Распятие. Повесть из Пражской жизни - Сергей Яковлевич Савинов

С. Савинов

Распятие (Повесть из пражской жизни)

Посвящаю жене — моему другу и сотоварищу.

Автор.

ГЛАВА I

Идя вниз по замковой лестнице, Филиппов по обыкновению остановился на круглой площадке и подошел к баллюстраде. Каждый раз он с неизменным удовольствием глядел отсюда на красавицу стобашенную Прагу. Далеко внизу разноцветными пятнами играли в лучах заходящего солнца остроконечные крыши домов Малой Страны, их как бы покрывал огромный зеленый купол храма святого Николая, а за серо-желтой громадой его пышно-тяжелых форм виднелись на серебре реки мосты и в дымке лежал город, каменное месиво тысяч домов и сотен башен.

Вот уже два года, чуть ли не ежедневно, на пути от квартиры Филиппов здесь останавливался и любовался знакомой картиной.

Серый дождливый день накрывал город перламутровой полупрозрачной тканью, смягчая острые взлеты колоколен и резкие контуры башен… Золотое солнце открывало новую игру теней в кривых уличках и на фоне синего неба позволяло видеть контуры даже самых дальних предместий… В зимний день белизна снега на крышах и улицах подчеркивала архитектурные сплетения средневековых строителей, а летняя зелень создавала восхитительную раму этой картины, знакомой и всегда радостно новой.

Сегодня, выйдя в город только с целью пройтись перед назначенным деловым свиданием, Филиппов задержался дольше обычного. Ярко-желтые и красные блики зрелой осени расцветили пейзаж восторженно-вакхическими тонами и, словно в унисон с ними, из глубины мерно плыли густые удары церковного колокола. Бросив быстрый взгляд на поднимающийся за домами склон парка, играющий пестрой смесью зелени, апельсина, лимона и крови, Филиппов пошел вниз, вышел к трамвайной остановке, свернул в тихую уличку строгих дворцов и подстриженных парков и вскоре подошел к тихому кафэ.

Среди немногочисленных посетителей тотчас оке поднялась фигура знакомого.

— Здравствуйте! Я вас уже жду.

— Здравствуйте! Я, кажется, не опоздал.

— Нет, только я хотел вам предложить переменить место. Здесь отвратительное пиво. Если ничего не имеете против, пойдем к Томашу. Там теперь тоже мало народа и можно будет спокойно поговорить.

— Идем.

ГЛАВА II

Пройдя два квартала, они вошли под сводчатый кров Томаша, этой пивной, четвертое столетие славящейся густым темным пивом того характерного красно-бурого цвета, который у пражских знатоков известен под именем «гранат».

За кружкой пива сухо и деловито обсуждались условия поставки дутых кирпичей и песка для бетона, досок и стропил и всего того строительного материала, который нужен для загородной виллы.

— Стало быть, господин Филиппов, мы обо всем договорились. Пожалуйте завтра ко мне в контору, подпишем договор и начнем работу. Вы будете мной довольны.

Филиппов с удовольствием тянул пиво. И самый вкус пива, и сознание, что обеспечен солидный заработок, и мягкий голос собеседника и аляповатые фрески на стене, изображающие какого-то рыжего молодца в остроконечных туфлях и красном колпаке, держащего обеими руками кружку с переливающейся через край пеной — все было приятно.

Он обменивался отдельными фразами, не следя за их связью между собой, слушал столь частые в Праге за пивом воспоминания о России, и шипящие, скрипучие звуки чешской речи смягчались и мягким светом из тусклого окна и густым, крепким пивом. Кружка сменилась другой, потом появилась третья. Филиппов выбирал у подошедшего к столу продавца сардинки и моченый перец, брал ловко нарезанную спиралькой редьку и не хотел обидеть этого милого чеха, угощавшего его от чистого сердца, ибо он тоже заключил выгодную сделку.

В старинных железных шандалах, где когда-то горело масло, вспыхнули электрические лампочки, столы занимались новыми посетителями, а Филиппов все еще сидел с собеседником, пил пиво и говорил на ту тысячу тем, на которые так легко говорится с малознакомым человеком в приятном настроении.

За другим концом стола расположились двое, тоже расположились давно, еще до прихода Филиппова. Один помоложе, лет сорока, а другой уже с сединой и с круглой, не тщательно подстриженной бородкой, делающей для русского на чужбине каждое лицо близким, чуть-ли не родным.

Те двое пили. Пили, как любят пить чехи — методично, без закуски, по пять-шесть долгих глотков, и много курили. Младший курил сигареты, а старший длинную, узкую виржинку, этот излюбленный чехами сорт крепких сигар. Говорили они сначала тихо, потом все громче и Филиппов уловил несколько фраз: «Когда мастер кончает работу, он день или два на нее смотрит… Гипс тоже надо подчистить… профессор Мажатка любит мускулистое тело… два часа простоять, а можно и полчаса не выдержать…»

— Что это, штукатуры, фасадники, что висят на рейках перед домами?

Когда у старика погасла сигара и он не смог сразу найти в кармане спичек, Филиппов протянул ему свою коробочку. Старик взял, раскурил сигару и вернул с благодарностью:

— Благодарю вас. Вы очень любезны… Гм… Да, пьется сегодня хорошо, а? Пиво сегодня действительно на славу! — отчетливо произнес он хрипловатым голосом, уже обволокшимся действием кружки не первого десятка.

— Да, сегодня идет, — ответил Филиппов. — Я не знаток пива, но сегодня и у меня аппетит разыгрался.

Старик уловил иностранный акцент и спросил:

— Вы серб или русский?

— Русский. Почему вы спросили?

— Я же слышу. Я привык.

— Что, в той фирме, где вы работаете, много русских?

— В фирме? Хе… Я не работаю в фирме.

Старик потянул свою сигару раз, другой, пустил тонкой струйкой дым и, глядя искоса, веско бросил:

— Я — модель.

— Вы позируете?

— Ну да! Раз я модель… Спросите у студентов академии, спросите у всех молодых скульпторов — кто не знает Скривана?

Спутник Филиппова живо спросил:

— Вы Скриван? Это вы позировали Швабинскому?

— И Швабинскому и кому угодно! Я стою по всей Праге, а мои руки, вот эти руки (он протянул их на стол), на них глядит вся республика и заграница… Видели старую стокроновку? Вот эти руки держат гроздь винограда!

Старик отложил свою сигару, длительно отпил из кружки и медленно, словно цедя слова, продолжал, глядя на стол:

— Я стою в храме Марии Снежной, в Тынском храме, в Высоком Мыте в монастыре… видели в Вы-шеграде апостола, в правом притворе? Ангела, поднявшего руки?.. Это у Марии Снежной… Все я.

— А ведь это трудная работа, — вставил слово спутник Филиппова, — стоять час и два, пока с тебя рисуют.

— Да, надо уметь держать позицию. Первые годы все тело болело, а потом привык.

Старый натурщик допил кружку и,