Семья Буссардель - Филипп Эриа

Эриа Филипп

Семья Буссардель

Филипп Эриа

Семья Буссардель

Роман

Перевод с французского Н. Немчиновой

Марселю Эскофье

I

- Литеры хороши! Превосходно подобраны!- заметил Флоран. - Правда, и фамилия очень удобна для гравировки.

Подняв руку, вооруженную стеком, он указал на фронтон мавзолея, где на гранитной доске выстроились вырезанные на камне слова, и, отчеканивая слоги, прочел:

- Се-мья Бу-ссар-дель!

Затем добавил:

- Что же ты ничего не скажешь, душенька?

Жена смущенно улыбнулась и промолчала, только устремила взгляд на монумент, вздымавшийся на вершине косогора. Ей еще надо было привыкнуть к нему. Обстоятельства мешали ей приезжать сюда наблюдать за работами, и до сих пор она даже не знала, какой проект выбрал ее муж. Уже столько месяцев она, как и многие-многие другие, вела мучительное существование.

Гробница, возвышавшаяся перед нею, подавляла ее своей величественностью и великолепием. Каждая деталь отделки выделялась при свете утреннего солнца с бесцеремонной яркостью, свойственной новым вещам. Тут было много лепных украшений и символических барельефов, скомпонованных по моде тех дней: пальмовые листья чередовались с песочными часами, выпуклые гирлянды соединяли меж собою античные урны, пылающие опрокинутые факелы и даже каменных сов. Двустворчатая дверь без приступка на вид была чрезвычайно тяжела, словно отлита из бронзы. Дивясь такому высокому искусству и такой пышности, молодая женщина вспомнила о могилах своих родственников в Турени, похороненных у стены сельской церкви, таких скромных могилах, даже без склепа. Простые холмики, обложенные дерном, окруженные решеткой, к которой она в годы детства всегда привязывала на вербное воскресенье освященные ветки самшита.

Зато для нее самой местом последнего упокоения будет вот этот большой величественный мавзолей городского кладбища, поражающий взгляд. Это сооружение было мерилом теперешней ее оторванности от прежнего существования. Подумать только! Почивать вечным сном ей придется именно тут, в этом маленьком дворце!

- Ты онемела от удивления?

Она знала, что мужу приятно слышать упрек такого практического характера. Он ответил назидательным тоном:

- Отец так пожелал. И мне тоже захотелось. Для своей семьи мне ничего не жаль.

- Друг мой, но ведь вся наша семья состоит из двух дочек.

- А разве у нас больше не будет детей?

Лидия ничего не ответила, только покраснела. По дорожке шел десятник показать заказчикам, как хорошо закрываются двери склепа, и Лидия отвернулась, чтобы не заметно было ее смущение; муж взял ее за руку, тихонько сжал ей пальцы, супруги Буссардель, рука в руке, подняв голову, стояли неподвижно у порога еще пустой гробницы, словно у врат своей судьбы.

II

Когда Флоран все осмотрел, исследовал, одобрил, он поманил десятника, и тот опять подошел.

- Ну что ж, любезнейший, если мой отпуск продлится, а, наверное, это так и будет, я заеду на этой неделе к вашему хозяину и рассчитаюсь с ним. Скажите ему, что я буду у него на днях, и передайте, что я доволен работой.

Флоран взял под руку жену и пошел прочь от мавзолея. На гребне косогора валялись доски, нетесаный камень, всякий хлам и мусор, оставшийся от недавних строительных работ. Боясь разорвать прюнелевые башмачки, Лидия попросила мужа обойти стороной и спуститься вниз, на дорожку, огибавшую пригорок. Десятник, держа шапку в руке, шел позади заказчиков. Он предложил проводить их до ворот. Вокруг еще росло много деревьев, - управление городскими кладбищами производило вырубку только на проданных участках, и посетителям, не знакомым с местом, нередко случалось заблудиться на этой бугристой лесной поляне.

Все трое спустились вниз - на мгновение в конце просеки открылась панорама Парижа. Флоран, не гнушавшийся разговорами с мелкой сошкой, расспрашивал старика десятника, кто уже похоронен в этой части кладбища. Он удивился, узнав, что тут находится могила мадемуазель Клерон, с некоторым удовольствием услышал, что близким его соседом будет герцог д'Абрантес. Умудренный уроками времени, полного контрастов, не зная, каких новых воззрений вскоре надо будет держаться, Флоран Буссардель считал благоразумным проявлять строгость в вопросах нравственности и широту взглядов в области политики.

Мысли его опять обратились к мавзолею, носившему его имя. - В общем работа кончена в срок, - бросил он на ходу. - Удивительное дело! Нынешние события совсем не отразились на такого рода предприятиях!

