Несерьезная книга об опухоли - Кирилл Волков

Кирилл Волков

Несерьезная книга об опухоли

© Кирилл Волков, текст

© ООО «Издательство АСТ»

Посвящается маме, бабушке, Марине, всем моим друзьям, знакомым и незнакомым. Те, кому нужна помощь, обязательно найдут эту книгу. Тех, кто потерял надежду, книга найдет сама

Спасибо всем, кто помогал и помогает. Отдельная благодарность Александру Пушкину, Алексею Иващенко, Георгию Васильеву, Джону Леннону и сэру Полу Маккартни, выведших меня из самой жуткой депрессии в моей жизни

Сегодня проснулся в пять часов и понял, что надо срочно писать книгу об онкологии и публиковать главы в интернете. И назвать ее «Несерьезная книга об опухоли». Именно так, «Несерьезная книга об опухоли».

Вместо предисловия

Мдааа… Прочитал я названия книг о раке и онкологии (не буду называть авторов, а то меня обвинят, что я порочу их репутацию). Такое впечатление, что все они сумели выжить, находясь в центре Чернобыля, – они пережили онкологию. Уж лучше просто назвать: «Рак. Я выжил, но вы, скорее всего, умрете». Вообще установка на «выжить», а не «жить» очень характерна для таких книг. Даже у моей любимой Луизы Хей она есть, хотя и в меньшей степени. Нет ее только, по-моему, у Мирзакарима Норбекова в замечательной «Опыт дурака, или Ключ к прозрению» – воздушной, остроумной, ироничной книге. Правда, она вообще не об онкологии, но очень мне помогла. Я и сам думал называть книгу как-нибудь так: «Выжить с опухолью – Жить с опухолью – Жить без опухоли» (если все будет хорошо), но потом подумал: «Какое, к черту, «выжить»? Это звучит громко. Просто я живу – и все. И никаких гвоздей».

Помню, моя подруга Аля прибежала как-то в бар, где мы пили пиво, и сказала: «У нас на экзаменах спрашивали: «Какая самая смертоносная болезнь?». Мы, отставив пиво, сказали в один голос: «Рак!». А Аля: «Ни фига, сердечный приступ!». Действительно, рак – самая мифологизированная болезнь.

Про нее никто (или почти никто) ничего не знает, поэтому все боятся – на всякий случай. Как вы думаете, сколько процентов онкобольных излечимы? 30 %? 40 %? Кто больше? А 50 % не хотите? Страх делает свое разрушительное дело, превращая тревогу в мысленную установку на обреченность, на то, что ты ничего не в силах изменить… Именно она в большинстве своем и приводит к смерти.

Когда мне сказали, что у меня неоперабельная опухоль мозга, я не спал три недели. Смотрел на всех расширенными от ужаса зрачками, чувствовал наступающий паралич правой части лица («паралич», кстати, еще одно слово, которое действует гипнотически!), читал тысячи книг, повторял аффирмации, изучал буддийские медитации, делал зарядку для йогов, молился, пытался наладить диалог с опухолью, пил травы, делал китайские упражнения. И боялся, боялся, боялся. Это был жуткий страх. Как будто что-то темное, как ночь, и неимоверно тяжелое накатилось на меня, придавило, холодной рукой вывернуло все внутренности наизнанку. Мне нужен был кто-нибудь, кто сказал бы мне: «Ты не умрешь!», протянул бы руку, объяснил, что это не приговор, что люди с этим живут, вылечиваются. А вместо этого я слушал совершенно не то.

ЗАПОМНИТЕ ИНСТРУКЦИЮ, КАК УСУГУБИТЬ ДЕПРЕССИЮ

Если вы хотите напугать и без того испуганного человека, скажите ему: «Держись!»

Если хотите, чтобы он запаниковал, скажите: «Я верю, что все будет хорошо».

Если желаете, чтобы депрессия перешла в бесконтрольный страх, говорите: «Есть надежда» или «Дай тебе бог!»

Повторяйте эти фразы ежедневно, и вас удивят результаты: поседевшие волосы, худоба, испуганные глаза, неверие ни во что. И это только начало! Оцените эксклюзивную фразу: «Держись, все будет хорошо», и для закрепления эффекта положите руку человеку на плечо. Можно еще добавить дурацкую фразу «Не переживай!»

Мне говорили: «Я верю, что надежда есть. Держись! Дай тебе бог», – то есть надежда только на бога, ты-то сам ничего не можешь сделать, так что держись. За что держаться? Во время шторма понятно за что, а здесь? Как я ненавидел эти «Держись!». Они меня заживо хоронили, рыли могилу из этих «Держись!». Не удивлюсь, если на надгробной плите будет надпись «Держись!». Дескать, мы знаем, что тебе там не очень, но ты уж постарайся как-нибудь…

Страх – очень специфическая вещь: человек верит не в то, что реально, а что реально именно для него, что живет в его воображении. Я очень люблю пример, который приводит в своих «Не-мемуарах» Юрий Лотман. Во время Второй мировой он брал юнцов под самый мощный обстрел, чтобы они научились не бояться. «Страх, – пишет Лотман, – рождается не объективными условиями (величиной опасности), а нашим к ним отношением. (Кстати, это прекрасно демонстрируют фильмы ужасов. Если дешевые фильмы порождают страх зрителя чудовищными кадрами, то Хичкок блестяще показал, что любой предмет, бытовой и безопасный, можно снять так, что зритель окажется на краю инфаркта от ужаса.)»

