Якоб решает любить - Каталин Флореску

К. Д. Флореску

Якоб решает любить

Лестница Якоба

Вступительная статья

Начал предисловие так: «Каталин Флореску — известный швейцарский писатель» — и сразу споткнулся о первую же фразу. Известный — да, но швейцарский? Сами швейцарцы до сих пор не решили, есть ли вообще швейцарская литература и швейцарские писатели. А тут румын, который в пятнадцать лет только немецкий стал учить…

Он родился и вырос в Тимишоаре[1]. Той самой, с которой потом началось восстание против Чаушеску. Мать — скрипачка, отец — инженер. Родители Каталина бежали на Запад в 1982 году. Румынский подросток стал беженцем. В пятнадцать лет впитываешь в себя мир на всю жизнь. Так и впиталось: беженство, поиски родины, дома. Осознанная жизнь началась с осознания себя чужим.

Он пишет по-немецки, но не принадлежит немецкой литературе. Он румын, но на родной язык его книги переводят. И по-швейцарски — на швицертюч, и по-румынски он говорит с акцентом, выдающим в нем чужака. Может быть, в этом его и сила? Писатель должен быть, конечно, свой, но все-таки немного чужой. Быть чужим — значит быть своим где-то еще. Настоящий писатель свой только своим книгам.

Он вырос между языками и культурами — немецкой и румынской. Где же в таком случае его писательские истоки? Автору важно пустить корни, которые будут питать его книги книгами. Но беженская судьба — не пускать корни, а рвать их. Ни румынская литература, ни немецкая не стали его писательской родиной. Когда просят назвать писателей, повлиявших на него, Каталин называет чеха Богумила Грабала, босняка Иво Андрича, русского Михаила Булгакова, израильтянина Меира Шалева. Каталин — представитель того будущего литературы, которое уже наступило. Национальная литература уходит с исчезновением национальных границ. Европа двадцать первого века слишком маленькая, чтобы делить писателей — они теперь общие. Литературные метисы. Писатели-европейцы.

Каталин Флореску — известный — зачеркиваю швейцарский — европейский писатель.

Но на самом деле для настоящего писателя его родословная не имеет никакого значения. Писатель начинается с себя. Поэтому зачеркиваю европейский.

Каталин Флореску — писатель. Вот так и нужно было начать.

Писатель рождается от одиночества и от книг. В пятнадцатилетнем прошлом осталось все: первая любовь, друзья, мир детства. В побег из Румынии он смог взять только одну книгу. Она и сейчас, пожелтевшая, стоит на его полке. Это воспоминания о детстве одного малоизвестного даже в Румынии писателя. Так бывает — текст не оставляет следа в истории литературы, исчезает в мясорубке времени вместе со своим автором, а в чьей-то жизни он становится самым важным. Каталин говорит, что именно эта книга подтолкнула его к писанию.

Начал записывать истории в восемнадцать лет и сразу не на родном, а на немецком. В Румынии правил Чаушеску и казался бессмертным. Немецкий стал средством общения с миром. Все просто: ему нужно было рассказывать, а на румынском у него не было слушателей. Писатель Каталин Флореску — рассказчик историй. И рассказчик от Бога. Тут конкретный язык не столь важен. Таким писателям нужен тот язык, на котором говорили до Вавилонского столпотворения.

В университете Каталин изучал психологию, у него диплом психотерапевта, но в своей прозе он избегает всезнания о человеке. Понимание, как функционирует психика, и умение «поверить алгеброй гармонию» чувств ничего не дают творцу, созидающему свой тварный мир. Для того чтобы вдохнуть жизнь в слова, не поможет никакое приобретенное знание, нужно чудо. В одном интервью писатель сказал: «Чтобы текст задышал глубоко и свободно и поднялся во весь рост перед внутренним зрением читателя, он не должен быть объясним. Его пространство понимания должно иметь лакуны. Эти лакуны — место читателя, ниша для его мыслей и чувств. Эти прорывы в объяснимом необходимы, потому что мы сами все необъяснимы».

Его романы — «европейские», но действие их происходит в Румынии. Вполне можно предположить, что часть его успеха — в экзотике. При том, что Румыния — давно член ЕС, для среднего немецкоязычного читателя эта страна по-прежнему находится где-то за границей Ойкумены и вызывает из культурных ассоциаций, пожалуй, лишь воспоминание о замке Дракулы.

