Долгие ночи - Абузар Айдамиров

Долгие ночи

Часть первая. ВЫЖЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ

ГЛАВА I. ВО ВЛАДИКАВКАЗЕ

(Вместо пролога)

Наше управление на Кавказе не было совершенно сообразно с местными потребностями и отношениями… И для того, чтобы после Шамиля не явился на сцену новый деятель или он не имел никакого успеха, нужно одно: чтобы вследствие гуманного и справедливого управления горные племена не нуждались более в подобных деятелях.

Н. А. Добролюбов

Беспокойство охватило генерал-лейтенанта Лорис-Меликова уже с утра. Смуглое, со смоляными усами лицо его хмурится. Он то садится за массивный стол и торопливым скрипом пера нарушает тишину кабинета, то подходит к раскрытому окну и подолгу глядит на бесконечные цепи гор, окутанные прозрачной синей дымкой, то вновь мерит шагами кабинет, неслышно ступая по мягкому персидскому ковру. Чем больше думает он о "кавказском вопросе", тем сильнее одолевают его тревожные мысли. Ведь если следовать мнению большинства русских политиков, то война на Кавказе закончилась, и нет причин для новых тревог и волнений.

Однако на деле все складывалось совсем не так, как виделось в далеком Петербурге. Мир и спокойствие края — еще только желаемый, а не свершившийся факт. На сей счет он, Лорис-Меликов, не заблуждался, нет… И поэтому его бесят верхоглядство и беспринципность людей, находящихся на государственной службе, упорно не желающих замечать действительного положения вещей, их тупость, доходящая до идиотизма.

— Нет, действительно, это самый настоящий идиотизм, — цедит сквозь зубы Михаил Тариэлович, все сильнее раздражаясь. И не разобрать, на кого он больше злится: на горцев, что никак не хотят покориться, или на тех, кто навязывает ему свою волю.

Скорее всего на свою беспомощность, бессилие что-либо изменить и предотвратить надвигающуюся грозу. Опасения его не беспочвенны — тишина в крае обманчива.

И года нет, как он управляет Терской областью. После покорения Чечни он здесь уже третий. Всего лишь за четыре года. А что сделали его предшественники? Ничего! Да и не могли. Теперь надежда на него, Лорис-Меликова. Государь надеется на его опыт, дальновидность, верит, что он наведет порядок в Чечне, и вот уже почти год ломает он голову, но тоже никаких сдвигов.

Что, если и ему придется уйти ни с чем, как и его предшественникам: графу Евдокимову и князю Святополк-Мирскому?

Михаил Тариэлович мерно шагает по кабинету. Руки за спиной, пальцы крепко сцеплены. Он словно слышит голос Великого князя, его напутственные слова:

— В самое пекло направляем мы вас, Михаил Тариэлович, — тоном задушевной беседы говорил Михаил Николаевич. Но в этом ровном мягком голосе чувствовался характер человека, привыкшего повелевать. — Да, в пекло. Каковым и является Чечня. Племя это долее прочих сохранило возможность к сильному сопротивлению.

И всегда оказывало его самым упорным образом. Первые экспедиции и наши столкновения с этим народом, в которых мы потратили столько средств, времени и доблести русского солдата, в сущности, мало возымели влияния на вопрос окончательного покорения его нашей власти. Мы на деле испытали всю бесплодность борьбы с чеченцами, которые пользовались закрытой местностью Сунженской долины и предгорий, чтобы наносить нам потери, избегая в то же время решительного боя.

Поэтому мы по необходимости прибегли к уже испытанной веками системе заселения окраин государства казаками.

— Ваше высочество, позвольте добавить, — вежливо перебил наместника начальник Главного штаба Карцов. — Земли, отнятые нами у чеченцев, не имеют важности ни в политическом, ни в военном отношении. Чеченцы сохранили за собой то положение, в котором они еще не скоро подчинятся нашей власти.

— Согласен с вами, Александр Петрович. Оставляя чеченцев в такой ситуации, не следует верить в скорое спокойствие на Кавказе. Четыре года назад мы стали считать край побежденным.

