Движ (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич

Андрей Кокоулин

Движ

«Счастье — это движ».

Кирилл остановился, шагнул назад и перечитал строчку, составленную из больших цветных пластиковых букв, подвешенных на ниточках под потолком. Нет, все верно. Счастье — это движ. Места не хватило, что ли? Или букв?

Зал за витриной был усыпан конфетти и блестками, столы стояли криво, вешалка в дальнем углу бодала рогами стену. На одном из сдвинутых диванчиков, кажется, кто-то лежал. Кирилл видел закинутую на боковую спинку ногу в белом носке. Мужскую, женскую — не понятно. Три подушки, сброшенные с дивана вниз, казались усталыми путниками, нашедшими опору в овальной тумбе стола.

Браслет на запястье Кирилла пискнул. Ах, черт! Кажется, он выбивается из графика! Кирилл качнул головой на запечатленный за витриной разгул и двинулся вперед по привычному маршруту. Работа, работа не ждет!

В последний момент он ухватил краем глаза движение в зале, но было уже поздно, стекло сменилось панелью, облицовкой под мрамор, рекламным экраном, ты экономишь время, ты целеустремлен, знаешь ли ты, что сон…

Сто четырнадцать шагов до перекрестка. Еще двести десять шагов мимо здания со сплошным зеркальным фасадом. Отражение Кирилла торопилось вместе с ним. Сосредоточенное, холодное лицо летело по изгибам. Мимолетный взгляд на самого себя — поправить воротник, отвернуть задравшуюся манжету. Все, порядок.

Нет, что за люди? Счастье — движ…

Подземный переход, устремленный наискосок проспекту, принял Кирилла, как давнего знакомца. Он перестал быть одинок. Справа и слева от него появились соседи в таких же форменных куртках и брюках. Они обменялись улыбками и кивками.

Девяносто четыре шага.

Переход распахнулся в утренний свет, который медленно, сквозь невольный прищур, протаял в площадь и монструозное здание на ней. Здание казалось темным, ныряющим в облачную пену многогранным монолитом. К зданию стекались люди, десятки, сотни работников, одетых в такую же форменную, как у Кирилла, одежду.

Ближе к высоким дверным проемам стало тесней. Пришлось идти плечо в плечо, затылок в затылок. Ступенька. Площадка. Еще одна ступенька. Под подошвами зажелтела разметка, распределяя работников на потоки. Кирилл привычно взял влево, выбирая нанесенное на плитку «свое» число.

Поток номер двенадцать.

В принципе, никто не запрещал влиться в иной поток. Только потом, добираясь до своей рабочей ячейки, можно было запросто не успеть к началу процесса. Опоздав один раз, Кирилл ни за что не хотел повторять этот катастрофический опыт. Помимо стандартного порицания и штрафа в часах отдыха, около недели его изводила жуткая головная боль, а обычно светлые сны сменились кошмарами, в которых он, крохотный, скакал между строчками вычислений, выдергивая с насиженных мест неверные цифры.

Как вам работается во сне?

Буу! Короткий гудок заставил потоки ускориться. Десять минут! Время, время, время. Кирилла так и подмывало отодвинуть с пути неторопливую фигуру впередиидущего. Ну как так? Ну что же это? Может выдохнуть в отставленное серое ухо, что счастье — это движ?

Проем наконец-то опрокинулся за спину, и мраморные плитки широкого холла, расцвеченного столбами лифтовых площадок, зазвенели под ногами Кирилла. Вперед! Вверх! Поток номер двенадцать, изогнувшись, запульсировал у автоматических барьеров. Щелк — опускался лифт. Щелк — пластиковые щиты уходили вниз, открывая для заполнения ограниченное сеткой пространство.

Щелк. Порция работников набивалась в лифт, как в банку. Вперед, вперед! Все та же фигура, все то же ухо, все та же боязнь не успеть.

Щелк.

Легкое чувство опускания желудка куда-то вниз заставило Кирилла вытянуться, привстать на носки. Он не любил такие ощущения. Свет за сеткой дробился на всплески, которые запоздало протаивали на сетчатке глаз в обширные пустоты этажей, наслаивались, накладывались друг на друга.

Быстро! Быстро!