Флореску искусно играет со стереотипными представлениями Запада о том, что дикий Восток начинается сразу за Дунаем. «Несчастье» родиться в Румынии он делает своим капиталом. «Мир пахнет, — говорит он в одном интервью, — да что там пахнет — источает вонь, он ярок, пестр, оглушителен, страстен, подчас невыносим, несправедлив, короче — живой. Слава богу, остаток мира не соответствует представлениям западного человека о том, каким должно быть мироустройство! Каким этот мир был бы обедневшим! И для писателя совершенно непригодным. То, что для западного взгляда кажется гротеском и неприемлемым для жизни, там, снаружи, в живом мире, является горькой трагикомичной ежедневной реальностью. Для моего писания — это чистый кислород. А наши города не пахнут, стерильны до состояния больницы».

Поэтому писатель возвращается на родину за историями. Он рыбак, который забрасывает свои сети в Банате, в Тимишоаре, в воды своего детства, и улов наполняет его романы яркими «нешвейцарскими» персонажами и яростной «неевропейской» жизнью. К примеру, Якоба, героя последнего романа Флореску, окружают и учат жить причудливые, странные люди. Цыганка Рамина прячет золото в куски мыла и рассказывает мальчику каждую неделю новый вариант его появления на свет. Священник тратит свою жизнь на раскапывание человеческих костей, чтобы перехоронить их по христианскому ритуалу. Отец дважды предает Якоба, жертвуя жизнью сына ради сохранения собственного хозяйства. Подобные персонажи в банковской метрополии Цюрихе были бы немыслимы. А в Банате все возможно. Даже рождение на навозной куче. Румынская реальность как синоним магического реализма.

Первая книга Флореску «Время чудес» до краев наполнена юмором и трагизмом. Книга о времени, когда происходят чудеса, — о детстве. О семье. Мама, отец, сын. Но о детстве в идиотизме диктатуры. О детстве в стране лживых слов и брутальной правды. О попытке вырваться за железный занавес и о возвращении в Румынию. Первая книга всегда о себе. Эта история случилась с семьей самого Каталина — неудачная попытка побега. Они добрались до Нью-Йорка, а потом вернулись в страну, строившую светлое будущее а-ля Чаушеску. Его жизнь началась как одиссея, и его первый роман — одиссея.

Бывает, автора хватает только на первую книгу, пусть и гениальную, но одну. Или на две, три. Потом писатель заканчивается. А есть авторы, которым нужен разгон. Чтобы избавиться от собственной биографии, Каталину понадобилось четыре книги.

Каждой жизни хватит на роман. Но чтобы стать писателем, прожитого в жизни не хватит. Нужно научиться творить. Сочинять. Выдумывать. Создавать. По образу и подобию.

Первая книга Флореску в 2001 году получила премию Шамиссо и принесла молодому автору успех. Потом было еще три романа: «Короткая дорога домой», «Слепой массажист», «Заира». Восторженные рецензии, премии, литературные стипендии. Но это был лишь разбег. И только пятый роман, «Якоб решает любить», катапультировал своего автора в первые ряды современной европейской литературы. Книга получила в 2011 году главную швейцарскую литературную премию, стала бестселлером.

В этом романе, казалось бы, уже нет ничего биографического — предки самого Каталина не были переселенцами с берегов Рейна, он сам никогда не жил в швабской деревне Трибсветтер, но во всех своих книгах Каталин всегда пишет о самом главном опыте своей жизни. Герои его романов — кочевники между Востоком и Западом. Они не путешествуют, они кочуют в поисках лучшей жизни, родины, земли, семьи, дома. Одиссею не запихнешь в бунинский рассказ, тут нужны романные просторы.

Каждый писатель — немножко Ной, ему нужно спасти свой мир от небытия. Но никто не скажет, как рубить ковчег из слов: столько локтей туда, столько локтей сюда. И в небольшой лодке можно спастись. Каталин пробовал себя и в короткой прозе, и в лирике, но писателю Каталину Флореску нужны размеры эпоса, чтобы спасти свой рассказ от молчания.

«Якоб решает любить» — семейная сага, которая берет свое начало в Лотарингии в XVIII столетии и заканчивается в послевоенной Румынии при коммунистах.

Императрица Мария-Терезия пригласила со всей Европы колонистов для освоения земель на окраине своих необъятных владений. Ей нужны налоги, а для этого нужны люди. Банат — дикое, пустынное пространство между Дунаем, Тисой и Карпатами. Сюда отправились в поисках лучшей доли десятки тысяч людей со всей Европы. В те времена пытали свое счастье на Востоке, а не на Западе. Банат заселялся переселенцами из Эльзаса, Лотарингии, немцами, итальянцами, австрийцами.