Болезнь – та же война. Были на войне люди счастливыми? Еще как! Были веселыми? Да. Сколько анекдотов пошло оттуда! Смехом прогоняли смерть. Но нам кажется, что война – это беспробудный мрак. Нет, на самом деле это сдвинутая норма, в которой есть счастье и несчастье, жизнь и смерть, новая система координат (вообще, чем больше я живу, тем больше убеждаюсь, что добро и зло – самые относительные понятия: то, что для дикаря добро, для европейца зло, и наоборот). Подумайте, почему декабристы, вернувшиеся из Сибири, выглядели, по свидетельству Льва Толстого, моложе, чем те, кто их сажал? Бодрые, веселые, счастливые, полные энергии. Сибирь не разрушила, а лишь укрепила их. Если не верите Толстому, посмотрите на Михаила Ходорковского: он сейчас выглядит моложе, чем 10 лет назад, когда его арестовали. Значит, счастье относительно и задается привычкой («привычка свыше нам дана» и т. д.).

Ну, обнаружили у вас онкологию, и что делать? Да жить, как жили – хотя вы слабый, ездите на химиотерапию или, как я, почти не можете говорить. Но жизнь-то продолжается, поймите! Не существование, а жизнь – с ее Парижами и Нью-Йорками, безумными путешествиями и воспоминаниями, с пивом и друзьями, сумасшедшей музыкой, листопадом и росой, боевиками и эротическими снами, блеском солнца в лужах и встречами с замечательными людьми… Жалко, что мне этого никто не сказал тогда, когда я сидел, ел утреннюю кашу, а во мне пульсировало: «Ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь…», когда я гулял, а в голове стучало: «Ты умрешь…», когда я пытался читать, делать зарядку, смотреть телевизор, но все мое существо мне говорило эти слова.

Никто, кроме вас самих, не создаст ваше здоровье. Ни врачи, ни таблетки, ни химиотерапия… Только вы сами. С вашим солнечным ощущением жизни, с вашими снами, с вашей первой любовью и тяжелым похмельем, с вашими друзьями, родными, книгами, путешествиями, мыслями, чувствами. Это и называется жизнь.

Мне пишут онкобольные, и даже от нескольких их строчек веет чем-то непроглядным, мрачным. Я понимал с первых слов, что болезнь прокралась, просочилась в их почерневшую кровь, мировосприятие, там нет места радости и свету, там стоит мрак. Я знаю, как вам тяжело, родные мои, как вас душит безденежье, неверие, сомнения, страх. Но только ваша установка на счастье, на изменение реальности внутри себя способны изменить внешнюю реальность. Других способов я не знаю.

Комментарии мамы

Письмо в личку: «Елена, здравствуйте! Наш 6«а» класс собрал еще 40 000 руб. для Кирилла! Часть денег ребята сами заработали на ярмарке. Держим за вас кулачки! Вы борцы! Выздоравливайте».

Глава первая. Немного о себе

Меня спрашивают: кто ты, откуда? Я – такой же, как вы. Не лучше и не хуже. Я не психолог и не писатель, поэтому не знаю, как отвечать. Начну как есть.

Меня зовут Кирилл Волков. Мне 27 лет. Я закончил гимназию 1543 – чудесную, волшебную московскую гимназию, которая подарила мне друзей (точнее, Друзей), литературу, культуру. Культурный я человек? Наверное. Вернее, субкультурный. Как любой. Наш директор, Юрий Владимирович Завельский, – лучший из встречавшихся мне людей. На переменах он подходил к нам и рассказывал, как Станиславский в последний год своей жизни брал его работать в театр, как он встречался с Ахматовой. Да-да, вы не ослышались! Именно Станиславский и именно с Ахматовой. Он по-прежнему директор этой гимназии на Юго-Западе. Я учился в гуманитарном классе, делал доклады по Пушкину, Алексею Толстому, Бродскому, Камю, Набокову…

Что еще? Закончил музыкальную школу. Точнее, не закончил, но всем говорю, что закончил. Проучился 6 классов из 7. Бросил. До сих пор стыдно. Был ударником, всегда играл на фоно, потом забросил фоно, научился играть на гитаре (отец был потрясающим гитаристом и в последние месяцы своей жизни многому меня научил). Сочиняю песни.

Потом поступил в РГГУ на историко-филологический факультет. Потом сразу в две аспирантуры, ИМЛИ и РГГУ, выбрал РГГУ, там же защитил диссертацию. Вообще, глупое словосочетание: от кого защитил? Сразу представляешь темную подворотню, хулиганов, которые пристают к девушке, и тут появляется он (то есть я) – рыцарь в сверкающих доспехах, ловко отбивающий девушку, которую очень изящно зовут Диссертация. В роли хулиганов выступили мои оппоненты, в роли подворотни – РГГУ. На деле рыцарь пришкандыбал вовсе не в доспехах, а с температурой под 40, и потом еще 2 недели валялся с пневмонией в больнице, куда был доставлен сразу после защиты.