За кулисами - Дитер Болен

Dieter Bohlen — Hinter den Kulissen

Дитер Болен — «За кулисами»

Предисловие

Осенью прошлого года Дитер Болен со своей первой книгой «Ничего кроме правды» сразу стал мегабестселлером. Всю Германию охватила лихорадка, известнейший продюсер Германии стал любимцем читателей и — ничего себе! — даже критиков! Человек, который уже более двадцати лет пишет историю немецкой поп–музыки, без труда взобрался на вершину литературных бестселлеров. Успех постиг Дитера и в бытность его членом жюри в шоу «Германия ищет суперзвезду». Без сомнения, его участие оказалось решающим фактором для рейтинга этого теле–шоу. Его прикольные и подлые сентенции во время кастинга довели до истерики не одного юного певца, что, впрочем, его самого нисколько не растрогало: «Я не мать Тереза!» Но этими же сентенциями он покорил сердца телезрителей: за ходом шоу следили до 12 миллионов человек, впечатляющая цифра. И все–таки самое сильное впечатление произвели невероятная профессиональность Дитера Болена и его абсолютная лояльность по отношению ко всем финалистам шоу, к его «ягняткам», которых он опекал с заботливостью директора детского лагеря, но не как музыкант, а как человек. И в конце концов присудил «пижонке с добрым сердцем» Эльке Гейденрейх первое место, как любимице немецкой публики.

Intro

В красивых словах нет правды

В правдивых словах нет красоты.

Предисловие — это как увертюра, как предвкушение радости. Из печального сексуального опыта известно, что «до» частенько бывает лучше, чем «после». Только не волнуйтесь, дорогие друзья, здесь все будет по–другому: мое перед–дисловие лишь вполовину так прикольно, как то, что последует за ним.

Конечно, опять последует тот же самый вопрос: зачем Дитер пишет вторую книгу? Он снова, во что бы то ни стало, хочет набить свои карманы? Ответ: да, конечно. Но этого ответа уже недостаточно. Поэтому мне пришлось выдумать новый повод: до моей первой книги меня любили всего несколько процентов немцев. После «ничего кроме правды» как–никак уже пятьдесят процентов. Теперь я хочу заполучить другие 50 процентов, чтобы и они могли считать меня очаровательным глупышкой.

Впрочем, здесь мне придется разок извиниться — извиниться за тех дурных подражателей, которые этой осенью вышли на рынок со своими автобиографиями. Простите, я этого не хотел!

И, наконец, один маленький совет от меня! Обращайтесь с этой книгой, как с жареной колбасой: вгрызайтесь в нее. Чувствуйте ее вкус. Слегка переварите. Ну, а потом добро пожаловать сами–знаете–куда! А теперь: Приятного аппетита, я люблю вас всех!

Ваш Дитер.

2000

Пур. Или: обнаженный, в бассейне с Гартмутом

Каждое лето я пару недель провожу на ласковом райском островке Майорке. А в 2000 году еще и с Наддель, исполнявшей обязанности старшей жены. И кто же был там еще?

Кое–кто похуже, чем кровавые мозоли на ногах и воспаление десен, вместе взятые — Гартмут Энглер, певец швабского джаз–банда Пур. По профессии истязатель иностранных слов и коллекционер плюшевых игрушек. В общем–то, это его личное дело. Но вот в чем он действительно повинен перед человечеством, так это в его отвратительном вытье:

«…кУда под–девааались вЫв–сее хин–индеЙцы?»

Поучив 48 семестров немецкий и английский, он откровенно считает себя грандиозным автором. (Бедолаги индейцы, я думаю, у них на этот счет другое мнение. Возможно, Гартмут уже допелся до отправки на тот свет).

Ну, это порядочная книга. По заслугам и честь! За то, как Гартмут и его ребята сделали карьеру — обнажим головы! Все годы подрабатывать в качестве танцевального оркестра средней руки, под покровительством ипотечного фонда BHW и фирмы «Ромилка», торговавшей войлоком — черт побери! И на этой посредственности зарабатывать деньги — это достойно подражания.

К сожалению, коллекционерам плюшевых игрушек въезд на Майорку не запрещен. Порт Андратикс, моя излюбленная райская деревушка, на моем любимом райском островке, совсем не велика. Поэтому отдыхающие практически неизбежно сталкиваются друг с другом. Каждый вечер мы с Наддель ходили пропустить на сон грядущий по стаканчику в «Никсе», месте всех встреч на бульваре у самой гавани. Там за кружечкой пива щебечут Удо и Гейно Линденберги (Удо, быть может, за двумя кружечками). А с террасы открывается прекраснейший вид, о котором только можно мечтать, на море, волнорез и роскошные яхты, стоящие на якоре.