Не сговариваясь, едва платформа остановилась, люди выплеснулись в пространство светлого рабочего зала, разбились на ручейки и устремились к своим столам, вбивая звуки торопливых шагов в деловитую тишину. Кирилл, срезая угол, прошмыгнул мимо замешкавшегося коллеги. Желтые линии разграничений. Место, обозначенное на полу и на боковине стола шестизначным номером.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Бум!

Кирилл плюхнулся в кресло, вытянул из отделения в подголовнике невесомую, сплетенную из ячеек шапочку и приладил ее на обритой голове, следя, чтобы датчики закрывали виски. Собственно, никакой необходимости в ритм-шапочке уже год как не было, но для устойчивого к помехам сопряжения рекомендовалось.

Ф-фух, успел!

Браслет еще не пискнул, а Кирилл уже прижал кнопку сбоку подлокотника и опустил руки вдоль тела. Готов! Поерзал. Закрыл глаза. Сознание сразу уплыло, сжалось в точку, в мигающий на безразмерном экране курсор.

Откуда-то изнутри пришло: «Номер… Активация: успешно. Тонус: активный. Назначение: сортировка, обработка корреспонденции». Кирилл испытал мимолетное неудовольствие. Сортировка считалась самой нудной, самой неквалифицированной работой. Хуже нее была только вычислительная функция. Среди персонала разъяснялось, что к сортировке подключают для закрепления и поддержки навыков. Или если в чем-то проштрафился. Но никаких «косяков» Кирилл за собой в последнее время не помнил. Возможно, его номер просто выпал в случайном порядке. Такое тоже было возможно.

Легкая досада прошла. Для нее просто не осталось места. Информационная река, стиснутая ограничительным желобом, стремительно потекла сквозь Кирилла. Он был как рыбак, каким-то чудом оказавшийся на отмели в ее центре. Основной фон потока был серый, его составляли «иконки» типовых сообщений и отчетов системы, корреспонденция, помеченная номерами этажей, служб, отделов. Такой поток можно было даже не сортировать, а лишь выровнять по начальным цифрам или буквам. Но с этим хорошо справлялся и автоматический помощник.

Другое дело, когда среди серых «иконок» начинали всплывать «иконки» голубые. Голубой цвет — это административные распоряжения, разрешения и запросы. Так как секвестор из-за сбоя или по случайности их пропустил, эти «иконки» необходимо было выдергивать из общего потока и ставить на обособленную линию справа.

Далее шли «иконки» желтые, производственные, касающиеся роботизированных заводов и ферм, автоматических фабрик, комплектов запчастей, диагностики, плановых замен деталей оборудования, расходов материалов и энергии. В общем потоке они тоже были не нужны, и их полагалось размещать в отдельной линии слева.

Кроме того, случались еще «иконки» красные, аварийные, объявляющие о нештатных ситуациях на производстве или в инфраструктуре городской среды. Инструкция приказывала обращать на них внимание в первую очередь и формировать верхний поток, который уходил бы от сортировщика вертикально вверх.

Также были «иконки» зеленые (поощрения), розовые (личная переписка, бог весть как попавшая в систему) и кремовые для общего оповещения. Их, в сущности, не запрещалось пропускать, большой ошибкой это не считалось. Но можно было и развернуть обратно на перераспределение.

Поток хлестал, как из пушки. Кирилл дергал и дергал из него желтые и голубые сообщения, будто из серой мутной воды — вертлявых рыб, несколько раз выхватил красноперых мальков и, словно обжигаясь, подкинул вверх.

Часть неправильных «иконок» он, конечно, пропустил, но общий процент сортировки держал не ниже девяносто шести. На три процента выше допустимого предела! Один раз поток погас, и Кирилл, стянув шапочку, сомнамбулой сходил в туалет. Дальше он без остановок работал до того момента, как в голове прозвенел звонок получасового перерыва.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Обед.

Порционное блюдо уже ждало его на столе. В сером подносе из вторичного пластика в специальных выемках исходило парком подогретое желе. Зеленое овощное рагу, розовый мясной гуляш. В запаянном стаканчике подрагивал витаминный сок.

Кирилл привычно уже оглянулся и синхронно с соседями подтянул поднос к себе. Милые лица, усталые улыбки, о, мы — огромный оркестр ложечников. Но некогда, некогда отвлекаться! Пакетик с салфетками влево, ложку — в одну руку, тонкую пластинку хлебца — в другую. Рот уже полон слюны.