — днем жинка за всем приглядит между делом, сам он придет сторожить только на ночь, а днем может заняться дома по хозяйству.

— Ну нет так и нет, — примирительно сказал Иван Опанасович. — Чего тут обижаться? Давай присылай свою жинку.

Вскоре в кухонной плите Дома туристов загудел жаркий огонь, Власовна захлопотала над столом. И вовремя, так как гости были уже близко.

Всю дорогу американец болтал как заведенный, задавал бесконечные вопросы, но переводчик еле отвечал.

Его растрясло на булыжной дороге, он побледнел, закрыл глаза и полусидел-полулежал, откинувшись на спинку сиденья. Мистер наконец отстал от него, ненадолго притих, но когда машина въехала в лес и по обе стороны шоссе поднялись могучие стволы строевых сосен, начал восторженно цокать языком, вертеться на сиденье и восклицать:

— It's beautiful! It's just amazing![1] За поворотом открылась узкая пойма Сокола, мостик через него, а на пригорке справа бело-красные руины.

— What is it? [2] — показал на них мистер Ган.