Роман с Европой. Избранные стихи и проза - Алексей Эйснер

Алексей Эйснер (1905–1984). Роман с Европой. Избранные стихи и проза

СТИХОТВОРЕНИЯ

ШИММИ

Под мотив дразнящий, знойный,Как приход весны,Люди пляшут беспокойныйТанец сатаны.

В наглой близости объятийМечется толпа.Гордо топчет цепь понятийУзкая стопа.

Гибнут в дикой пляске зверяДуши и сердца,Гибнут, в светлое не веря,Гибнут без конца.

И плывет за парой параИ за тенью тень…И в окно сквозь мглу угараСмотрит новый день.

Скрипки плачут и хохочут,Ноют и визжат,Но никто понять не хочет,Что они кричат.

И под их укор неясный,Грешного полны,Люди пляшут танец страшный,Танец сатаны.

«Близок к миру час заката…»

Близок к миру час заката.Дышит мраком ночь.Но Любви, в веках распятой,Злу не превозмочь.

Пусть Ее сейчас забыли,Ликом пустотыПусть в безумьи заменилиЧистые черты,

Пусть бессмысленным расчетомГубят красоту —В тяжкий миг придут к оплоту,К строгому кресту.

Лишь бы ты, моя Россия,Божия страна,Поняла, зачем в лихиеРуки отдана.

Поняла, зачем заклятаВ смертной суете,И сказала б в час закатаПравду о Христе.

«Стихает день, к закату уходящий…»

Стихает день, к закату уходящий.Алеют поле, лес и облака.По вечерам и горестней, и слащеВоспоминаний смутная тоска.

Вот так же хлеб стоял тогда в июле,Но — кто глухую боль души поймет? —Тогда певучие свистели пулиИ такал недалекий пулемет.

И так же теплый ветер плакал в рощеИ тучи низкие бежали до утра,Но как тогда и радостней, и прощеКазалась смерть под громкое «ура».

И как под грохот нашей батареи,Ложась на мокрую и грязную шинель,Спокойней засыпал я и скорее,Чем вот теперь, когда ложусь в постель.

Как было легче перед сном молитьсяИ, прошептав усталое «аминь»,Увидеть в снах заплаканные лицаИ косы чеховских унылых героинь.

А на заре почистить голенищеПучком травы — и снова в строй. ТеперьМоей душе потерянной и нищейПриятно вспомнить гул приклада в дверь,

Когда, стучась в покинутую хату,Чтоб отдохнуть и выпить молока,Ругают громко белые солдатыСбежавшего с семьею мужика.

Ах, не вернуть. Ах, не дождаться, видно.Весь мир теперь — нетопленый вагон.Ведь и любить теперь, пожалуй, стыдно,Да как и целоваться без погон!

Ничей платок не повяжу на руку.И лишь в стихах печальных повторюЛюбви к единственной немую мукуИ перед боем ветер и зарю.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Чужое небо будет так же ясно,Когда, себе и мертвым изменив,Я вдруг пойму, что жил вдали напрасноОт лубочно-прекрасных сел и нив.

И я решу торжественно и просто,Что мне один остался путь — назад,Туда, где слышно в тишине погостаМычанье возвращающихся стад.

И, бредовой надеждой возрожденный,Я в день отъезда напишу стихиО том, что красный Бонапарт — Буденный —Любимый сын и шашки, и сохи.

А из окна вагона утром раноСмотря на уходящие поля,Скажу сквозь волны мягкие тумана:Прощай, чужая скучная земля!

И замелькают мимо дни и ночи,Как за окном местечки и леса,И вот уже я в трюме между бочек,А ветер плещет солью в паруса.

И скажут мне пронырливые греки:«Сегодня будем. Скорость семь узлов».Я промолчу. Ведь в каждом человекеБывают чувства не для мертвых слов.

Я промолчу. И загремят лебедки,Раздастся чья-то ругань, беготня…А вечером в разбитой старой лодкеНа темный берег отвезут меня.

И в ясном небе только что взошедшийПрозрачный месяц будет проплывать,А на земле какой-то сумасшедшийПесок и камни, плача, целовать…

Но спин не разогнуть плакучим ивам,Растоптанным цветам не зацвести, —И разве можно будет стать счастливым,Когда полжизни брошу на пути?

Нет. Лишь одним бродягой станет больше.И я пройду, тоской и счастьем пьян,Всю родину от Иртыша до Польши,Сбивая палкой кочки да бурьян.

