Венецианский купец - Шекспир Уильям

Уильям Шекспир

Венецианский купец

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Действующие лица

Дож Венеции.

Принц Мароккский, Принц Арагонский, женихи Порции.

Антонио, венецианский купец.

Бассанио, его друг, также жених Порции.

Саланио, Саларино, Грациано, Салерио, друзья Антонио и Бассанио.

Лоренцо, влюбленный в Джессику.

Шейлок, богатый еврей.

Тубал, еврей, друг его.

Ланчелот Гоббо, шут, слуга Шейлока.

Старый Гоббо, отец Ланчелота.

Леонардо, слуга Бассанио.

Бальтазар, Стефано, слуги Порции.

Порция, богатая наследница.

Нерисса, ее прислужница.

Джессика, дочь Шейлока.

Венецианские сенаторы, Члены суда, Тюремщик, слуги Порции и другие.

Место действия: частью Венеция, частью Бельмонт, поместье Порции на материке.

Акт I

Сцена 1

Венеция. Улица.

Входят Антонио, Саларино и Саланио.

Антонио

Не знаю, отчего я так печален.Мне это в тягость; вам, я слышу, тоже.Но где я грусть поймал, нашел иль добыл,Что составляет, что родит ее, —Хотел бы знать!Бессмысленная грусть моя виною,Что самого себя узнать мне трудно.

Саларино

Вы духом мечетесь по океану,Где ваши величавые суда,Как богатей и вельможи водИль пышная процессия морская,С презреньем смотрят на торговцев мелких,Что кланяются низко им с почтеньем,Когда они летят на тканых крыльях.

Саланио

Поверьте, если б я так рисковал,Почти все чувства были б там мои —С моей надеждой. Я бы постоянноСрывал траву, чтоб знать, откуда ветер;[1]Искал на картах гавани и бухты;Любой предмет, что мог бы неудачуМне предвещать, меня бы, несомненно,В грусть повергал.

Саларино

Студя мой суп дыханьем,Я в лихорадке бы дрожал от мысли,Что может в море ураган наделать;Не мог бы видеть я часов песочных,Не вспомнивши о мелях и о рифах;Представил бы корабль в песке завязшим,Главу склонившим ниже, чем бока,Чтоб целовать свою могилу! В церкви,Смотря на камни здания святого,Как мог бы я не вспомнить скал опасных,Что, хрупкий мой корабль едва толкнув,Все пряности рассыпали бы в водуИ волны облекли б в мои шелка, —Ну, словом, что мое богатство сталоНичем? И мог ли б я об этом думать,Не думая при том, что если б такСлучилось, мне пришлось бы загрустить?Не говорите, знаю я: АнтониоГрустит, тревожась за свои товары.

Антонио

Нет, верьте мне: благодарю судьбу —Мой риск не одному я вверил судну,Не одному и месту; состояньеМое не мерится текущим годом:Я не грущу из-за моих товаров.

Саларино

Тогда вы, значит, влюблены.

Антонио

Пустое!

Саларино

Не влюблены? Так скажем: вы печальны,Затем что вы невеселы, и только!Могли б смеяться вы, твердя: «Я весел,Затем что не грущу!» Двуличный Янус!Клянусь тобой, родит природа странныхЛюдей: одни глазеют и хохочут,Как попугай, услышавший волынку;Другие же на вид, как уксус, кислы,Так что в улыбке зубы не покажут,Клянись сам Нестор[2], что забавна шутка!

Входят Бассанио, Лоренцо и Грациано.

Саланио

Вот благородный родич ваш Бассанио;Грациано и Лоренцо с ним. Прощайте!Мы в лучшем обществе оставим вас.

Саларино

Остался б я, чтоб вас развеселить,Но вот я вижу тех, кто вам дороже.

Антонио

В моих глазах цена вам дорога.Сдается мне, что вас дела зовутИ рады вы предлогу удалиться.

Саларино

Привет вам, господа.

Бассанио

Синьоры, но когда ж мы посмеемся?Когда? Вы что-то стали нелюдимы!

Саларино

Досуг ваш мы делить готовы с вами.

(Уходят Саларино и Саланио.)

Лоренцо

(к Бассанио)

Синьор, раз вы Антонио нашли,Мы вас оставим; но прошу – к обедуНе позабыть, где мы должны сойтись.

Бассанио

Приду наверно.

Грациано

Синьор Антонио, вид у вас плохой;Печетесь слишком вы о благах мира.Теряет тот, кто покупает ихЗабот излишком. Как вы изменились!

Антонио

Я мир считаю, чем он есть, Грациано:Мир – сцена, где у всякого есть роль;Моя – грустна.

Грациано

Мне ж дайте роль шута!Пускай от смеха буду весь в морщинах;Пусть лучше печень от вина горит,Чем стынет сердце от тяжелых вздохов.Зачем же человеку с теплой кровьюСидеть подобно мраморному предку?Спать наяву или хворать желтухойОт раздраженья? Слушай-ка, Антонио:Тебя люблю я; говорит во мнеЛюбовь. Есть люди, у которых лицаПокрыты пленкой, точно гладь болота;Они хранят нарочно неподвижность,Чтоб общая молва им приписалаСерьезность, мудрость и глубокий ум,И словно говорят нам: «Я оракул;Когда вещаю, пусть и пес не лает!»О мой Антонио! Знаю я таких,Что мудрыми слывут лишь потому,Что ничего не говорят, – тогда как,Заговорив, они терзали б ушиТем, кто, их слыша, ближних дуракамиНазвал бы, верно. – Да об этом после.Но не лови ты на приманку грустиТакую славу – жалкую рыбешку! —Пойдем, Лоренцо. – Ну, пока прощай!А проповедь я кончу, пообедав.