Обеднённый уран. Рассказы и повесть - Алексей Серов

Алексей Серов Обеднённый уран

Серия «Ярославский писатель» основана по решению Экспертного Совета при губернаторе Ярославской области в 2012 году.

Два слова о настоящей прозе (Предисловие)

Говорить о прозе Алексея Серова, как, впрочем, и о нём самом, нелегко. На первый взгляд, в рассказах автора нет ничего такого, что требовало бы от читателя энциклопедических знаний в области истории и литературы, нет параллелей с какими-то известными событиями или классическими произведениями. И всё же…

Проза Алексея Серова течёт в русле того самого «великого и могучего…», обращение к которому классик начал с восхищённого: «О….!» Автор повествует. Он рассказывает. Делает это так ненавязчиво, как, пожалуй, сегодня уже мало кто умеет. Разучились. Нынче каждый «писака» старается переорать другого, дабы обратить на себя внимание. Один выкидывает коленца всякие, чтобы «засветиться», другой разными способами «пиарится». Может, это и не совсем так, но таково расхожее мнение почтеннейшей публики о нынешней писательской братии. То ли братия измельчала, то ли предмет ею понимается неверно.

Однако, взявшись читать Алексея Серова, обнаруживаешь, что всё в вечности расположено по своим местам. Любовь остаётся любовью, подлость подлостью. И сущность человеческая сущностью человеческой остаётся: как ни назови человека алчного — предприниматель, олигарх, бизнесмен — он останется стяжателем. И сам язык никуда не делся. Вот он, без выкрутасов, ясный и берущий за душу.

Герои автора — простые люди, занимающиеся обычным делом, из которого день за днем ткётся, как полотно, их жизнь. И мечтают они образами, близкими каждому человеку. Юному поколению эта картина мира передается от мамы с папой, а тем — от стариков, предков. «…Другой берег речки был низкий и болотистый, но он плавно поднимался на протяжении километров полутора, потом, видимо, обрывался к старому руслу реки, а за тем руслом, на плоскогорье, примостилась очень приятная на вид деревенька дворов в тридцать-сорок. Крыши её аккуратно лепились одна возле другой, сбоку стояла высокая тёмная ель, похожая на церковную колокольню. При взгляде на неё каждый раз хотелось перекреститься…»

За простотой изложения скрывается необъяснимая притягательность. Точным художественным словом создается реально осязаемый образ.

Да и сам автор — Алексей Серов — словно персонаж собственных рассказов. Внешне он похож на медведя и сложением своим, и проявлением чувств на лице. Он могуч и тих. Ярость и радость его не выражаются в резиновых гримасах и воплях. Для врага такой представляет главную опасность. Трудно угадать, что там у него на уме. Для друга — нет надёжней опоры. Подставит плечо без лишних слов.

Алексей не витает в эмпиреях. Он живёт жизнью своих любимых героев. Занимается рабочим делом. Он сварщик высокой квалификации. Потолочный шов сделает и глазом не моргнёт. Правда, сегодня приходится всё больше газорезкой заниматься. Старые предприятия идут на слом.

И его герои похожи на автора, как вся рота на командира. Так и живут они, органично дополняя и продолжая друг друга. Автор и его проза. Краски её неярки, их тона точны до скупости. Ироничность рассказчика не сразу бросается в глаза. Но она там есть, как малахитовый узор внутри серого камня, покрытого мхом. Письмо Алексея Серова не подстраивается под «лайки». Язык его из той породы, что возникла задолго до суррогатного общения. Он оттуда, где с книгой говорят по душам.

Вячеслав Ковальков

Рассказы [1]

Без ошейника

Сначала его не звали никак. Их было шестеро, и никто не спешил придумывать имена этим слепым беспородным щенкам. Сердобольные женщины, которые приносили мамке каждый день немного еды, различали их только по масти. Говорили: ого, этот, Рыжий, злой какой. Или: эта дурочка, Пятнистая, ничего не понимает. Или: смотри, Серый, не бегай на дорогу, задавят.

А этот, хотя и самый большой, был какой-то тихий, спокойный. Он тоже, конечно, прорывался к мамкиным сосцам, но его легко отталкивали в сторону. Пока все ели, он терпеливо сидел рядом и чесал за ухом — был ленивый, вялый, не рычал и не скалился, и за это самый первый из своих братьев и сестер получил имя: Тишка.

Ну, получил и получил, не больно-то много изменилось от этого в его жизни. Хозяин для него вместе с именем не нашёлся.

