Поцеловать осиное гнездо - Джонатан Кэрролл

Джонатан Кэрролл

Поцеловать осиное гнездо

Посвящается: Пэту Конрою, Стивену Кингу, Майклу Муркоку, Полу Уэсту

Если ты мой доподлинный лик не найдешь,

Если я твой доподлинный лик не найду,

Мир пойдет по шаблонам чужим, и фальшивый,

Ложный бог заслонит нашей жизни звезду.

Из «Ритуала чтения друг другу» Уильяма Стаффорда

Часть первая

Не люблю есть один – и это одна из причин, почему я так прославился. Когда кто-то публично ест в одиночестве, в этом есть что-то щемящее и в то же время отталкивающее. Лучше уж остаться дома и, развалясь перед телевизором с пригоршней крекеров в руке, хлебать из жестянки апельсиновый компот, чем сидеть у всех на виду в ожидании, когда тебе принесут твой жалкий одинокий обед.

Я высказал это наблюдение, обедая с моим агентом Патрисией Чейз.

Патрисия – красивая крупная женщина, но под этой внешностью кроется настоящий крутой мужик. Она взглянула на меня так, как часто смотрела за двадцать лет нашего знакомства, – с ей одной присущей смесью раздражения, удивленной радости и злобного оскала.

– С чего это ты взял, Сэм? Обедать в одиночестве – что может быть приятнее! Берешь с собой книжку или любимый журнал, и не нужно говорить или развлекать компанию – ешь себе в своем темпе... Обожаю есть одна.

Я пропустил ее слова мимо ушей.

– Зато лучше всего на свете – это пойти в ресторан с новой женщиной. Заказываешь, и тут вы впервые начинаете по-настоящему разговаривать. Все, что было до того, – пустая болтовня. В этом есть что-то магическое – сидеть в уютном ресторане с прекрасной незнакомкой...

Патрисия улыбнулась и взяла из корзинки булочку.

– Что ж, мой мальчик, у тебя богатый стаж обедов с прекрасными незнакомками. Каковы последние сведения об Айрин?

– Да она все звонит и дразнится – мол, наняла лучшего в городе адвоката по бракоразводным делам. А потом гогочет, говоря, сколько хочет потребовать в суде.

– Но вы же до брака заключили соглашение.

– Это хорошо звучит, когда женишься, но при разводе такое соглашение почему-то ничего не стоит.

– Айрин была твоей третьей женой. Многовато, черт возьми.

– Если тебя довели блохи, это еще не повод сжигать одеяло. Разве не говорят, что оптимизм – хорошая штука?

– Ну, с тем, сколько ты платишь двум своим предыдущим супругам... Я бы на твоем месте поставила на Айрин точку и впредь обходилась бы просто подружками. Кстати, раз уж заговорили о деньгах – как там дела с твоим новым романом?

Я прокашлялся, так как не хотел, чтобы мои слова прозвучали сипло или пискляво:

– Никак, Патрисия. Пшик. Закрома пусты. Я иссяк.

– Не очень хорошая новость. Парма все звонит и спрашивает, что с тобой происходит. Привык трепаться. Думает, ты от него скрываешься.

– Скрываюсь. А вообще Парма избаловался. За восемь лет я написал ему пять книг и дал заработать кучу денег. Что ему еще от меня нужно?

Патрисия покачала головой:

– Не так все просто. За новую книгу он выплатил тебе большой аванс и имеет право знать, что происходит. Поставь себя на его место.

– Не могу. Мне и со своего хорошо видно. Все эта книга – сплошной елей. Все персонажи застыли в полудохлом состоянии. Сюжет буксует.

– Заявка звучала неплохо.

Я пожал плечами:

– Заявку навалять легко. Десять страниц восклицательных знаков и междометий.

– И что ты собираешься делать?

– Возможно, снова женюсь. Надо же хоть немного отвлечься.

Откинувшись на спинку, она заливисто рассмеялась. Это было приятно, потому что давно уже мне не удавалось никого рассмешить. Особенно самого себя.

Остаток обеда прошел в борьбе между нелюдимой и неуемной сторонами моей натуры. Патрисия прекрасно меня знала и умела определять, когда я притворяюсь. Я заключил, что ее беседа с моим редактором Аурелио Пармой была не слишком приятной, поскольку нечасто получал от своего агента приглашения на бизнес-ланч. Обычно мы разок-другой в месяц говорили по телефону да плюс устраивали торжественный ужин, когда я вручал ей новую рукопись.

– Докуда ты дошел?

– Главный герой бросает жену и живет с той девицей.

– Сэм, это же было на первой странице заявки!

– Знаю, Патрисия, знаю. Об этом-то я тебе только что и говорил.

– Ну а если... – Она побарабанила пальцами по столу.

