Плёвое дельце на двести баксов - Валерий Ефремов

Валерий Ефремов

ПЛЁВОЕ ДЕЛЬЦЕ НА ДВЕСТИ БАКСОВ

Часть первая

ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ

Глава первая

Пока бармен, усатый кавказец с печальным и усталым взглядом, наливал мне повторную кружку пива, я краем глаза уловил, что двое мужиков за угловым столиком поднялись со своих мест и двинулись на выход.

У меня невольно вырвался вздох облегчения. Эти двое, как, впрочем, и третий из их компании, что стоял у дверного проема, видимо охранник своего босса, вызывали у меня невольное чувство раздражения, которое никак не удавалось подавить. На мою беду, они расположились за соседним ко мне столиком, исключая, естественно, барбоса-секьюрити, зыркавшего по залу мутными и злыми глазками, и я вынужден был слушать их гоготание да какую-то дурную, скрипучую, будто плохо смазанную, но, главное, нестерпимо громыхающую речь.

Собственно, изрыгал все эти звуки в основном один из них — бочкообразный детина с повадками мафиозного босса из типового гангстерского фильма. Черный, модельного типа френч, в который мафиози был одет, не сходился у него на животе, как, впрочем, и ворот — на шее.

Детине что-то вполголоса подъелдыкивал угодливый малый с напомаженными волосами, наверно являясь чем-то вроде личного секретаря этого бугра.

За свою пятилетнюю службу в СОБРе я много раз сталкивался с подобными типами и, что называется, чуял их за версту. Относился я к этой публике с почти биологическим отвращением, и, если при оперативных мероприятиях, задержаниях к примеру, мне представлялась счастливая возможность влепить кому-либо из них кулаком, а то и прикладом калаша по репе, то никогда не отказывался от такого подарка судьбы. Ведь все они, эти новые русские, то есть, попросту говоря, ворье, нахапали бабок на чужом горе, можно сказать всю страну по миру пустили, а теперь вот жируют, грязные свиньи, жизни своей скотской радуются!

Странно, как они вообще попали в этот захолустный бар в Матвеевском, спальном районе Москвы. Я уж точно видел их впервые, хотя, впрочем, бывал здесь довольно редко, только с получки, — как, к примеру, и в этот день, 8 августа.

И что же в результате получается? И без того нечасто удается бывшему собровцу слегка оттянуться из-за отсутствия необходимых для такого невеликого счастья финансов, так и тут тебе всякое бандитское отребье норовит праздник испоганить!

Насколько я понял, став невольным слушателем разгомонившихся братков, именно секретарь заманил сюда своего босса, «Михал Борисыча», — вроде как промочить горло неким особенным бренди, будто бы имевшемся только в этом баре. Но не похоже, что бугор, перекосивший рыло после выпивки, остался ею доволен.

Между тем детина во френче тяжело двигался по залу на манер загруженного под завязку сырой нефтью танкера. За ним мельтешил его прихвостень, а у дверей к ним присоединился амбал-охранник с тупой говяжьей мордой. Да уж, такие, как «Михал Борисыч», похезать без своих бычков не ходят!

Наконец вся процессия покинула заведение, и я, сразу повеселев, прихватил кружку пива и направился к своему столику, где еще оставалось полвоблины. По пути бросил небрежный, случайный взгляд на то место, где только что располагались мои соседи, и непроизвольно замедлил шаг. Прямо под стулом, на котором полминуты назад ерзал ягодицами напомаженный секретарь, стоял черный кейс — металлический, с кодовыми замками и довольно-таки объемистый.

Я медленно прошел мимо столика с забытым чемоданчиком, опустился на свое место и обвел глазами зал.

Группа кавказцев что-то негромко обсуждала на соответствующем своей национальности наречии.

Две тетки, по виду приезжие торговки тоже откуда-то с югов, молча уписывали копченых кур.

Четверо юнцов посасывали коктейли из банок, обмениваясь ленивыми, угрюмыми репликами.

Бармен задумчиво вытирал полотенцем кружку, думая о чем-то своем, внутреннем и непостижимом никакому уму.

Никто не смотрел в мою сторону, да и в сторону черного кейса — тоже. Это у меня он стоял практически под носом, а из глубины зала оставленную вещицу разглядеть было непросто.

Я какое-то время понаблюдал за входной дверью, полагая, что забывчивый секретарь спохватится и вот-вот вернется за своим навороченным рундуком, но ожидаемого возвращения не произошло.

