Ошибка Мегрэ - Жорж Сименон

Жорж Сименон

«Ошибка Мегрэ»

Бывают люди, которым нельзя даже съездить по физиономии, — боишься, что увязнет кулак! Через три-четыре часа после того, как ему поручили дело с улицы Сен-Дени, Мегрэ совершенно выдохся. Таким комиссар бывал в самые свои дурные дни: исполненный отвращения, таящий про себя свои тяжелые мысли — ни один человек на набережной Орфевр не решался в такие минуты заговаривать с ним.

— Вызови мне такси! — буркнул он мальчишке-рассыльному.

И когда он следовал за «клиентом» по коридорам, по лестнице, по двору, по тротуару, и в самом деле казалось, будто комиссар держит ведомого пинцетом.

— Улица Сен-Дени, 27-бис.

Он подобрал полы пальто, чтобы случайно не коснуться своего спутника.

А тот, надо сказать, даже не имел прежде ни одной судимости. Его досье оставалось девственно чистым. Он занимался коммерцией. Это был мужчина лет сорока пяти, одетый прилично, хотя и без особого шика. Костюм, не слишком новый, был довольно хорошо пошит; серое ратиновое пальто носилось никак не более года.

Людей подобной внешности часто встречаешь в деловых кварталах, продают ли они электрические пылесосы или заключают договоры об оптовых поставках.

Его звали Эжен Лабри. Француз по крови, он родился в Каире или Порт-Саиде. Он был толстый. Темные глаза его блестели. Он явно заискивал перед комиссаром.

— Прошу вас, господин комиссар, проходите первым.

А Мегрэ бормотал сквозь зубы:

— Грязный тип!

Он предпочел бы возиться с одним из тех мальчишек, испорченных блатным романтизмом, которые в один прекрасный вечер «опускают» консьержку или грабят уличную торговку. Он с удовольствием обсудил бы детали последнего дела с настоящим взломщиком, досконально знающим свое ремесло и не чуждым профессиональной гордости…

Но перед ним был осведомитель, шпик, маленькая трусливая гадина — и человечек этот, лебезящий перед ним, почти ничем не отличался от обычного буржуа.

Перед ним был владелец особой книжной лавки на улице Сен-Дени — и это само по себе говорило о многом.

Книжная лавка, находившаяся между колбасным магазинчиком и парикмахерской, была закрыта, и Лабри открыл железную штору своим ключом. Помещение было узким и уходило вглубь, словно коридор. Витрина, шириной не более метра, использовалась на все сто: там располагалась полная коллекция книг с многообещающими заголовками, в кричащих обложках — такие книги заворачивают в целлофан, чтобы еще более подогреть любопытство.

Было пять часов вечера — в это же время накануне и разыгралась трагедия. Толпа запрудила тротуары, люди сновали взад и вперед, неся пакеты с продуктами, мчались мимо такси — и никто ни о чем не догадывался…

А Мегрэ закрыл дверь на цепочку, которая там оказалась, — подобные типы никогда не забывают об осторожности! — и пропустил вперед хозяина заведения.

— Покажи мне твой кабинет…

Он даже предпочел бы обращаться к этому типу на «вы»! А тот вел себя до такой степени угодливо, словно принимал одного из своих клиентов.

— Осторожно: лестница крутая…

В глубине, за прилавком, виднелась узкая лестница: такие бывают в маленьких бистро, где примитивные туалеты устроены прямо в подвалах.

— Простите, что приходится мне идти первому, — миндальничал Лабри.

Внизу висела красная портьера, а за этой портьерой находилась странного вида комнатушка: библиотека, если судить по полкам с книгами; будуар, если обратить внимание на диван, тоже красный, и огромное зеркало в глубине.

Рядом с портьерой, в густой тени, располагалась дверца, о существовании которой клиенты не подозревали, — Лабри привычным жестом толкнул ее и зажег свет.

— Видите: все очень просто, — сказал он извиняющимся тоном и улыбнулся гаденькой улыбочкой, расквасить которую у Мегрэ так и чесались руки.

И в самом деле все было очень просто. Типовой конторский стол из светлого дерева. Металлическая стойка для бумаг, выкрашенная зеленой краской. Справа — маленькая газовая плитка, чайник и чашки… Вешалка, лоханка для мытья рук…

Мегрэ был слишком высок и широк в плечах для этой тесной подвальной клетушки, служащей пороку, для этой ловушки, куда попадают захмелевшие искатели острых ощущений: шляпа его касалась потолка, дыхание спирало…

— Откуда ты подсматривал за тем, что происходит в соседней комнате?

Как продавец, что с готовностью показывает пользующиеся спросом книги, Лабри отодвинул висящий на стене календарь, за которым обнаружилось отверстие, выходящее в будуар, расположенный по соседству.

