Формула шага - Леван Чхаидзе

Л. ЧХАИДЗЕ, С. ЧУМАКОВ

ФОРМУЛА ШАГА

От авторов

Эта книга рассказывает о жизни и научной деятельности члена-корреспондента Академии медицинских наук СССР, лауреата Государственной премии Николая Александровича Бернштейна, крупного ученого-физиолога, сыгравшего решающую роль в создании учения об управлении движениями, которое имеет важнейшее значение для спортивных тренировок.

Объем рукописи не позволяет создать подробную научную биографию Н. А. Бернштейна. Это дело будущего. Задача авторов более скромная — рассказать о важнейших вехах его жизни и деятельности, проследить формирование как ученого, постараться показать, что дали науке и практике работы Н. А. Бернштейна.

Авторы искренне благодарят Татьяну Сергеевну Попову, многолетнюю сотрудницу Н. А. Бернштейна, за помощь, оказанную во время работы над книгой.

Ночные старты

Минул всего год, как Серафим Знаменский впервые выступил на легкоатлетических соревнованиях. И вот уже за плечами всесоюзный рекорд в беге на 5000 метров. Честно говоря, Серафим никак не мог привыкнуть к шумной славе, вдруг окружившей его. Было даже неловко читать статьи, где тебя сравнивали с героями пятилетки, называли ударником спорта. Журналисты, нацелив «вечные перья» в блокноты, допытывались, собирается ли он взять на себя смелость побить рекорд чемпиона мира Жюля Лядумега и когда?

Серафим никаких обязательств ни брать, ни давать не хотел. Мялся, уходил от ответа. Недовольные журналисты прятали блокноты в карманы...

Чемпион мира француз Жюль Лядумег в те осенние дни 1934 года был как раз в Москве. Институт физкультуры время от времени приглашал известных спортсменов, чтобы в спокойной, так сказать, «домашней» обстановке обстоятельно познакомиться с техникой сильнейших атлетов мира. На то были особые причины. Молодой советский спорт делал свои первые шаги на мировой арене. Чтобы догнать и перегнать, полезно было сперва поучиться на лучших образцах.

Жюль Лядумег усердно исполнял роль заезжей звезды: обстоятельно рассказывал о своем пути в большой спорт, о системе тренировок, на институтском стадионе демонстрировал технику бега.

Серафим вместе с братом Георгием, тоже легкоатлетом, не пропускали ни одной тренировки, ни одной беседы с Лядумегом, но до конца разобраться, чем же все-таки берет француз, не могли. Вроде и ростом он поменьше, и физически послабее, а дотянуться до него — поди-ка попробуй!

Тренеру приходилось отделываться общими словами.

— Техника, блестящая техника!

Братья и сами понимали, что все дело, конечно же, в технике, но в каких ее деталях?

Люди они были трезвые и самокритичные. Отлично чувствовали, что побеждают главным образом за счет воли, напора и силы. Пытались сравнить технику Лядумега со своей. Но шаг бегуна состоит из множества позиций, сменяющих одна другую в не уловимые глазом мгновения. В каких же деталях шага заключены доли секунд, которые складываются в не преодолимые пока минуты? Где найти способ, который заставил бы мгновения бега застыть, выстроиться послушной вереницей, чтобы можно было — как угодно, с лупой, с карандашом в руках — исследовать их и найти способ отшлифовать свою технику до той чистоты и автоматизма, которые так непринужденно демонстрировала заезжая знаменитость. Демонстрировала спокойно, явно уверенная в своей непобедимости.

Черт возьми, как же хотелось показать этому французу спину на финише!

И когда братьям сказали, что с ними хочет познакомиться профессор Николай Александрович Бернштейн из научно-исследовательского института физкультуры, они отправились не мешкая.

Профессор походил на типичного дореволюционного интеллигента. При галстучке. Чеховская бородка клинышком. Фигура явно неспортивная. На вид лет сорок пять. Потом Серафим сообразил, что старит его бородка, и скинул лет пять-шесть.

Николай Александрович без лишних слов стал объяснять братьям, что хочет от них.

Вот уж двенадцать лет занимается он изучением человеческих движений, пытаясь проникнуть в секреты того, как управляет ими человек, как их координирует. Уже дважды — в двадцать шестом и двадцать девятом годах — делал попытку исследовать бег, однако опыты оказались явно неудовлетворительными, потому что испытуемыми были спортсмены невысокого класса. Это все равно как если бы по работам слабого подражателя пытаться создать для себя представление о мастерстве, скажем, Ильи Ефимовича Репина. Разумеется, нужно изучать работы самого художника. Так и здесь. Накопленный материал не отвечал основному требованию — изучать движения в условиях максимальных нервно-мышечных напряжений, доступных человеку лишь на высоком уровне мастерства.