Я после ранения в Чечне уже год как оставил СОБР и не знал в тонкостях об оперативной обстановке в Москве, но практически не сомневался — чемоданчик не предназначался для подрыва этого задрипанного бара под звучным именем «Шейхана». Братки в своих разборках при дележе территории предпочитают обходиться без посторонних людских жертв, а для всяких там ваххабитов периферийная малолюдная забегаловка как объект теракта интереса не представляла — не тот общественный резонанс.

Так что тогда могло быть в этом кодированном кейсе? Надо полагать, документация какая-нибудь…

А вдруг там деньги?

Я перевел взгляд на окно, из которого можно было разглядеть кусок улицы, где располагалась «Шейхана». Но сначала мои глаза уперлись в находившуюся по соседству трансформаторную будку. Я невольно отметил появившуюся на ней новую надпись. Аккуратным почерком отличницы было выведено на грязноватой стене розовым мелком: «Кто бросается яблоками, тот сука!»

А на улице я заметил припарковавшийся к тротуару темно-синий джип «Шевроле». Тот расположился между «Шейханой» и отделением какого-то банка, имевшего совершенно не понятное для меня, а потому и не отложившееся в моей памяти название.

У джипа стоял, покуривая, коротко стриженный верзила, сильно походивший на того бычка-охранника, что находился в дверях кафе, когда его босс наслаждался неземным вкусом местного бренди. Но тогда я прошелся по секьюрити лишь мимолетным взглядом, не вдаваясь в детали его облика, — в милиции я теперь не служил, и всякие там особые приметы мне были ни к чему. Ныне вся публика такого рода стала для меня на один штамп, и сказать определенно, не этот ли бычок покинул бар минуту назад, я не мог.

Итак, если в чемодане все же деньги? — снова задумался я. Конечно, много баксов там быть не может — уж слишком небрежно обращался с кейсом секретарь.

С другой стороны, эти двое, бугор со своим прихвостнем, находились явно на взводе, собственные действия контролировали абы как, а охранник сканировал окружающую среду на предмет ее безопасности, и ему секретарский кейс был до лампочки Ильича.

Я стал припоминать случаи из своей служебной практики, когда во время операций по захвату подозреваемых фигурировал их компактный багаж вроде такого вот кейса.

Да, подобные случаи встречались, и довольно часто. И, помимо какой-то важной для братков бумаженции да оружия, на которое, конечно же, имелось разрешение, в дипломатах попадались и драгоценности, и деньги. Штук десять, двадцать баксов — обычное дело.

Двадцать тысяч долларов… Да, такие деньги мне бы совсем не помешали…

Командировка в Чечню Пермского СОБРа, в котором я служил, закончилась для меня плачевно. Через полгода я был ранен в колено и едва не остался без ноги. Вместе с другими покалеченными меня перебросили авиарейсом в Москву, и — спасибо столичным хирургам — хожу я сейчас на своих двоих.

Но все-таки полностью излечить ногу не удалось. Врачи пояснили: все, что можно сделать за «спасибо», они сделали. Дальнейший курс лечения, включающий применение качественных импортных суставных имплантантов и операций на дорогостоящей, опять-таки импортной, аппаратуре, требует финансовых средств, не предусмотренных сметой ни Министерства обороны, ни МВД.

«Сколько?» — спросил я тогда эскулапов. Оказалось, минимум двадцать тысяч долларов.

Взять их было неоткуда. В Перми остались мать, зарабатывающая гроши школьной учительницей русского языка, и младшая двенадцатилетняя сестренка, которые сами нуждались в моей помощи, — иначе хрен бы меня понесло в эту гребаную Чечню.

А «боевые» мне, кстати, так и не выплатили. Высокое начальство сослалось на то, что войны на самом деле никакой нет, а попали мы с ребятами под обстрел якобы по собственной халатности. Кое-кто из наших подал в суд, и даже будто бы некие бабки оттяпал, но я терпеть не могу всяких там сутяжнических дел.

Я научился ходить, не хромая, однако из органов меня все равно поперли — бегать-то я практически не мог. Хорошо хоть инвалидность по второй группе оформили, но это, конечно, помощь грошовая.

На Урал я не вернулся — там с покалеченной ногой ничего не заработаешь. Остался в Москве, снял малогабаритную загаженную квартирку на краю города за сто пятьдесят баксов в месяц. С помощью москвича Толяна, с которым вместе лежали в больнице, устроился в охрану на молочном комбинате. В месяц выходило со всеми доплатами тысяч десять рубчиков. От кадровика свою неполную дееспособность удавалось пока скрывать.