Постепенно щенков становилось меньше. Серого взял на воспитание охотник, и щенок часто проходил на поводке мимо своей бывшей берлоги между гаражами, злобно лая на оставшихся, как будто никогда их и не знал. Пятнистую забрали сторожить котельную; ей можно было позавидовать — кочегар человек добрый, и зимой тёплый угол собаке всегда обеспечен. Рыжего задавило машиной. Остальные тоже куда-то постепенно исчезли. Остался только Тишка. Его, самого большого, наверное, боялись брать. Не прокормить, а если окажется ещё и слишком злой. Так что он долго бродил по посёлку за мамкой, и она кормила его, хотя от рождения прошло уже несколько месяцев.

Он действительно сильно вырос. Алкоголики у магазина только усмехались, глядя, как здоровенный Тишка выпрашивает у мамаши титьку, а мамка, огрызаясь, неохотно укладывается набок, чтобы дать поесть своему последышу.

При помощи всего лишь нескольких кусочков колбасы один азартный местный мужик, Серёга Захаров, выдрессировал Тишку становиться на задние лапы, выпрашивая подачку. На удивление всем, пёс мог простоять так целую минуту, а то и больше, да ещё вдобавок лягал в воздухе передними лапами и просительно повизгивал. Тут-то Серёга и сказал:

— Ох, Тишка! Ну, Тишка! Не Тишка ты, ёптырь, а Етишка!

И с тех пор это новое клоунское имя приклеилось к нему. Тишка-Етишка. А он не обижался, ему какое дело. Тем более, и произносили-то его всегда без злобы.

Вскоре после начала этих выступлений мамка ему уже не требовалась, он и так всегда был сыт.

Тишка привыкал к людям долго. В конце концов он понял, что жизнь зависит только от них. Даже мамка не была настолько важна, как люди. Они владели едой, они были сильны и могли в любой момент убить даже самую большую и зубастую собаку. Машиной, палкой или из ружья. Как-то возле гаражей одного пса, не вовремя гавкнувшего на случайного прохожего, человек просто забил ногами. Могли сделать укол, останавливающий сердце и дыхание. Могли снять шкуру, а из собачьего мяса сделать пирожки. Они могли много чего. Их нужно было всегда опасаться и держать с ними ухо востро. Про уколы, шкуру и пирожки Тишка, правда, понятия не имел, но инстинктом чуял такую возможность. Люди могли всё.

Тишка целыми днями сидел возле поселкового магазина. Он почти никогда не голодал. Но ему было скучно, он не знал, чем заняться. Другие чем-то занимались, а у него не было никакого дела.

Возле посёлка протекала небольшая река, и, пока стояло лето, Тишка часто уходил на берег, спать где-нибудь под кустами. Когда было жарко, он купался, но реку никогда не переплывал. Несколько месяцев назад пацаны бросили его в воду, собираясь научить плавать, и он камнем пошел ко дну. Успели, вытащили. Но к воде он с тех пор относился с подозрением и максимум, на что отваживался — это намочить брюхо и шумно отряхнуться, так, чтоб брызги и слюни веером.

По другому берегу ежедневно проходило стадо коров из ближайшей деревни. Тишка слышал, как пастух щёлкает кнутом. Коровы норовили разбрестись, по-бегемотьи влезть в камыши и остаться там, в воде, на весь жаркий день. Траву жевать им совсем не хотелось.

Лето тянулось длинное.

Пастух, между прочим, был неважный, пьяница, которого и взяли на эту должность только потому, что в деревне мужиков почти не осталось, как в войну. Звали его Саня-доходяга. Раз по осени он достукался, напился прямо в поле, уснул. Две коровы пропали. Пастуха уволили, наняли другого мужика, откуда-то из города. Наняли уже на следующий сезон, потому что этот почти закончился, коров переводили на зимние квартиры. Начальству было немного странно, что нашёлся городской человек, который захотел стать пастухом, работать за совсем небольшие деньги, но почему бы и нет, пожалуйста, вроде бы не псих. Да и дело-то простое. Главное — чтобы не пил чрезмерно.

Тишка в это время оказался на цепи. Случилось так, что однажды он крутился возле поселковой базы пиломатериалов, где его все, разумеется, хорошо знали. Кто-то вынес ему ломоть заветрившейся колбасы, и Тишка жевал её, ворча от удовольствия. Тут в ворота въехала машина. Из машины вышла женщина, которая сразу чем-то не понравилась Тишке. Пахло от нее странно-тревожно, одета была необычно. Тишка на всякий случай гавкнул и, облизываясь, прошел мимо. Он не хотел её сильно пугать, так только, обозначить своё присутствие.

Женщина ахнула, быстро забралась обратно в машину и принялась звонить куда-то по мобильному телефону.