«О, привет, добрый вечер!» — подвалил ко мне какой–то кошмарик. Луна полускрылась за облаками, так что в первый я миг я увидел только нос. Гартмут! Бежать было некуда.

«Да, кого я вижу, ну… да… привет!» — выдавил я в ответ. Мы завели благочинный треп: о погоде, о народе. И снова о погоде. В отпуске нужно быть вежливым и не раздражаться.

«Я обзавелся новой резиденцией», гордо заметил Гартмут пару минут спустя. «Прекрасная архитектурная жемчужина Майорки! С панорамным видом на голубой простор и бассейном, который просто создан для этого ландшафта. Экстракласс!»

Да–да! Мой дом. Моя машина. Моя конюшая. Мне все это уже знакомо. Такие припадки случаются у всех, кто находится в моем обществе.

Тем временем перевалило за полночь. Десять бокалов шампанского, когда ударяют разом в голову, заглушают любую боль. И тогда можно вытерпеть даже величайшего хвастуна всех времен и народов.

«Знаешь», — наклонился ко мне Гартмут, прилипнув глазами, похожими на две слюнявые присоски, к декольте Наддель, — «мой новый альбом превосходен. Я могу подчеркнуть — исключителен! Чтобы не сказать — уникален! Ты не должен упускать возможность послушать мой голос! Я тебе гарантирую: Это будет восхитительно, правда, поверь мне, такого ты еще не слышал!» На свете есть много людей, уверенных в себе. Но ничего подобного мне раньше не попадалось. Время от времени Гартмут поворачивал свой словесный фонтан, дабы одарить беседой и Наддель: «… тра–ля–ля и бу–бу–бу…Послушай! Твое тело — высший класс! Просто экстраординарно! Венец красоты!»

И три бокала шампанского за это.

Ой–ой–ой, думал я, посмотри–ка! Гартмутечка, который был известен тогда, как заботливый отец семейства, явно любил девочек с красивыми формами. Следующие два часа он усердно подбивал клинья к Наддель. Я отнесся к этому довольно небрежно, ведь я знал, что с таким провинциальным рок–н–ролльщиком ей делать нечего. (Если бы я тогда догадывался, что у нее потом будет с Ральфом Зигелем, я, наверное, вел бы себя менее легкомысленно).

Где–то около двух «Никсе» стало пустеть. «Вы не хотите побывать в моей маленькой резиденции?» — предложил Гартмут. «Придет парочка моих друзей. Мы сможем пропустить по аперитиву».

Надо сказать, к тому времени мы с Гартмутом здорово упились.

По приходе домой Гартмут первым делом показал Надделькомнаты наверху. Я остался сидеть внизу в гостиной, окруженный подхалимами Гартмута, Его приятелями, которые обо всем, что бы он ни делал, говорили: «Браво, ты крут, ты крут! Ах, Гартмут, до чего же ты крут!».

Пытаясь завести разговор с этими пустоголовыми болванами, я все время слышал хихиканье Гартмута и Наддель, когда они ходили из комнаты в комнату. Я хорошо ее знаю, если она не знает, что сказать, она начинает смеяться.

Мне вообще–то было не до смеха. Столь жутко обставленного дома мне потом долго не попадалось. Обстановка была холодна, бессердечна, бездушна. Как будто Гартмут пробежался по мебельному магазину «Нойрейх» и собрал в свою тележку все товары со скидкой без разбору. Неповторимое безвкусие.

Но самым ужасным разочарованием оказалась хваленая дорогущая Гартмутова панорама. Любой предпочел бы глядеть вечерами на милые и близкие огни гавани и города. Но не Гартмут: он день–деньской пялился на бескрайнее море. А вечерами, после захода солнца, на непроглядную темень. Черная дыра. Такое ощущение, будто ты задыхаешься. Как будто ты посреди Небытия. Да еще этот безвестный дом.

Ну, и конечно: «Эй, Дитер, разве это не эксклюзив? За это я выложил два миллиона!» — Гартмуту требовалось мое подтверждение, что все здесь круто.

«Нет!» — сказал я уверенным тоном — «Я эту лачугу и даром бы не взял. Правда, не взял бы. Отсюда же ни бельмеса не видно! Кому нужен такой вид, как этот? Днем тебя нет дома. А вечером от такого вида никакого толку. Темно, как в заднице у Уитни Хьюстон».

Мы предпочли быстренько сменить тему, и разговор зашел о музыке. Это было еще ужаснее. По мнению Гартмута, я в тот час разговаривал с величайшим композитором, величайшим сочинителем, величайшим певцом всех времен и народов. Популярным сверх меры. И вообще, в то время не нашлось бы второго такого как он. Брайан Адамс, Джо Кокер, Тина Тернер, все равно, кто, все они — лишь крошечные огоньки рядом с этим гением — ходячей голосовой связкой.