Плёвое дельце на двести баксов - Валерий Ефремов

Я попытался представить себе, что почувствовал секретарь, когда кейс с взрывчаткой оказался опять в машине. Парень, наверно, просто поплыл — ведь под нос ему сунули бомбу, которая с секунды на секунду взорвется. Вот он и не успел как-то отреагировать, выкрутиться из ситуации — слишком велик был шок, а времени не имелось вообще…

Можно, конечно, придумать и еще какие-то версии случившегося, более-менее вероятные, но дело все же не в них: главное, что под подозрением в убийстве неизбежно окажусь я, Игорь Брагин. И, попади я теперь в качестве подозреваемого в ментовку, отмазаться будет очень тяжело, а скорее всего, невозможно. Я сам работал в этой системе, и могу себе представить, как будут действовать опера и следователь.

Найдутся реальные свидетели, которые укажут, что чемоданчик будущим покойникам незадолго до взрыва передавал именно я. Мотив сыщется быстро — стесненный в средствах бывший собровец Брагин действовал по найму, являлся исполнителем заказного убийства. А сами заказчики могут, кстати, и проплатить эту версию.

И тогда всем будет хорошо: оперативно-следственная бригада раскроет заказное убийство, получив официальные премиальные и левые бабки, настоящие преступники уйдут от ответственности, а если Игорь Брагин будет «сотрудничать со следствием» — «во всем сознается» и назовет угодное следователю имя заказчика, — то получит по минимуму и выйдет по условно-досрочному.

Но такое снисхождение мне, знамо дело, душу не грело. Я — вообще человек независтливый и до тюремной баланды, да еще из чужой тарелки, не жадный. Пусть ее хавает тот, кто такое спецобслуживание заслужил по праву.

Был и еще один резон, фигурально говоря, залезть под кровать и не рыпаться: если даже в милиции мне и поверят, то приятели погибших бандитов ни в какие нюансы вдаваться не будут. У криминалов в каждой ментовке свои осведомители, и братки немедленно узнают — тот, кто взорвал их корешей, дает показания ментам, чтобы, понятное дело, найти у них защиту. И тогда я уж точно не жилец…

Взглянув на часы, лежавшие на прикроватном столике, я метнулся к телевизору — начинался утренний выпуск «Криминала».

И сразу же — центральное событие дня минувшего: пошли кадры взорванного джипа «Шевроле», сопровождаемые трагическим голосом телеведущего.

Выяснилось, что все четверо погибших, как прозрачно намекнул комментатор, принадлежат к организованному преступному сообществу. Следствие не сомневается, что убийство — результат обычной криминальной разборки. Мирные прохожие, к счастью, не пострадали.

Последнюю фразу я встретил невольным вздохом облегчения — что ни говори, но если меня все же заметут и прессанут на чистосердечное, то отсутствие «сопутствующих жертв» мне на руку.

— А вот кадры видеокамеры наружного наблюдения коммерческого банка «Апексактив», — между тем продолжал вещать диктор, и тут я вздрогнул и расширенными зрачками впился в экран. — Вы видите, что незадолго до взрыва, когда джип «Шевроле» стоял недалеко от банка, к машине подошел некий мужчина и передал водителю предмет, похожий на чемодан-дипломат. Пока еще нет результатов криминалистической экспертизы, но следствие не исключает, что джип был взорван с помощью взрывчатого вещества, находившегося именно в этом чемодане. Сейчас передавший его мужчина разыскивается милицией. Если вы что-нибудь знаете о местонахождении…

Нет, моего лица на видеокадрах не оказалось. Я был снят со спины. Но хромота моя ощущалась из-за слишком быстрой ходьбы. И я с надеждой в душе предположил, что это станет единственной наводкой для оперов. Во всяком случае свидетели, опрошенные корреспондентом, бубнили что-то невнятное. Да и откуда я появился перед джипом, на кадрах не просматривалось. Хотя сыскари наверняка завернут в «Шейхану»…

Но я хоть и бывал там не так уж редко, ни с кем из завсегдатаев незнаком, да и с барменом тоже. То есть по имени меня никто не знает, хотя словесный портрет общими силами при необходимости создадут.

Но свяжет ли кто-либо из тех, кто находился в «Шейхане», мой уход и последующий взрыв джипа?

Я мысленно напрягся и стал вспоминать момент своего выхода из бара с кейсом в руках. Конечно, я слишком спешил и по сторонам не оглядывался, но боковое, периферическое, зрение у меня должно было работать в тот момент на автомате — навык бывшего собровца. И если сейчас включить эту периферическую зону памяти, как меня когда-то учили…

Я закрыл глаза и обхватил голову руками.

