Вне закона - Олег Приходько

Олег Игоревич Приходько

Вне закона

1

Президент был как настоящий. Такая же сивая шевелюра, такие же маленькие плутоватые глазки, утопающие в складках одутловатого лица, только вместо дежурной улыбки — маска страха. Хотя личный телохранитель не проявлял и тени беспокойства, Положив руки на панель перед пуленепробиваемым ветровиком, вглядывался в горизонт, где с минуты на минуту должен был показаться спасительный мост.

В сущности, ситуация не выходила за рамки штатной, трасса была проработана по всему маршруту следования. Если бы нападение произошло на другом отрезке, служба охраны действовала бы по другому варианту. Сейчас же головной машине предстояло резко затормозить перед мостом, пропустить лимузин с президентом и перекрыть въезд.

Эскорт атаковали с обеих сторон. Базукой вывели из строя два «ЗИЛа». Со скрежетом посыпались в кювет пылающие мотоциклисты.

Стрелка спидометра коснулась отметки 120.

Пули стучали по броне головной машины уже вдогонку. Шеститонка завизжала покрышками, рванулась под прямым углом и, пропустив лимузин, рванула на середину трассы, подставив борт преследователям. По ту сторону километрового моста садился транспортный «стрекозел», отверстым черным задом поворачиваясь навстречу драгоценному гостю. Едва лимузин влетел в его чрево, вертолет стал уходить резко влево и вверх, выплюнув на взлете термическую кассету, — не приведи, Господи, чтобы кому-то пришло в голову сбивать винт «стингером».

Внизу догорали машины. Мелькали проблесковые маячки и белые халаты. Фигурки становились все меньше и меньше, пока совсем не скрылись из виду, а через минуту исчезли и из памяти президента. Он оторвался от иллюминатора, водрузил привычную улыбку на прежнее место. И тут произошло неожиданное. Здоровенный охранник в маске стал спиной к кабине, вскинул короткоствольный «АК» и всадил одиночный заряд промеж генеральских бровей. Телохранитель дернулся и застыл.

Измена в штатные ситуации не вписывалась, вертолет исчезал в неизвестном направлении…

В дверь постучали, вошел посетитель, и телевизор пришлось выключить.

— Это я, — сипло сообщил красноносый мужик лет пятидесяти. Рожа его была заметно помята.

— Оплатили?

— Закрыто уже. Я вам так отдам, а?

Хозяин кабинета крупными глотками осушил стакан воды, не отрывая взгляда от засиженной голубями крыши противоположного дома.

— Ладно, я выпишу квитанцию.

Окошко выходило на замкнутый двор, посреди которого громоздилось презатейливое сооружение из ржавых мусорных контейнеров.

Мужик помялся у двери, звякнул торбой с пустыми бутылками и, расстегнув драповое пальто, должно быть, помнившее первомайские демонстрации хрущевских времен, принялся шарить по карманам. На стол легло несколько десятков смятых купюр, зазвенели тяжелые монеты.

«Тоже мне, охранники, — думал юрисконсульт, глядя на разборку котов с голубем на помойке. — Карате, фуэте. А президента просрали».

Голубь взмыл, разбрасывая перья. Коты сцепились друг с другом.

«Как в кино», — усмехнулся юрисконсульт, поневоле сравнивая то, что увидел по телевизору, со сценкой на дворе.

Сифонило из всех щелей. Заклеить окошко было некому, спасали войлочные опорки и душегрейка.

— Садитесь, чего стоять. В чем вопрос?

Мужик крякнул, сдернул ленинскую кепку с лысеющей немытой головы и примостился на стуле.

— Того… братана у меня, стало быть, засудили, — вздохнул он. — По сто шестой.

— Кого убил? — зевнул чиновник, доставая из ржавого, незакрывающегося сейфа бланк квитанции.

— Бабу свою, — тяжко вздохнул посетитель и поспешил заверить: — по нечаянности!.. Теперь вот два года исправработ припаяли.

— Присудили.

— Чего?

— Паяют в мастерской.

— А, ну да, да. А ребятишки что же? Ребятишек-то куда? Несовершенные еще, с голоду помрут. Я ведь их на пенсию не…

— Фамилия как?

— Чье? Мое?

— Не мое, а моя. Твоя то есть.

— Батурин. Джек Иванович. По паспорту. Кореша… нет, товарищи Димой зовут.

— Адрес?

— Тутошний. Вот в этом доме живу, в том подъезде, на четвертом. Квартира двадцать восемь.

— Батурин Джек Иванович. Получено девять тысяч двести рублей… И что же вы хотите узнать?

— Ну… может, отписать куда? Чтоб ребятишек-то… условно или как…

Юрисконсульт пересчитал деньги, положил в коробку.

