i e8c15ecf50a4a624 - Unknown

АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ ИСТОРИИ

А. Я. Аврех

ЦАРИЗМ

И ТРЕТЬЕИЮНЬСКАЯ СИСТЕМА

ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА» Москва 1966

РЕАКЦИЯ*

Столыпинский террор. Когда сраженный буревестник рево­люции упал на землю, на добычу вылетели совы реакции. Прогнивший насквозь царский режим, воплощение застоя и деспотизма, защищал свое существование свойственны­ми ему подло-жестокими, варварскими средствами.

Повальному обыску была подвергнута вся страна. Обы­скивали железнодорожные поезда, церкви, школы, универ­ситеты, земства и даже суды и психиатрические больни­цы К Никто не был застрахован от ареста и высылки. За­ключенных подвергали жестоким истязаниям и пыткам.

В Козловской тюрьме арестованных крестьян избивали нагайками и железными прутьями; приводили в сознание холодной водой и снова били. В харьковской тюрьме на арестантов надевали смирительные рубашки, а затем били кулаками, топтали ногами. Севастопольские тюремщики за малейшую провинность секли розгами. Акатуйская ка­торжная тюрьма прославилась избиениями политических заключенных. Начальник тюрьмы просил официального разрешения сечь политических t розгами. В Риге аресто- [1][2]

ванйых били плетьми, посыпали раны солью, вырывалй волосы, топтали ногами, тушили о тело папиросы, кормили селедкой и не давали пить. Пытали в Астрахани, Одессе, Кременчуге, Пинске, Казани, Вятке. Во время допроса одному из заключенных заткнули рот прокламациями, приговаривая при этом: «Почитай-ка теперь свои прокла­маций» [3].

Суд повсеместно был низведен до уровня столыпинской военно-полевой юстиции. В судах разыгрывались такие драмы, что рыдала публика, ко всему привыкшие защит­ники падали в обморок. Приговоры объявлялись под не­человеческие вопли невинно осужденных. Приговаривали к смерти несовершеннолетних, казнили беременных жен­щин. Один малолетний гимназист перед казнью лишился; чувств, и петля была накинута на обморочного. Те, кто избегал пули или веревки, погибали в тюрьмах. *

К началу 1908 г. в тюрьмах находилось более 200 тыс.; человек — вдвое больше, чем было тюремных мест. Аре­стантов косил сыпной тиф[4].

Смертные приговоры и смертные казни стали повсе-| дневностью — «бытовым явлением», по крылатому выра­жению В. Г. Короленко. !

Действия царизма вызывали негодование широких народных масс Европы, передовой интеллигенции. Англий­скому и французскому правительствам приходилось оправ­дываться даже перед самыми умеренными кругами* шокированными открытым союзом респектабельных «де­мократий» с режимом средневекового палачества. Русский посол в Лондоне для ориентации и организации контрпро­паганды, в связи с предстоявшим летом 1909 г. визитом в Англию царя и думской делегации, затребовал у Мини­стерства иностранных дел сведения о количестве смертных приговоров и казней, которые и были ему незамедлитель­но высланы аккуратно размеченными по годам (начиная с 1904 г.) и под конец — даже по месяцам (за 1909 г.) [5].

С июля 1904 г. по июль 1909 г. пострадавших от вся­кого рода репрессий, начиная от простого обыска и кончая намыленной веревкой, было не менее 1,5 млн. человек. Вместе с семьями эта цифра увеличивается до несколь­ких миллионов [6]. 1909 год был кульминационным. В после­дующие годы волна репрессий несколько спадает. Тем не менее тюрем по-прежнему не хватало, строили новые, очищали место от уголовной мелкоты для новых партий политических заключенных.

Подверглись разгрому многочисленные демократиче­ские организации и союзы, возникшие в годы революции. Полностью исчезли крестьянские организации. От студен­ческих и интеллигентских союзов остались жалкие об­ломки.

С особой яростью обрушился царизм на рабочий класс и его партию. Наступили тяжелые годы беспрерывных провалов, недостатка сил, разрозненных действий. Немно­гие уцелевшие и вновь возникавшие профессиональные союзы преследовались и закрывались. С 1906 по 1912 г. было закрыто свыше 600 союзов и примерно столько же получили отказ в регистрации. За короткий% срок были уничтожены 978 газет и журналов, 174 органа оштрафо­ваны на общую сумму 112 тыс. руб. Свыше тысячи редак­торов привлекались к судебной ответственности[7].

Неистовствовала «черная сотня». Субсидируемые пра­вительством черносотенно-монархические организации призывали к еврейским погромам, убивали революцио­неров, насаждали атмосферу страха и доносов. Десятки черносотенных газет и журналов вели бешеную антисемит­скую кампанию, травили «инородца», требовали новых ре­прессий. Черносотенцам покровительствовали «сферы». Сам царь нацепил на себя и на наследника значки «Союза русского народа» и послал приветственную телеграмму его главарю А. И. Дубровину с выражением благодарности и признанием заслуг.

