Эскиз брака - Эмма Солтерс

Эмма Солтерс

Эскиз брака

1

Джолли Добсон следил за ней издали, понимая, что присутствие чужого человека будет воспринято как вторжение. В конце концов, она заслужила право побыть несколько минут наедине со старым Грэмом. Как-никак, он приходился ей дедом. Возможно, не самым лучшим на свете, учитывая личность покойника и все остальное. Ирония судьбы, подумал Джолли. Теперь Этелдред Говорли была единственным доказательством того, что Грэм Мейсон вообще существовал на этом свете.

Как ни странно, она мало изменилась за прошедшие годы. Одри по-прежнему напоминала женщину, на которой Грэм женился больше пятидесяти лет назад и вскоре покинул, когда в его душе поселилась страсть к приключениям. Судя по тому, что Джолли знал о своем старом друге и коллеге, Грэм Мейсон ни разу не пожалел о содеянном.

И это лучшая философия на свете, черт возьми, напомнил себе Джолли. Он сам пришел к тому же выводу много лет назад. Еще до того, как он и старый Грэм стали друзьями. Потому что если и была наука, которую выросший сиротой Джолли твердо усвоил, так это наука выживать.

Увы, внучка Грэма этой науки не знает, решил Джолли. Это можно было сказать даже с такого расстояния. Слишком худенькая, слишком бледная и слишком беззащитная… Она безусловно нуждается в поддержке.

О Господи, как будто этого мало, чтобы у него сжалось сердце… Она все еще выглядит молоденькой девушкой, которой он намеренно причинил боль много лет назад. Но выбора у него не было. И сегодня он поступил бы точно так же.

В пальцах хрустнула веточка, которую он зачем-то поднял с земли. Джолли повернулся и пошел к своему пикапу. После стольких лет бессмысленно говорить ей, что он жалеет о случившемся в тот вечер. Бессмысленно и не нужно. Наверное, она давно все забыла. А теперь, когда Джолли снова увидел ее и убедился, что его черствость не испортила Одри жизнь, он тоже может все забыть.

Обещание, данное Грэму на смертном одре, тут ни при чем. Черт побери, он сдержит свою клятву. Он присмотрит за Этелдред… но сделает это по-своему. Так же, как это делал сам Грэм. На расстоянии. Очень большом расстоянии.

У него были на это свои причины. Причины, которые не имели ничего общего с Грэмом и его желанием отдалить от себя внучку. Нет, его мотивы были куда более серьезными. Они гнездились в глубине его души, не давали покоя и даже терзали, но сейчас Джолли был не в том настроении, чтобы думать о них. А если он собирается продолжать прежнюю жизнь бродяги и искателя приключений — в чем нет никаких сомнений, — то думать о них не следует вообще.

Не в силах преодолеть желание еще раз взглянуть на Одри, Добсон обернулся, сел в пикап и уехал. И какая разница, что в душу внезапно заползла тоска, а живот свело судорогой? Он давным-давно избавился от сожалений и прекрасно проживет без них. Черт побери, как он позволил этому случиться?

Хотя Этелдред Говорли имеет полное право быть здесь, было бы лучше, если бы она вообще не приезжала в Луизиану.

Итак, старый кладоискатель умер в собственной постели. Учитывая, сколько приключений выпало на его долю, такая смерть скорее разочаровывала, чем печалила.

Одри Говорли молча смотрела на свежую могилу, к которой ее привел смотритель старого, редко посещаемого кладбища. Кто-то — скорее всего, равнодушный смотритель, с которым она только что разговаривала, — бросил на вершину глиняного холмика пару венков, увядших и высохших за неделю пребывания на жарком солнце. Одри положила между двумя венками букет свежих белых маргариток, завернутых в зеленую бумагу, и опустила руки по швам. Она думала, что заплачет, но слезы не приходили. Может быть, потому что она уже достаточно наплакалась. У нее было шесть дней, чтобы оправиться от шока, вызванного вестью о том, что ее дед умер от рака. Честно говоря, Одри даже не знала, что он болел.

Внезапно на глаза Одри навернулись долго медлившие слезы.

Делать вид, что подобное отношение со стороны деда не причинило ей боли, не имело смысла. Она чувствовала себя преданной. Не только потому, что не знала о его болезни. Одри выяснила, что дед нарочно велел сообщить ей новость о его смерти как можно позже, чтобы она не успела прибыть на похороны. Тем более что для этого надо было пересечь границы трех штатов. В конце концов, Одри была его единственной внучкой. И единственной родственницей, оставшейся в живых. Она бы обязательно приехала, если бы узнала о смерти вовремя.

При мысли о том, что ее упорная борьба за любовь деда закончилась, Одри судорожно всхлипнула. Она проиграла.

Скорбь и обида заставили ее склонить голову и пролить слезу на свежую могилу. Но спустя несколько мгновений она тяжело вздохнула, подняла мокрое лицо к бледно-голубому небу и взяла себя в руки. Да, она узнала о смерти деда слишком поздно, чтобы успеть к погребению. Но это и к лучшему. Иначе встреча с его друзьями и знакомыми заставила бы ее испытать дополнительный эмоциональный стресс. Имена и лица совершенно чужих людей только подчеркнули бы то, что для деда она никогда ничего не значила.

Впрочем, успей Одри на похороны, одного человека она все же узнала бы. Джолли Добсона, младшего компаньона деда. Она познакомилась с Джолли девять лет назад. Скорее всего, именно он позаботился о погребении и всем, что было с ним связано. Иными словами, сделал то, что должна была сделать она. Однако Одри нисколько не жалела, что не встретилась с мистером Добсоном. Даже сегодня, когда она немного успокоилась, Одри едва ли была готова вновь увидеть этого человека.

Честно говоря, она сомневалась, что такое время настанет вообще. Уж слишком большого дурака она сваляла тогда, когда дед привез Джолли с собой во время одного из редких визитов в Талсу. С тех пор прошло девять лет и Одри сильно повзрослела — во всяком случае, эмоционально, — и Джолли Добсон едва ли узнал бы в ней прежнюю порывистую девчонку. Разве могла Одри подумать, что тот, кто девять лет владел всеми ее помыслами, сейчас со смешанным чувством тоски и сожаления молча наблюдает за ней из своего укрытия.

Теперь ей было двадцать шесть, и она уже давно научилась сдерживать свои эмоции. Какая разница, помнит Добсон или нет жаркий летний вечер, когда Одри наивно попросила поцеловать ее, а он повернулся спиной и ушел. Тот случай заставил Одри пережить страшное унижение и едва не разбил ей сердце, но она пережила это. И даже когда спустя несколько лет Одри поняла, что этот человек — совершенно чужой — значил для ее деда больше, чем она, это ее уже не волновало. Нет, теперь все это не имело никакого значения. Особенно сегодня.

А даже если бы и имело, все равно ничего изменить нельзя. Слишком поздно. Она приехала сюда, в Лафайет, штат Луизиана, просто потому, что поверенный, позвонивший ей по телефону и сообщивший о смерти деда, потребовал ее присутствия при оглашении завещания усопшего. Она как следует подумала и решила, что приедет. В конце концов, это ее последняя возможность отдать дань уважения покойному. Едва ли она когда-нибудь вновь попадет в Южную Луизиану. Теперь ей здесь просто нечего делать. Впрочем, как и раньше.