Вот я прошел быстрым, но привычно бесшумным шагом из угла бара до дверей. Кавказцы, торговки, подростки, бармен…

Нет, всем им не было никакого дела до идущего на выход особо не приметного посетителя.

А на улице? Стояло ли там еще какое-нибудь авто, кроме этого злосчастного «Шевроле»?

Вроде нет. А уж на светофоре джип точно был в одиночестве…

Так что же мне теперь делать — жить, как жил? Или хотя бы сменить квартиру? Слишком уж близко мое нынешнее местожительство от «Шейханы».

Зато и от работы близко, и от курсов «Сименса», и берут с меня за эту однокомнатную квартиру, по нынешним временам, недорого…

Звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. Я машинально перевел взгляд в сторону кухни — там у меня припрятан табельный ПМ: замотал его еще в Чечне.

Но нет, дурить не следовало. Во всяком случае, еще рано. Не могли меня так быстро вычислить ни опера, ни дружки взорванных братков.

Раздался второй, более требовательный звонок, и я на цыпочках подошел к двери, прильнув к «глазку». И перевел дух. За дверью стоял сосед Леха. Обычно, когда ему не хватало на опохмелку, он обращался ко мне за материальной помощью. И я его выручал, как мог.

— Слышал? — с таким вот вроде бы неопределенным вопросом он обратился ко мне вместо приветствия.

— О чем? — невинно осведомился я, хотя имел все основания догадаться о сути вопроса.

— Ну, о том, что случилось у «Шейханы»?

Я пожал плечами:

— Не в курсе. А что там, собственно, произошло?

Леха крайне подозрительно уставился на меня:

— Разве у тебя вчера не было получки? Ты ведь в такие дни в этом баре кантуешься. Разве не так?

Мне сразу стало не по себе. Оказывается, расколоть меня — раз плюнуть, причем не какому-то там профессионалу-сыскарю, а обычному соседу-алкашу.

— Получку задержали, — мрачно сказал я. — Так что там, у «Шейханы», произошло?

— Да ничего особенного, — в свою очередь помрачнел Леха, — грохнули кого-то, только и всего. Так, значит, получку тебе не дали… А я-то хотел у тебя полтишок стрельнуть. Отдал бы послезавтра… Может, наскребешь как-нибудь? — И он вперил в меня страдальческие глаза.

— Сейчас чего-нибудь придумаем.

Осчастливленный Леха ушел, судорожно сжав в ладони пятьдесят рублей, а я опять погрузился в нелегкие раздумья, которые вновь прервал звонок, на этот раз телефонный.

— Ты вроде сегодня выходной? — осведомился Толян.

— Верно. Я вчера дежурил, теперь выхожу на службу только послезавтра.

— Я сейчас недалеко от твоего дома. Хочу заскочить к тебе на пару слов. Разговор не телефонный.

Я этому не особенно удивился: поскольку Толян был ранее связан с криминалом, у него невольно выработался навык чрезмерной скрытности, и теперь все разговоры у этого парня — не телефонные.

А я, в общем-то, его звонку обрадовался: Толян многое для меня сделал и был единственным в Москве человеком, с которым я мог говорить без всяких купюр. Короче, я считал его настоящим другом, и он меня, по всему видно, тоже.

Пожалуй, именно Толяну я могу рассказать все как есть о происшествии у «Шейханы», и именно Толян может дать мне дельный совет в этой трудной ситуации. Человек он ко всему прочему бывалый, да и старше меня лет на семь-восемь.

Ну а если ничего путного мой приятель мне и не скажет, то хоть душу близкому человеку изолью — все полегче будет…

Толян появился очень быстро, и на нем, что называется, не было лица.

— Пойдешь к итальянцам — передай, что меня сегодня не будет, — сумрачно объявил он.

А ведь действительно, сегодня вторник — именно по вторникам у нас происходят еженедельные собрания в коммуне. Ничего особенного — просто каждый рассказывает, как он провел неделю, сколько понаделал добрых, богоугодных деяний. В общем, тоска смертная.

Но собрания эти пропускать не рекомендуется — меня, например, могут запросто отчислить с курсов «Сименса». Толяну легче — он уже проникся религиозной идеей и ходит к итальянским миссионерам, можно сказать, по велению души и зову сердца.

— А что стряслось? Ты чего-то неважно выглядишь. Захворал никак?

— Кореша моего замочили, — горестно произнес мой приятель.

— Когда? Где?

— Вчера вечером у вашей «Шейханы».

Час от часу!

Я никогда толком не понимал выражение «блудливые глаза», но, инстинктивно отведя взгляд в сторону, увидел свое лицо в большом настенном зеркале, и мне это малопонятное словосочетание сразу показалось ясным, простым и удивительно точным.