С черносотенцами сомкнулась господствующая право­славная церковь. Следуя приказам архиереев и консисто­рий, «батюшки» вступали в «Союз русского народа» и «Союз Михаила Архангела», возглавляли их местные отделы, произносили с церковных амвонов погромные про­поведи. В огромных количествах стала издаваться «народ­ная» церковная литература, где призывы к обскурантизму перемежались с псевдодемократической демагогией.

Страна управлялась на основе Положения об усилен­ной и чрезвычайной охране, которое наделяло местную администрацию огромными правами, позволяя ей издавать обязательные постановления, имевшие фактически силу закона. В результате многие местности и губернии превра­тились в настоящие сатрапии и имена ряда губернаторов и градоначальников сделались нарицательными.

Ялтинский градоначальник генерал-майор Думбадзе издал приказ, требовавший выбирать во II Государствен­ную думу только «истинно-русских людей» вместо «христо­продавцев» — бывших депутатов I Думы. Он приказал сжечь дом некоего Новикова, с балкона которого, как ему показалось, была брошена в него бомба, не разрешив при этом квартирантам вынести свое имущество. Год спустя Думбадзе разразился новым приказом. В нем он обязал «беспощадно наказывать» хозяев, которые впустят к себе «злодеев-врагов», а их дома грозил, «наподобие дома Но­викова, уничтожить без остатка» [8].

Даже октябристы вынуждены были сделать в Думе за­прос о Думбадзе. В запросе рассказывалось о том, как ялтинский правитель выслал 72-летнего тайного советника за отказ подписаться на ч!ерносотенные издания, избил психически больного арестанта, другого арестанта при­казал пороть, «пока не сознается», в результате чего истя­зуемый, не выдержав мучений, облил себя керосином и сжег. Цитировались некоторые из выражений Думбадзе: «я тебя выпорю, мерзавец», «запру в тюрьму», «законов таких не потерплю» и т. д. На этот запрос Думбадзе отве­тил: «Поступать буду всегда и впредь, как поступаю те­перь и поступал раньше» [9]. Газеты пестрели заголовками: «Времен думбадзевских и покоренья Крыма», «Из Дум- бадзии» и т. п. и одновременно сообщали о «высочайшей благодарности» генералу Думбадзе за «отличный порядок» в Ялте и окрестностях во время пребывания там царской семьи [10].

Не менее прославился одесский градоначальник Тол­мачев. Одесса была отдана им во власть черносотенцев. Победа их на выборах в городскую думу была обеспечена

нанятыми крючниками. Доставленные на автомобилях к зданию думы, где происходили выборы, они силой за­ставляли избирателей отдавать свои голоса за черносотен­ных кандидатов. Банды «союзников» громили редакции неугодных газет, избивали сотрудников, в том числе и женщин. В наказание за сообщение об учиненных разгро­мах Толмачев заставил эти газеты восхвалять на своих страницах деятельность «Союза русского народа» [11][12]. О том, что творилось в Одессе, газеты сообщали под заголовками: «Толмачевская Одесса», «В толмачевском воеводстве», «Эдикты ген. Толмачева» и т. п. Два запроса о Толмачеве в Думе были так же безрезультатны, как и запрос о его ялтинском коллеге.

Наиболее мрачную картину представляла собой дея­тельность нижегородского губернатора А. Н. Хвостова. Особенно он отличился во время избирательной кампании в IV Думу. С помощью фиктивных цензов, священников и полиции от Нижегородской губернии прошли в Думу исключительно губернаторские ставленники. Один из дру­зей Хвостова позже дал ему следующую характеристику: «Бывший нижегородский сатрап. Ест людей живьем... 100 сантиметров в окружности, 8 пудов веса» п.

Достойными соратниками Думбадзе, Толмачева и Хво­стова были костромской губернатор Веретенников, там­бовский губернатор Муратов и многие другие.

Даже ко всему привыкший российский обыватель в изумлении восклицал: «Какое же сравнение! При Плеве много лучше было» [13].

«Вехи». Но одних репрессий, чтобы задушить революцию, было мало: спустя полгода после того, как Плеве был убит, в стране началась революция, которую он пытался заду­шить в зародыше самыми свирепыми полицейскими мера­ми. Под свинцовым дождем репрессий зреют только семена ненависти и становится нестерпимой жажда расплаты. Реакция могла прочно утвердиться лишь в том случае, если бы из сознания масс удалось вытравить память о ре­волюции и добиться их примирения с понесенным пора­жением. Требовалось, чтобы контрреволюция восторжест­вовала также идейно. Но идейный арсенал царизма, бед­ный и грубый, потерявший кредит в глазах народа за годы революции, не годился для идеологического обоснования реакции. За решение этой задачи взялись владельцы более тонких идейных средств — теоретики и вожди контррево­люционного либерализма.