Черняев 1981 - Неизвестно

А. Черняев

Совместный исход. 1981 год.

18 января 81 г.

14-17 января был в Рязани! Послан избираться делегатом на XXVI съезд КПСС. Неожиданность, о которой мне сообщил еще в «Сосны» (санаторий под Москвой) Смольский (зам. зав. Оргпартотдела ЦК) и очень меня поздравлял. Но я подозреваю, что это мне - «отступное», чтоб не выбирать больше в ревизионную комиссию.

Я очень волновался в связи с этой поездкой. Загладин, который по этому же поводу ездил в Орел, взахлеб мне рассказывал и поучал: мол, он два раза там выступал, принят был на «ура». А потом от имени ЦК проводил Пленум нового обкома - по выборам первого секретаря. И какой прощальный обед они ему закатили, и как в полном составе все новое бюро сажало его в поезд.

Я отнекивался... и потом шутил насчет умения Загладина быть везде на самом верху и везде уместно фигурять на первом плане. «Это не для меня», - решил я. Мучило меня только одно - выступление (и Смольский, и его шеф Петровичев говорили, что «надо»). Что я буду говорить этим людям? О международном положении? О том, какой плохой Рейган и поляки? Об МКД? Может быть и любопытно, но это ведь не лекция. Это - на конференции, где люди будут говорить о том, как они кормят вот таких, как я!

Все прошлое воскресенье я просидел над речью. Какие-то всхлипы и сопли намазал. Потом самому даже стало нравиться. Но внутри все точило - «не то!», «не то!» Нельзя с этим вылезать!

29 января 81 г

Рязань быстро стерлась пустяками и бумажным круговоротом каждодневности. Пономарев даже не поинтересовался, как меня избрали на съезд, как я проводил Пленум обкома и избирал первого секретаря. И вообще - что там было и что я думаю о народе, чье «сало мы едим» (согласно сталинско-михалковской басне).

Зато несколько раз понукал, чтоб консультанты подготовили «вставки» в речь братских делегаций на XXVI съезде, и чтоб там было о поддержке нашей политики и сплочении вокруг СССР, и чтоб - уже совсем фантастика(!) - эти «вставки» взяли в свои речи влиятельные партии!

Поток справок-памяток для тех, кто будет работать с делегациями.. .Изощренная контраргументация по поводу слабостей наших - в экономике и демократии, - против того, что на Западе самое популярное в оценке Советского Союза.

Вчера Б.Н. позвал., как-то интимно улыбается. Говорит, что, оказывается, «другие» (т.е. другие члены Политбюро и секретари) не ограничились замечаниями по тексту Отчетного доклада, разосланного Брежневым, а письменно выразили свои восторги. Вот, мол, сижу, пишу, посмотрите. Подходит, если сказать, что доклад «достоин нашей великой партии»? И т.д. в этом духе. Я, не зная текста, должен был сидеть напротив и подсказывать высокие слова. Бедный Б.Н.! Прошел такую школу, и все еще никак не может освободиться до конца от ленинских традиций.

Загладин приехал из Завидово. Рассказывает об общении с Брежневым. Смакует, якобы, случайные реплики, из которых, например, следует, что песенка Афанасьева, как главного редактора «Правды», спета, или - шутка: на съезде будет не 5000 делегатов, а 5002. Почему не спрашиваете, кто эти два?.. «Коля» и «Саша» (т.е. Шишлин и Бовин).

Поразило меня, с каким злорадством Загладин рассказывал о «падении» Афанасьева. Он для него в один момент перестал быть человеком. Помнится, когда пять лет назад, узнав о его назначении, я невпопад при Загладине, высказал свой скептицизм в отношении Афанасьева - и как человека, и как деятеля. Загладин стал решительно меня опровергать.

Или об Иноземцеве, который сидел напротив Брежнева за обеденным столом. О хорошем супе и находчивости академика. Боже! Как уродуются человеческие отношения в такой ситуации - в общении с человеком абсолютной власти и полностью чуждым тому, что отличало Ленина, как личность и политика.

Сталин любил Меньшиковых и умел их создавать или выбирать. Брежнев любит способных на перо жополизов, что, впрочем, к Иноземцеву не относится.

Читаю В.А. Кувакина «Религиозная философия в России» (начало XX века). Такая книга была невозможна еще пять лет назад. Опять все тоже - смотрят сквозь пальцы на стихийное свободомыслие, если оно прямо не трогает устои личной власти. А я знакомлюсь с книгами и авторами, о которых узнал еще в школе на Вадковском переулке, в библиотеке под «Зигелевой» обсерваторией, оставшейся от ее строителей в начале века (Зеленко и Шацкого). Почему-то они не попали под цензуру. Впрочем, тогда охотились за троцкистской литературой и не придавали значения какому-то там Бердяеву, Розанову, Булгакову и проч.

