Решальщики. Движуха - Андрей Константинов

Андрей Константинов

при участии Игоря Шушарина и Александра Новикова

Решальщики

Книга третья

Движуха

ИСТОРИЯ ПЯТАЯ,

повествующая о том, что не всякий феникс из пепла да восстает; о внеплановой прогулке в Тверь, бодании с Бодулей; а также о сезонном обострении у экс-следователя Купцова и его отнюдь не «экс-» принципах

Солнечный свет проникал с улицы сквозь плохо вымытые окна.

Внизу стояли автомобили, прогуливался охранник и горела свеча в стеклянном колпаке. Огонек свечи казался желтым лепестком на асфальте.

Где-то Петрухин читал, что пламя свечи символически обозначает душу покойного. Трудно сказать определенно — была ли у господина Образцова, более известного по прозвищу Людоед, душа? Но жизнь, определенно, имелась. И вот ее-то у него и отобрали. Жестоко отобрали, умело, профессионально…

По правде сказать, Дмитрию нисколечко было не жаль ни души, ни жизни Людоеда. Сей персонаж с нелицеприятной кликухой был ему вообще не шибко интересен. Но вот стрелок, который оборвал далеко не образцовую жизнь господина Образцова, напротив, занимал безмерно.

Дмитрий встал возле окна, взялся за шпингалет со следами порошка для дактилоскопии, распахнул створку. В пыльный чердачный воздух добавились запахи бензина и нагретого асфальта, ворвались приглушенные расстоянием звуки улицы. Петрухин высунулся, посмотрел вниз, «поднял к плечу» воображаемый карабин и «прицелился» в свечу.

— Пошли, что ли? — спросил Костя.

Петрухин молча кивнул, и они стали спускаться вниз.

Туда, где на дне уличного каньона трепетала свеча и алели розы…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Санкт-Петербург, 2011 г., 16 августа, вт.

Без государственных на сей раз переворотов, диктатур, катастроф и прочих историко-ассоциативных потрясений догуливал свои деньки обычно нескучный месяц термидор.[1] Вместе с ним потихонечку готовилось паковать чемоданы скупое на солнечные улыбки балтийское лето. Всё правильно, пора. Как говорят в народе: «первый Спас — первые проводы лета». А первый, он же — Медовый Спас имел место быть аккурат в минувшее воскресенье…

Купцов не любил этого переходного времени года, которое неизменно вызывало в нем одну реакцию — уныние. Почему? Кто знает, кто знает… Положим, для детского возраста подобная реакция еще как-то объяснима — здесь налицо предчувствие надвигающейся учебной каторги. Но ведь и позжее, выросши из детсадовых штанишек и остригши вьюношеские патлы, Леонид все равно продолжал относиться к августу со внутренним предубеждением. На глазах жухнущая, а всего неделю-другую назад еще полная изумрудной жизни природа нагоняла на Купцова тоску. И чем длиннее становились тени мало-помалу укорачивающихся дней, тем ощутимее становилась она, купцовская тоска. Достигая своего апогея примерно к середине сентября, после чего, с наступлением золотой осени, резко шла на спад. То бишь, когда у всех нормальных людей как раз и начинался сезонный сплин, внутри у Леонида, напротив, устаканивалось и успокаивалось. Вот такая была у него индивидуальная фишка, она же — особенность. Ну да всяк по-своему с ума сходит…

В общем, инспектор Купцов вступил в привычную депрессивную фазу и теперь буквально во всем бессознательно искал знаки и подтверждения навалившегося на него «ужаса нечеловеческого». А кто ищет — тот всегда найдет. Началось всё с разрыва толком даже не успевших начаться отношений с Яной Викторовной Асеевой, продолжилось — бесславным финалом «сабельной истории»,[2] а чем оно всё успокоится — одному Богу известно. Скорее всего, чем-нибудь столь же негативным. По крайней мере именно на такой исход Леониду недвусмысленно указывал гороскоп, помещенный на предпоследней полосе еженедельника «МК в Питере». С изучения коего он, будучи сегодня «дежурным по прэсссе», начал знакомство с печатными новостями новой трудовой недели.

«Суета и полная неопределенность августа, как, впрочем, и всех предыдущих месяцев, по-прежнему будет действовать Рыбам на нервы, — зачёл Леонид, акцентируя внимание на пророческую оговорку про „предыдущие месяцы“. — В конце лета представители вашего знака зодиака снова будут подвержены противоречивым устремлениям. Избежать эмоциональной нестабильности можно только одним путем — наконец-то решиться на длительный самоанализ и разобраться в собственных предпочтениях. Процесс сложный и трудоемкий, но его итогом может стать полное понимание сути свершающихся вовне событий, а также перемен, происходящих в личности самих представителей вашего зодиакального знака…»

— Чего пишут? — откатываясь в кресле от клавиатуры и блаженно, до хруста конечностей потягиваясь, поинтересовался у напарника Петрухин.