Десятник сообщил, что он сидел без работы недели три самое большее. Мастерская закрылась в середине июня, а в начале июля работы возобновились, причем число рабочих не уменьшилось. С того времени, как его молодых подмастерьев забрали в армию, наняли стариков каменщиков, а в качестве подручных приставили к ним учеников, молокососов лет по пятнадцати. Благодаря этому и удалось выполнить в срок заказ. Так-то оно лучше! Пока армии уничтожают друг друга на полях сражений, пока нации вторгаются во владения других наций, пока на головных уборах меняются кокарды - разве для повседневной работы и в деревнях и в городах не требуются рабочие руки?

- Умные речи приятно слышать, - заметил Флоран. - Нашей многострадальной стране очень нужна энергия всех ее детей, и все они от мала до велика обязаны помогать ей.

Говоря так, он имел в виду себя. Счастливо уцелев в последних боях, считая себя в долгу перед провидением, он жаждал поскорее вернуться к штатской жизни, а штатской жизнью была для него служба в Казначействе. Мысленно он уже возвратился туда. Хотя официально его еще не освободили от военной службы, он уже надел в тот день свой синий суконный фрак и цилиндр.

Сунув руку в жилетный кармашек, он извлек оттуда монету и дал десятнику на чай. Тот вывел их к заставе Онэй. Поджидавший на стоянке кабриолет отделился от вереницы экипажей и подъехал к супругам Буссардель. Кабриолет они наняли на все утро, выйдя из церкви два часа назад.

Кладбище, открытое лет десять тому назад, на холме, где у преподобного отца Лашеза был выстроен загородный дом, находилось за чертой города, никакие маршруты "кукушек" не доходили до него, и доехать туда можно было только в извозчичьем экипаже; в честь знаменательного дня возвращения к домашнему очагу молодой супруг не пожелал нанять ни фиакр, ни полузакрытое ландо, а взял открытый кабриолет, который, подпрыгивая на булыжной мостовой, быстро довез седоков от церкви Сен-Луи д'Антен до некрополя - вся дорога заняла около часа, ехать пришлось по бульвару, озаренному веселыми утренними лучами солнца.

Для того чтобы и обратный путь походил на приятную прогулку и обошелся дешевле, извозчику велели ехать другой дорогой. Он возвратился в город улицей Ра, потом проехал по улице Мюр де ла Рокет и, свернув наконец на улицу Сент-Антуан, двинулся по ней. Супруги Буссардель направлялись в сад Тюильри, где их ждали дочки, игравшие там под присмотром няни.

Путь был долгий; начиная с улицы Сент-Оноре, движение по случаю воскресного дня сильно увеличилось. В золотистой пыли, пронизанной солнцем, под цоканье копыт двигались роскошные коляски, которые кучера только недавно выкатили из каретных сараев, а вперемежку с ними гарцевали на конях офицеры оккупационных армий. Весь этот поток устремлялся к Елисейским полям, где стояли бивуаком казаки, или к аллее, огибавшей Марсово поле, где разместились пруссаки, или же к Булонскому лесу, где войска Веллингтона разбили свои палатки. Строго распланированный английский лагерь, вокруг которого выросли, как грибы, всякие лавчонки, привлекал тех, кто еще располагал лошадьми для такой далекой прогулки. В последние погожие дни осени так приятно было прокатиться в Булонский лес, да еще и удовлетворить свое любопытство.

Всю улицу запрудили экипажи. Извозчику пришлось плестись шажком. Рессоры мягко покачивали седоков. Лидия уютно устроилась в уголке кабриолета и, просунув руку под локоть мужа, сидела тихонько, отдавшись какому-то сладостному чувству отдохновения. Все было так хорошо: эта утренняя прогулка, теплый воздух, это пестрое зрелище, мелькавшее перед глазами, и эта удобная коляска, после пережитых ужасных дней - июнь, июль, август, когда на страну обрушились все несчастья разом, когда, казалось, почва уходила из-под ног, когда каждый в душе прощался с дорогими своими близкими и с самыми необходимыми благами, и со своей собственной жизнью. Но вот все кончилось: горячо любимый муж вернулся к ней живым и невредимым, она сберегла детей, ее родители, оставшиеся в Турени, находятся в полном здравии и благополучии - словом, Лидия Флуэ, супруга Флорана Буссарделя, чувствовала себя счастливейшей из женщин, и сердце ее переполняла великая благодарность судьбе. Ах, пусть другие, пусть неудачники плачут и сетуют, пророчествуют родине черные дни. У нее не сорвется с уст ни единой жалобы, ибо ей-то не на что сетовать.