– Никаких «если»! Все «если» я уже перепробовал, честное слово. Взялся было за короткий рассказик, но получалась такая нудятина, что даже мою ручку стошнило. Говорю тебе, ничего не выходит. Это не просто творческий затык, это творческая засуха. Не мозги, а настоящая Эфиопия.

– Тебе повезло, что это не случилось раньше. Ты успел выпустить девять книг. Не так уж мало. Похоже, ты просто исписался.

– Вот только время для этого не самое удачное. Притом, что Айрин там точит ножи...

Мы перевели разговор на другое, но призрак моего великого молчания продолжал витать над столом, как смог над Мехико. Уже под занавес Патрисия предложила мне куда-нибудь съездить, проветриться.

– Терпеть не могу этих поездок! Когда я был женат на Мишель, мы поехали в Европу, но там мне больше всего хотелось не вылезать из номера и смотреть «Си-эн-эн».

– Мне Мишель нравилась.

– Мне тоже, пока я на ней не женился. Она думала, из меня выйдет великий писатель, если я постараюсь. Интересно, чем я, по ее мнению, занимался за столом? Готовил суши?

Патрисия бросила на меня характерный взгляд – мудрая совушка-старушка:

– Какие книги ты бы предпочел писать – великие или такие, что хорошо продаются?

– Я давно оставил мысль чем-нибудь удивить людей. Есть такая русская поговорка: правда глаза колет. Из того немногого, что я знаю о себе наверняка, – это что мои книги интересно читать, но они никогда не станут великими. И ничего, меня это вполне устраивает. Я из тех людей, кто искренне благодарит судьбу за то, что она дает. Однажды в аэропорту я видел троих людей с моими книжками в руках. Не выразить, как я был счастлив!

Мне казалось, что вопрос закрыт, но Патрисия сказала:

– Нужда научит горшки обжигать.

– Что?

– Я тоже знаю русские поговорки. Я же тебе эту книгу и подарила, болван! Хорошо довольствоваться тем, что делаешь, если вечером спокойно ложишься спать. Но ты-то больше не спишь спокойно... Ты писал триллеры, они пользовались успехом, ты был счастлив. Теперь ты не можешь писать, ты опустошен и мрачен. Может быть, пришла пора написать великую книгу? Посмотрим, что получится. Может быть, я выбью тебя из колеи.

Воцарилась долгая пауза; мы буравили друг друга глазами, как на дуэли.

– Не пойму вот после таких слов – ты кто, сука или пророчица?

– Сука. Сука, которая хочет заставить тебя работать, чтобы прокормить твоих бывших жен.

Ирония состояла в том, что первоначально этот день предполагался как праздничный. Только что вышла в мягком переплете моя последняя книга «Волшебный завтрак», и я приехал в Нью-Йорк, чтобы раздавать автографы в книжном магазине «Личина» у моего друга Ганса Лахнера.

Люблю надписывать книги. Это тот редкий случай, когда лицом к лицу встречаешься с людьми, разделившими с тобой самую важную часть твоей жизни – время, когда ты рассказываешь им истории. Конечно, то и дело попадаются чокнутые, желающие получить автограф на полотенце, или такие, с кем не решишься сесть рядом в метро, но в целом это приятное времяпрепровождение, да и послушать комплименты своей работе не обидно. Сначала такие мероприятия пугали меня, так как я был убежден, что никто не придет. Но никогда не забуду своих чувств, когда впервые пошел на такую встречу с раздачей автографов и увидел ожидавшую меня толпу. Это был восторг.

Ганс Лахнер несколько лет работал редактором в одном знаменитом издательстве, но все эти интриги и мышиная возня ему осточертели. Получив наследство после смерти родителей, он вложил его в «Личину». Магазин был маленький, но прекрасно оформленный и уютный, а Ганс обладал безупречным литературным вкусом. Однажды я вошел туда и застал его увлеченным беседой с Габриэлем Гарсиа Маркесом.

– А я и не знал, что ты говоришь по-испански, – сказал я ему потом.

– Я и не говорю, – ответил Ганс – Но в тот день научился.

Он рекомендовал мой третий роман, «Татуированный город», знакомому голливудскому продюсеру, который роман купил и в конечном итоге снял по нему фильм. Я был очень обязан Гансу и всеми силами стремился отплатить за добро.

Когда я вошел в «Личину» после обеда с Патрисией, вид у меня был, наверное, как у Питера Лорри в «М», потому что Ганс сразу же подошел и сказал, что выгляжу я дерьмово.

– Дерьмо-то какое – собачье или человеческое? Это большая разница.

– Что с тобой?

– Я только что обедал со своим агентом, и она сделала из меня отбивную.

– Мистер Байер?

Мгновенно нацепив улыбку, я обернулся, и мне прямо в морду сверкнула фотовспышка. Когда множество солнц, прилепившихся к моей сетчатке, отгорели, я различил круглолицую женщину в футболке с престижным лейблом и больших очках в серебристой оправе.