— Опять жуют за реформу МВД, — зашелестев газетными страницами, отозвался Купцов. — Щас, погоди, зачту один кусочек… Ага! Вот! «…Пусть и худо-бедно, но к настоящему времени правоохранительные органы очистились от различного рода одиозных личностей».

— «Одиозных» — это типа нас с тобой?

— Вроде того, — подтвердил Леонид и продолжил цитирование: — «Это был пока грубый этап очистки, придется, конечно, еще работать в этом направлении».

— М-дя… По ходу, мы с тобой очень вовремя соскочили. Иначе нас бы всё одно зачистили: либо сначала — грубо, напильничком, либо потом — щадяще, мелкой шкурочкой.

— Шкурочкой — оно все ж таки приятнее.

— Да вы, батенька, мазохист.

— Отнюдь. Просто я сторонник деликатного обхождения. Особенно с ближними своими. Особливо — с непосредственными подчиненными. О! А вот еще один дивный абзец. Зацени, Борисыч! «…Одна из самых важных линий преобразований в МВД — преобразования кадровые, необходимые для продуманного и последовательного омоложения кадрового ядра на всех уровнях, создание эффективных механизмов выдвижения и продвижения талантливой и высокопрофессиональной молодежи, воспитанной в лучших традициях служения Отечеству, профессионального долга и офицерской чести. И здесь колоссальная роль принадлежит ведомственному образованию, которое в процессе воспитания будет формировать востребованных страной и службой сотрудников МВД России нового типа». Каково?

— Сильный текст, — хмыкнул Петрухин. — А главное — абсолютно универсальный. Если не держать перед глазами первоисточника, нипочем не определишь: в каком году, да что там — в каком веке?! — был сочинен.

— И это лишний раз доказывает, что Новое — это не просто хорошо забытое, но еще и впоследствии слегка переработанное и получившее другой заголовок Старое.

— Знаешь, Лёнька, при чтении подобных материалов журналистских ли, внутриведомственных ли — на душе вечно возникает нечто нехорошее. Из-за чего мозг, словно защищаясь, пытается отыскать во всем в этом хотя бы зернышко здравого смысла. Ищет, но никак не может найти.

— «Ищут пожарные, ищет полиция… / Ищут они и не могут найти…»? — рассмеялся Купцов.

— Вот-вот. И по этой причине в итоге начинаешь думать о своей Родине… э-э-э-э-э… не совсем так, как оно подобает, — качнул головой Петрухин и потянулся за подавшим голос мобильным телефоном.

Он всмотрелся в высветившуюся на дисплейчике фамилию «Зеленков» и далеко не сразу сообразил, кто это. А когда наконец вспомнил, удивленно присвистнул:

— Надо же… Это ж сколько лет прошло?!

С Зеленковым они когда-то начинали службу в районе. В одном — буквально стол в стол — кабинетике. Потом Костя ушел в УУР, в отдел по борьбе с квартирными кражами, а уже оттуда, так и не выслужив пенсии, свинтил на гражданку. Вроде как удачно вписавшись в охрану некоего крутого бизнесмена. С тех пор их пути не пересекались. Пару раз Дмитрий что-то такое слышал о Косте от общих знакомых. Но — не более того. И даже странно, что до сей поры зеленковский номер: а) не изменился; б) продолжал оставаться в петрухинской мобильной памяти.

— Слухаю!.. А-а-а… Здорова-здорова, Котька! Сколько лен, сколько зин! Чем обязан такому вниманию?.. Хорошо, давай без прелюдий… И насколько серьезное?.. А ты в курсе, что меня со службы, как бы это помягче выразиться… э-э-э-э-э… тоже ушли?.. Даже так? Вот уж не думал, что моя скромная персона в нашем городке настолько обсуждаема… В принципе, можно и сейчас. А где?.. Да, я знаю это место. Через часик устроит?.. Договорились…

— С кем это ты стрелки забиваешь? — заинтригованно спросил Купцов.

— Котька Зеленков неожиданно объявился. Бывший опер из «квартирного» отдела. Да ты его должен помнить.

— Зеленков, говоришь?

— Усатый, основательный такой. Шайба — во! — Петрухин изобразил руками размер «шайбы».