И вот теперь такой прекрасный случай — три замечательных легкоатлета в одно и то же время в одном городе. Это очень интересно — произвести сравнительный анализ техники нескольких мастеров.

— В ваших глазах я вижу вопрос,— усмехнулся профессор,— «а что нам толку от этой чистой науки?». Видите ли, мне кажется, что ваша «машина бега» сильнее, чем у Лядумега. Но работает она временами вхолостую, иногда не на полную мощность, а кое-где у вас явный перерасход «топлива». Вот я и предлагаю разобраться в работе вашего «машинного отделения», выяснить, как скоординированы усилия всей системы рычагов двигательного аппарата. Потом, я думаю, у вас появится отличная возможность вместе с тренером рассчитать систему тренировок. Я подчеркиваю — именно рассчитать.

«Аппарат», с помощью которого профессор намеревался проводить эксперименты, находился тут же, в комнате. Это был громоздкий деревянный ящик на треноге — старомодная фотокамера. Перед объективом видно было некое сооружение: черный круглый диск с прорезями и электромоторчик. Диск напоминал популярную в те годы детскую игру — стробоскоп, своеобразный настольный «кинематограф». Стоило раскрутить такой диск, и ряд фигурок оживал в мелькании прорезей.

Честно говоря, Знаменские пока плохо представляли себе, как при помощи такого громоздкого сооружения можно изучать стремительный бег. Неужто уважаемый профессор, взгромоздив всю эту механику себе на плечи, собирается носиться вслед за ними по беговой дорожке?!

Однако всякие вопросы казались неуместными. Профессор же сообщил, что Жюль Лядумег уже дал согласие на циклосъемку — так назывался эксперимент,— и теперь Николай Александрович призывает Серафима и Георгия тоже пожертвовать пару вечеров для науки.

Братья согласились и договорились встретиться 1 октября на институтском стадионе в восемь вечера. Вместо обычного спортивного костюма надлежало взять с собою черное обтягивающее трико. Так требовалось для опытов.

День 1 октября выдался ветреным и холодным. Небо обложили низкие серые тучи. Вот-вот сорвется мелкий осенний дождик. Быстро темнело.

На стадионе спортсмены появились почти одновременно.

Николай Александрович со своими помощниками уже трудился. Они установили по сторонам дорожки точно напротив друг друга две фотокамеры и теперь подсоединяли провода к устройствам перед объективами, тянули длинный кабель к линии старта.

Бернштейн заговорил с Лядумегом по-французски так же быстро и четко, как накануне с братьями Знаменскими на родном русском. Тот сперва согласно кивал головой, но потом стал чему-то решительно возражать. Бернштейн, пожав плечами, отошел.

— Вы, товарищи, куда сговорчивее, чем наш гость (речь шла о спортивном трико, которое Бернштейн попросил надеть вместо обычного спортивного костюма),— сказал он Серафиму и Георгию. — Не хочет Лядумег натягивать трико — и все тут. Доказывает, что это не спортивный наряд. Да бог с ним, пусть бежит как хочет! А вы, пожалуйста, идите в раздевалку, готовьтесь. Мы уже скоро все наладим. Как стемнеет, начнем.

...В необычном наряде братья Знаменские были изящны и даже скульптурны: костюмы подчеркивали атлетизм обоих.

— Вы сейчас словно два мима,— улыбнулся Бернштейн,— вам бы теперь грим на лица, огни рампы и переполненный зал. Но... вместо этого придется надеть на себя вериги и довольствоваться нашим более чем скромным обществом.

По лицу месье Лядумега было видно — он начинал сожалеть, что не облачился в эту одежду, неожиданно оказавшуюся столь изящной. К тому же она была и практична: в майке и трусах было значительно холоднее. А плащ накинуть было невозможно, потому что помощники профессора принялись навешивать на спортсменов дополнительное снаряжение. «Вериги» оказались полегче, чем у монахов-подвижников, однако опутывали все тело.

На сгибы суставов рук и ног на петлях прикрепили маленькие электрические лампочки. Одну прицепили даже на темени.

Бернштейн сам все придирчиво осмотрел:

— Итак, электрификация закончена. Да будет свет!

Теперь стало понятным назначение длиннейшего кабеля — метров восемьдесят. Один из помощников подсоединил его к поясу Серафима, сюда сходились проводки от всех лампочек. Лампочки зажглись, словно праздничная иллюминация.