Мое лицо иссушат дождь и ветер.Но голос дрогнет, нежен и суров,Когда прощаться буду, на рассветеГостеприимный оставляя кров.

И так вся жизнь: убогая деревня,Курчавый лес, душистые хлеба,Обедня в церкви маленькой и древней —Великолепно строгая судьба!

Но никогда не прекратится пытка —Суд справедливый совести жесток, —Случайная почтовая открытка,В далеком поле поезда свисток

Напомнят мне с неотразимой силойИную жизнь в покинутом краю,Друзей заветы, женский голос милый,Изгнание и молодость мою.

ГЛАВА ИЗ ПОЭМЫ

Средь шумного бала, случайно,В тревоге мирской суеты…

А.К. Толстой

Распорядитель ласковый и мудрыйПрервал программу скучную. И вот —В тумане электричества и пудрыТанго великолепное плывет.Пока для танцев раздвигают стулья,Красавицы подкрашивают рты;Как пчелы, потревоженные в улье,Гудит толпа, в которой я и ты.Иду в буфет. Вдыхаю воздух пряныйИ слушаю, как под стеклянный звонТам декламирует с надрывом пьяный,Что он к трактирной стойке пригвожден.Кричат вокруг пылающие лица.И вдруг решаю быстро, как в бреду:Скажу ей всё. Довольно сердцу битьсяИ трепетать на холостом ходу!

А в зале, вместо томного напева,Уже веселый грохот, стук и стон —Танцуют наши северные девыПриве зенный с бананами чарльстон.И вижу: свет костра на влажных травах,И хижины, и черные тела —В бесстыдной пляске — девушек лукавых,Опасных, как зулусская стрела;На копья опираясь, скалят зубыВоинственные парни, а в лесуСближаются растянутые губыВлюбленных с амулетами в носу…Но в этот мир таинственный и дикий,В мир, где царят Майн Рид и Гумилев,Где правят людоедами владыкиНа тронах из гниющих черепов,

Ворвался с шумом по-иному знойныйРеальный мир, постылый и родной,Такой неприхотливый и нестройный,Такой обыкновенный и земной!И я увидел шелковые платья,И наготу девических колен,И грубовато-близкие объятья —Весь этот заурядный плоти плен.И ты прошла — как все, ему подвластна.Был твой партнер ничтожен и высок.Смотрела ты бессмысленно и страстно,Как я давно уже смотреть не мог.И дергались фигуры из картона —Проборы и телесные чулкиПод флейту негритянскую чарльстона,Под дудочку веселья и тоски…

Вот стихла музыка. И стало странно.Неловко двигаться, шутить, шуметь.Прошла минута, две. И вдруг нежданноЗабытым вальсом зазвенела медь.И к берегам, покинутым навеки,Поплыли все, певучи и легки;Кружились даже, слабо щуря веки,На согнутых коленях старики.Я зал прошел скользящими шагами,Склонился сзади к твоему плечу:Надеюсь, первый вальс сегодня с вами? —И вот с тобою в прошлое лечу.Жеманных прадедов я вижу тени(Воображение — моя тюрьма).Сквозь платье чувствую твои колени,Молчу и медленно схожу с ума.

Любовь цветов благоухает чудно,Любовь у птиц — любовь у птиц поет,А нам любить мучительно и трудно:Загустевает наша кровь, как мед.И сердцу биться этой кровью больно.Тогда, себя пытаясь обокрасть,Подмениваем мы любовь невольно,И тело телу скупо дарит страсть.Моя душа не знает разделений.И, слыша шум ее певучих крыл(Сквозь платье чувствуя твои колени),Я о любви с тобой заговорил.И мертвые слова затрепетали,И в каждом слове вспыхнула звездаНад тихим морем сдержанной печали, —О, я совсем сошел с ума тогда!

Твое лицо немного побледнелоИ задрожала смуглая рука,Но ты взглянула холодно и смело, —Душа, душа, ты на земле пока!Пускай тебе и горестно, и тесно,Но если скоро всё здесь будет прах,Земную девушку не нужно звать небесной,Не нужно говорить с ней о мирах.Слепое тело лучше знает землю:Равны и пища, и любовь, и сон.О, слишком поздно трезво я приемлю,Земля, твой лаконический закон…Тогда же вдруг я понял, цепенея,Что расплескал у этих детских ногВсё то, чем для Тобосской ДульцинеиСам Дон-Кихот пожертвовать не мог.Всё понял, остро напрягая силы,Вот так, как будто сяду за сонет, —И мне уже совсем не нужно былоКоротенькое глупенькое «нет».

ДОН КИХОТ