И до сей поры пребываем в этом заблуждении. А за это время чеченцы дважды восставали, и восстания не успели распространиться на равнину только потому, что тогда в области были сосредоточены сорок шесть батальонов пехоты, три донских полка и один драгунский. Но мы не можем удалить оттуда хотя бы треть воинских частей, поскольку Чечня все эти годы таит в себе грозную опасность. Словом, сегодня следует смотреть на чеченцев и правительство, как на две стороны, стоящие друг против друга, из коих победившая не пользуется плодами своей победы, а побежденная, сохранив оружие и силы, выжидает удобного случая для возобновления борьбы. Повторяю, дорогой Михаил Тариэлович, Его Величество поручает вам самый трудный, самый ответственный и болезненный участок империи. От ваших мудрых действий зависят мир и спокойствие на Кавказе. Пока у нас мирные отношения с западными державами. Но Бог знает, сколько времени они продлятся. В случае внешней войны, нам придется перебрасывать половину войск на другой театр действий. И нет уверенности, что Чечня не взбунтуется. Поэтому прошу вас, Михаил Тариэлович, в ближайшее время навести там порядок: Александр Петрович вручит вам копию инструкций по чеченскому вопросу, недавно представленную Его Величеству. По прибытии на место ознакомьтесь с ними и действуйте по своему усмотрению. Да поможет вам Бог.

"Бог здесь не поможет, — думает Михаил Тариэлович. — Как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. Нужны сила и хитрость. Кнут и пряник".

Да, правительство до сих пор не может вести себя в Чечне как победитель. Это больше чем кому-либо ясно Михаилу Тариэловичу.

Дело в том, что чеченцы прекратили сопротивление и якобы покорились на определенных условиях. От имени правительства фельдмаршал Барятинский заключил с ними своеобразный мир.

Наместник принял обязательство оставить им оружие, не брать в солдаты, сохранить за ними все земли, обычаи, традиции народа, не притеснять веру.

После пленения Шамиля правительство решило, что покорение Кавказа завершилось, и приступило к созданию военно-колониального режима в Чечне. При этом оно совершенно забыло об обязательствах, принятых Барятинским. Горцам не только не вернули земли, ранее отнятые у них и отведенные под казачьи станицы и военные укрепления, но и вытеснили с оставшихся земель, загнав их в леса и бесплодные горы.

Отнятыми же у горцев землями наградили князей соседних племен, чеченских офицеров, духовенство и торговцев, помогавших усмирению края. Разоренный долголетней истребительной войной, а теперь и оставшийся без земли народ дошел до нищеты. Он не имел возможности ни вернуться к своей довоенной хозяйственной жизни, ни перестроить ее сообразно новым порядкам.

Доведенные до отчаяния люди восстали. Восстание началось в мае

1860 года в Ичкерии и быстро распространилось по всей нагорной части Чечни. Возглавили его шамилевские наибы[1] Бойсангур, Атаби и Умма. Им удалось нанести чувствительные удары по карательным отрядам. Отчаянное сопротивление восставших длилось девятнадцать месяцев. Однако многочисленные войска, направленные российскими властями, подавили его со всей жестокостью. В феврале 1861 года был схвачен раненый Бойсангур, после чего к Святополк-Мирскому добровольно явились Атаби и Умма. Бойсангура казнили в Хасав-Юрте, его семью и ближайших соратников сослали в Сибирь. К двум другим руководителям восстания отнеслись несколько снисходительнее, отправив на вольную ссылку: Атаби — в Порхов Псковской губернии, а Умму — в Смоленск.

И наступила тишина. Но тишина предгрозовая и недолгая.

Многолетняя война и деспотическая власть Шамиля и его наибов довели горцев до нищеты, почти до физического истребления.

Народ устал. А Шамиль, его наибы и духовенство постоянно призывали к газавату[2], обещая людям счастье в ином мире. Народ же мечтал о мире и спокойствии.

Именно в этот момент снова появился проповедник Кунта-Хаджи, изгнанный в свое время Шамилем. И вновь начал он распространять в Чечне ученье кадыри.

Кунта-Хаджи выступал против всякой войны и насилия, против кровной мести, призывал к нравственному совершенству, единству, братству, к полной покорности властям и терпению, запрещал курение и употребление хмельных напитков. Он утверждал, что мир и равенство на земле нельзя установить путем войн и кровопролитий, их может дать лишь всемогущий Аллах, а потому и следует положиться во всем на Всевышнего.

— Не слушайте самозваных шейхов и имамов, призывающих вас к войне, — говорил он, — не проливайте людской крови. Не поднимайте оружие против русского царя: он действует по воле Аллаха. Если вам велят носить крест — носите его. Ведь это лишь металл. Если вам прикажут посещать церковь — идите. Это же просто дом. Лишь бы в сердцах вы сохранили веру в Аллаха и пророка, а все остальное вам простится. За оружие беритесь только в крайнем случае, когда гяуры[3] затребуют для развлечений ваших женщин.