«Срань господня, — подумал. — Снимали бы лучше про этого мужика. Эка невидаль — президент. Ну и пусть себе летит на своем большом вертолете к …»

— Пьет? — спросил у мужика.

Тот кивнул, засучил клешнями по бедрам.

— Сильно?

— Когда как.

Юрисконсульт сложил документацию в сейф, сверху поставил коробку с выручкой. Несмотря на яркую вывеску маленькая конторка во дворе была нерентабельной, того и гляди закроют и помещение «новым русским» в аренду сдадут. И всего-то пользы от нее — вот таких, как этот, за бутылку «пшенки» от неприятностей оградить.

— Значит, наказание брату в виде цвух лет исправительных работ определили?

— Говорю ведь. А ребятишки…

— Ладно, — махнул рукой чиновник и посмотрел на часы. Уже пять, рабочий день кончился.

«Что ж твой брат раньше о ребятишках не думал?» — хотел было спросить, да воздержался, от морали до старости один шаг, как от старости до полного забвения.

— В наркологическом диспансере на учете состоял?

— Кто? Я?

— Брат, при чем тут вы?

Мужик потупился, вывернул клешни ладонями вверх, да так и держал, будто только что ошпарил кипятком.

— Давно его с работы-то выгнали?

— С год — посетитель неожиданно вскинул голову и в упор посмотрел на чиновника. В глазах — никакой надежды, только мольба: ты последний, кто может подсказать.

— Слушайте меня внимательно. Суду нужна бумага. От членов семьи, профсоюза…

— Да у него только дети малые, а в профсоюзе не состоит.

— От органов опеки и попечительства, прокурора…

— Не дадут, — взгляд потух, как догоревшая свеча.

— Вы что, были уже там?

— Не был.

— Сколько детям лет?

— Десять пацану, пятнадцать дочери.

— Пусть племянница погладит вам брюки и постирает рубашку, пока вы будете чистить ботинки. Потом побрейтесь, примите душ — и вперед. Не дадут эти — шагайте в лечебное учреждение, где брат состоит на учете. Нужна бумага, по которой его признают ограниченно дееспособным.

— И что?

— В случае совершения преступления лицом, злоупотребляющим спиртными напитками и ставящим в связи с этим свою семью в тяжелое материальное положение, суд на основании приговора установит попечительство, согласно Указу Президиума от восьмого… Я вам запишу…

Мужик следил за пером, как кот за теннисным мячом на корте. Потом взял бумажку.

— Спасибо.

— Квитанцию не забудьте.

— Да нет, не надо мне.

— Вы это бросьте, гражданин, — сдвинул брови юрист. — Дача взятки, статья 174 Уголовного кодекса. Хуже, чем жену убить.

Посетитель схватил квитанцию, торопливо спрятал в карман.

— Если что, я могу?..

— Девять двести — в сберкассу, ко мне с копией платежного поручения. Всего доброго.

Он смотрел во двор вслед уходившему мужику и думал о нерасторопных охранниках, позволивших захватить президента страны. «Один из себя мессию строит, а тысяча его пасет. И каждый со значением, каждый думает, что если бы не он…»

В фанерную перегородку постучали. Условный сигнал. В смежной комнате базировалась жэковская бухгалтерия.

— Спасибо, девушки, — юрист направился в дальний угол к телефону.

«Девушки», младшей из которых перевалило за девяносто, собирались уходить, перекладывали кефир из холодильника в авоськи.

— Алло… Я… Помню… Часиков в восемь… Рано?.. А работа?.. А как же… Будь… Алексею звонил?.. Ладно, Вадиму я сам… Пока.

Простившись с «девушками», он вернулся в свою конуру, сменил опорки на новенькие туфли, душегрейку — на кожан. Перед зеркальным осколком на сырой стене пригладил седеющие волосы. Потом привычным жестом включил старенький датчик БК—1М, хоть и ненадежно, но все же блокировавший фанерную дверь и зарешеченное, никогда не мытое окошко.

«Буду в 12», — написал он на клейкой бумажной лентe и, повесив замок, заглянул в стекляшку в конце коридора.

— Слышь, Андрей Егорыч, — спросил у дежурного, ты про президента кино смотрел?

— Ну, — сосредоточенно вылавливая в термосе жирный кусок мяса, откликнулся тот.

— Чем там дело кончилось? Телохранителя пришили в вертолете, а дальше я не досмотрел.

— А, так он же сам все это и подстроил.

— Кто?

— Президент.

— Ну да?!

— Точно.

— Зачем?

— Ясное дело, чтоб руки себе развязать. Чрезвычайку ввести, парламент скинуть. Короче, порядок в государстве навесть.