Лживая весна - Александр Сергеевич Долгирев

Посвящается Марине, без которой ничего бы не получилось.

***

Мне двадцать семь, и мне некуда идти. Я здесь не потому, что меня ждут, а потому, что ждали другого. Если она мне не поможет – я пропал…

Глава 1

Новая метла

Серое здание мрачного вида выделялось среди окружающих домов. Дело было не столько в размере, сколько в массивности, монументальности его очертаний. Хольгер Вюнш хорошо знал это здание. Он знал, что за входной дверью будет вестибюль, все еще хранивший на себе следы довоенной роскоши. В вестибюле будет работать консьерж Пауль, тоже, будто сошедший со старых открыток. Прямо из вестибюля наверх будет вести широкая гранитная лестница. Поднявшись по ней на второй этаж и пройдя направо мимо трех кабинетов, можно было оказаться перед массивной деревянной дверью. Дальше этой двери мысли Хольгера не распространялись – за ней его ждала работа, и он еще не знал какая.

Поравнявшись с парадным входом, Вюнш бросил взгляд на табличку по правой стороне: она гласила «Главное управление полиции Баварии».

Хольгер докурил папиросу, зашел в здание, перекинулся парой слов с Паулем, поднялся по лестнице и подошел к той самой массивной деревянной двери справа. На этой двери тоже была табличка. «Полицайоберрат1 криминальной полиции Мюнхена» – гласила она.

Вюнш вошел в приемную шефа и сел на один из двух стоявших друг напротив друга диванов. Кроме него в комнате никого не было, даже секретаря Глаубе. Через пять минут дверь кабинета шефа открылась и оттуда вышла молодая женщина с сосредоточенным лицом. «Лет 25-27, судя по внешности, скорее всего посетитель, хотя и рановато для приема» – автоматически подумал Вюнш. Женщина, вопреки мысли Хольгера, села на стул, который всегда, сколько помнил Вюнш, занимал секретарь Глаубе. Она начала что-то быстро набирать на небольшой печатной машинке, стоявшей на секретарском столе. На Вюнша она не обратила внимания. Не желая и дальше терять время, Хольгер сам обратился к женщине:

– Оберст2 Иберсбергер у себя?

Женщина вздрогнула от неожиданности – похоже, она просто не заметила Вюнша. После некоторого замешательства она спросила:

– Да, у себя. А вы записаны на прием?

Хольгер этого не знал, о чем и сообщил секретарше:

– Не знаю. Я – оберкомиссар3 Вюнш. Вышел после лечения, и пришел к господину Иберсбергеру, собственно, за делом. Надеюсь, он не занят?

– Да, простите, я здесь недавно, еще никого не знаю, проходите, конечно. Смущение смягчило линии ее лица и убавило ей пару лет. «Очень милая черта» – подумал про себя Вюнш, а вслух сказал:

– Не извиняйтесь, фройляйн4, вы и не могли меня знать, я долго отсутствовал. Фройляйн…?

– Кренц.

– Мне очень приятно, фройляйн Кренц.

Хольгер не стал более смущать секретаршу и, получив разрешение войти после стука, нырнул в кабинет шефа.

– Хольгер, как я рад тебя видеть! Как твое плечо?

Иберсбергер был в своем духе: начальник Вюнша был человеком склонным к открытым проявлениям радости и энтузиазма, а проявлял он их по любому поводу. Странная черта для полицейского, тем более из криминальной полиции, однако, не раз и не два именно неистребимый оптимизм помогал, ранее следователю Иберсбергеру довести дело до конца, а сейчас помогает оберсту Иберсбергеру быть уважаемым начальством и любимым подчиненными. Часто людей вводил в заблуждение его характер, однако под широченной улыбкой и весьма объемистым животом скрывался герой Войны, награжденный Железным крестом первого класса за уничтожение английского танка на Сомме, человек глубокого ума, один из лучших аналитиков баварской, а возможно и всей республиканской полиции. Два года назад Иберсбергера назначили исполняющим обязанности начальника криминальной полиции после ухода на пенсию имперского динозавра Галтова, да так и оставили. Оберст был на год старше Вюнша и вполне мог идти еще выше по карьерной лестнице в полиции, особенно если найдет общий язык с новой властью.

– Неплохо, Калле…

Полгода все управление мучилось – как называть старого доброго Карла-Хайнца Иберсбергера, ставшего вдруг начальником, пока сам Иберсбергер не решил этот вопрос в пользу «Калле», правда, так к себе разрешал обращаться только тем, кто помнил его еще следователем.

– …Плечо побаливает, но врач сказал, что работать смогу, так что вот пришел за делом. А у тебя как дела?

– По-разному… Перед выборами был проклятый ад, нацисты и коммунисты на улицах каждый день сходились, и каждый день оставляли за собой раненых, а то и трупы, но ты это и сам видел. А теперь попробуй какому-нибудь молодчику-штурмовику предъявить обвинение – они теперь власть. Хотя, нужно отдать им должное – после выборов стало по тише, да и сами Штурмовые отряды5 помогают порядок поддерживать на улицах.

Как всегда, Калле на вопрос «Как жизнь?» рассказывал о работе.

– Да ты садись, что стоишь, как мебель? Пока не начали о делах, хочу похвастаться. С этими словами оберст достал из глубокого ящика рядом с рабочим столом печатную машинку.

– Кончились ваши и мои мучения, Хольгер! Теперь вся документация – внутренняя и межведомственная, должна быть в печатном виде. Никаких тебе больше рукописных деклараций, и форм для заполнения!

Хольгер присоединился к широченной улыбке Иберсбергера. Сколько Вюнш работал в полиции – всегда наиболее раздражающей и утомительной частью работы было большое количество писанины. Огромное количество форм для заполнения от руки, которые нужно было сдавать еженедельно, а иногда и чаще, вызывало раздражение. На некоторых из этих форм до сих пор стояли старые, еще довоенные гербы.

Для Калле, через которого бумаг проходило намного больше, чем через Хольгера и многие из них требовали именно рукописи, это было дополнительным мучением. Одной из немногих физических отметин, оставленных Войной на Иберсбергере, была травма руки, полученная в 1917-м – на правой руке отсутствовали указательный палец и верхняя фаланга среднего, а оставшиеся пальцы слушались своего хозяина через раз. Он научился работать левой рукой, но при большом количестве письма почерк Калле, и так неловкий, превращался в трудноинтерпретируемые каракули, которые приходилось либо править ему, либо расшифровывать остальным.

– Пока еще многие пользуются старыми формами, но я стребовал себе у начальства печатную машинку.

– Отличная новость! А то от всей полицейской романтики остались только испачканные чернилами руки.

– Да, отличная… Хорошо, разговоры разговорами, но пора тебе приниматься за работу, и тут у меня для тебя не очень хорошая новость.

Хольгер насторожился. Иберсбергер встал и подошел к небольшой картотеке, стоявшей слева от стола. Он явно заранее отложил дело,