— Отсюда… Я выключал свет… Это отверстие выходит прямо на зеркало…

И Мегрэ вновь захотелось повторить то, что он твердил уже целый день: «Грязный тип»!

Мерзавец, что правда, то правда! Но мерзавец осторожный, вооруженный Уголовным кодексом и вступивший в некоторого рода союз с полицией. Особый подбор книг, соответствующим образом разрекламированных, привлекал в лавчонку на улице Сен-Дени любителей эротической литературы.

«Мадемуазель Эмильена сама покажет ценителям лучшие экземпляры» — обещали проспекты.

И в самом деле, мадемуазель Эмильена, продавщица, иногда спускалась в будуар с каким-нибудь солидным клиентом, чтобы показать ему редкое издание ценой в четыреста или пятьсот франков.

…А тем временем Лабри за своим глазком…

Трагедия тоже произошла очень просто. Два дня тому назад Лабри продал свое дело, обязавшись руководить им еще восемь дней до передачи новому владельцу.

«…Продавщица тоже, разумеется, поступает в распоряжение последнего…» — гласил контракт.

А накануне, в одиннадцать вечера, полицейские с удивлением заметили, что в лавке все еще горит свет.

Бригадир вошел, не встретил никого на первом этаже, спустился по лестнице, как это только что проделал Мегрэ, — и обнаружил в будуаре мертвую девушку.

Это была мадемуазель Эмильена, продавщица, которую должны были передать новому владельцу вместе со всем имуществом.

Лабри, жившего в маленькой квартирке на улице Мец, еще утром допросил окружной комиссар, и лавочник начал с того, что солгал.

— Около пяти часов, — заявил он, — я, как обычно, вскипятил чай на плитке. Мадемуазель Эмильена тоже зашла выпить чашечку. Поскольку у меня были дела в городе, я тотчас же ушел, поручив продавщице опустить штору… Я вполне доверял мадемуазель Эмильене, ведь она работала у меня уже четыре года…

А было очевидно, что в чашку чая, которую выпила мадемуазель Эмильена, был всыпан яд.

Окружной комиссар, работавший с Лабри до того, как появился Мегрэ, не удержался в рамках протокола, как то показывал кровоподтек на правом виске допрашиваемого. Через час он получил следующее признание:

— Это правда: около шести, закончив работать у себя в кабинете, я нашел продавщицу в будуаре — она лежала неподвижно… Я подумал, что девушка спит… И ушел, предполагая вернуться позже…

Это звучало почти правдоподобно, потому что судебно-медицинский эксперт приписывал смерть сильной дозе наркотиков.

— Значит, когда вы уходили, мадемуазель Эмильена была еще жива?

— Если б она умерла, я бы это заметил… Она была еще теплая…

— Вам не пришло в голову позвать врача?

— В нашей профессии лучше избегать огласки… Вы это знаете не хуже меня…

Последние слова он произнес особенным тоном, давая понять, что и он иногда бывает полезен, поставляя полиции определенного рода сведения.

Короче говоря, он оставил мадемуазель Эмильену, когда та была еще жива. Он заявил, что дела помешали ему вернуться на улицу Сен-Дени, а потом он забыл об инциденте и улегся спать.

Таковы были факты, которые Мегрэ, злобно скривив губы и покачивая массивной головой, беспрестанно пережевывал про себя, а тем временем жизнь на многолюдной улице Сен-Дени шла своим чередом, и в отвратительно пахнувшем, затхлом подвале Лабри строил из себя порядочного коммерсанта, который находится в ладу с законами своей страны и с собственной совестью.

— Клянусь вам: мне не в чем себя упрекнуть… Можете просмотреть все книги, какие я здесь держу… Обложки заманчивые, но в содержании нет ничего предосудительного… Именно поэтому, чтобы продавать их, мне нужна была проворная молодая девица… Понимаете?.. Когда клиенты спускались с ней сюда, они пытались распускать руки… Девушка их живо ставила на место и заставляла покупать дорогие издания…

Он еще и улыбался! Судя по его виду, негодяй находил девушку достаточно проворной!

— Если бы я дурно с ней обращался, она бы не проработала у меня целых четыре года… А чай я заваривал сам… Вечера такие долгие…

Особенно в этом затхлом кабинете, в этом подвале, где человек чувствовал себя напрочь оторванным от жизни!

— Догадываюсь, о чем вы думаете… Меня обвиняют в том, что я хотел убить Эмильену… Но прежде всего, мне в этом не было никакой выгоды: в контракте обозначено, что она вместе со всем имуществом переходит к новому владельцу… Мне пришлось бы уплатить изрядную неустойку, ибо покупатель заставил меня подписать множество бумаг… Судите сами!