Любопытные открытия.

А еще - потрясающий роман в «Иностранной литературе» за № 1 американца У. Стайрона «Софи делает выбор», вернее две последних главы романа, целиком его, оказывается, нельзя было напечатать по причине изобилия секса. Сильная вещь, как и вообще американская литература 70-ых годов. Что-то с ними происходит в этом смысле. Общеамериканская культура (культурность) идет вниз, а литература вышла на верхотуру мировой.

Горбачев. Канада - сельскохозяйственные отношения. Вспомнил о поездке с ним в Бельгию в 1972 году, тогда он еще был секретарем крайкома. Производит впечатление умного, по-настоящему партийного, сильного человека на своем месте - в ЦК, в ПБ. Но явно не выдержит испытания властью: фамильярен с людьми.

31 января 81 г.

Был у друзей на 42-ом километре. В бурных дискуссиях разъяснял им, что «литературную» стихию уже не остановить и что Демичев, чтоб не связываться и не оказаться перед начальством в роли не справившегося, пустил все на самотек и смотрит сквозь пальцы. Причем Демичев - имя собирательное=весь культконтроль. Г лавное, чтоб не трогали личную власть, «не достигали бровей», что, естественно, отождествляется и с советской властью, и с марксизмом-ленинизмом, и с партийностью.

Американцы (Рейган-Хейг) сменили пластинку Картера (у того - «права человека»), у этих: Москва - источник и центр международного терроризма. Наши всполошились, но опять же по линии лишь пропагандистского отпора, в то время, как надо было давно и регулярно обозначать свою (ленинскую) позицию по терроризму и по линии Громыко предлагать всякие меры, участвовать и затевать всякие обсуждения и совместные решения против этой реальной (и для нас) угрозы. Вчера вечером возился по этому поводу по указанию Б.Н., который сказал: надо бы сначала пресечь в наших шазз ше&а сомнительные симпатии некоторым террористическим действиям, а потом уже давать отпор Хейгу. Потом Замятин привязался: тому - лишь бы погромче крикнуть, - а у вас, мол, (американцев) негров вешают.

В Польше, судя по последнему совещанию Кани с секретарями воеводских комитетов, дело идет к тому, что двоевластие превращается в одновластие «Солидарности». Поразительно, как за 2-3 месяца фактически возник «свой» и партийный, и государственный аппарат по всей стране. Часто в нем уже больше людей, чем в официальных аппаратах при Гереке. И «Солидарность» практически может делать, что хочет. В забастовочном плане ей беспрекословно подчиняются около 70 % населения (работающего). Наш посол Аристов уже настаивает на крутых мерах: надо, мол, от Кани потребовать «чрезвычайного положения».

А ПОРП, действительно, разваливается и недееспособна, не говоря уже об авторитете. Правительство - тем более.

Хейг в ответ на поздравления Громыко (с вступлением на пост) опять предупредил нас насчет «интервенции» - самые «страшные» фразы. (кроме ядерной войны - всё! - в духе их договоренности в НАТО). До съезда мы вроде бы и не собираемся этого делать. И не потому, что обстановка с нашей точки зрения еще не созрела, а чтоб не смазать «грандиозности» своего мероприятия и «не отвлекаться».

8 февраля 81 г.

Приближается съезд. Б.Н., конечно, подсуетился в связи с «терроризмом» (обвинения Рейгана-Хейга). На Политбюро решили ужесточить миролюбивые пассажи в отношении США. (Они, действительно, были на редкость покладистые и доброжелательные). Так вот: Б.Н. тут как тут. Прибежал и поручил мне «ужесточения». За день я это исполнил. Но уверен, что даже если Б.Н. это пошлет наверх, никто там и читать не будет: Александров-Агентов давно уже всё как надо ужесточил и в помощи не нуждается.

Еще Б.Н. поручил мне написать речь для Суслова на съезде - с предложением о дополнениях и изменениях в Программе КПСС. Сделал. Он вроде бы принял, но обсуждать не стал: понесет Суслову, как свое.

Карякин отметил столетие Достоевского великолепной статьей в «Огоньке» (с намеками, но солидно). Потирает руки: как, мол, я объегорил Сафронова (главного редактора). Я Юрке разъяснил: Сафронов - «генерал» и сволочь, но чего у него не отнимешь - он не дурак. И «взял» он твое сочинение сознательно. Он понимает, что в дальнейшем будут о «писателе» судить, главным образом, по тому, как он вписался в «новую волну» - в процесс восстановления той роли литературы, какую она в России играла в XIX веке.

9 февраля 81 г.