Влюбиться в дьявола - Элизабет Хойт

Элизабет Хойт

Влюбиться в дьявола

Пролог

Однажды по стране, название которой неизвестно, брел воин — он возвращался домой с войны. Немало дорог он прошагал вместе со своими товарищами, но, в конце концов, пришло время расставаться. Их было четверо. На перекрестке каждый из мужчин пошел своим путем, и наш солдат тоже сделал выбор и двинулся в этом направлении, пока в его сапог не попал камешек. Воин присел, чтобы вытряхнуть камешек из сапога…

Теперь он был совсем один. Воин не спеша надел сапог, торопиться было некуда. Он сражался не один год, и дома его никто не ждал. Те, кого могло обрадовать его возвращение, давным-давно ушли в мир иной. А если кто-то еще и оставался в живых, то не было никакой уверенности в том, что они узнают его, — слишком долго он отсутствовал на родине. Впрочем, когда мужчина уходит воевать, домой он возвращается уже совсем другим человеком. Страх и смелость, желание выжить и гибель товарищей, необходимость убивать и накопившаяся безумная усталость — все вместе незаметно, исподволь меняло его, минуты складывались в часы, часы — в дни, дни — в месяцы и годы, и все это накапливалось до тех пор, пока не произошел качественный скачок и воин не переменился совершенно, точно так же, как изменились его прежние представления о добре и зле. Да, он уже был не тем, кем был раньше.

Воин сидел на придорожном камне, холодный ветер обдувал его лицо, а он все сидел и размышлял. Рядом с ним лежал большой и длинный меч, в честь которого его стали называть Лонгсуордом…

Глава 1

Меч у Лонгсуорда был необыкновенным. Он был тяжелым, холодным и разил как смерть, но слушался он только своего хозяина.

Лондон, Англия

Октябрь 1765 года

Среди самых скучных светских мероприятий званый чай с оттенком политического раута, пожалуй, одно из самых скучных. Хозяйка вечера часто испытывает тайное, но непреодолимое желание — пусть случится что угодно, только бы оживить атмосферу чайного вечера.

Впрочем, появление на вечере «мертвеца», нетвердой походкой вошедшего в зал, было слишком возбуждающим средством, во всяком случае, к такому выводу пришла Беатриса Корнинг.

Но до тех пор, пока в зал не ввалился шатающийся «мертвец», все шло по порядку. Иначе говоря, было, как всегда, неимоверно скучно. Для чая Беатриса выбрала голубой зал, который был, на самом деле почти синим. Такой унылый, спокойный, наводивший скуку оттенок. Белые пилястры выступали из стен, вздымая небольшие круглые капители до потолка. Вдоль всего зала повсюду стояли стулья и столы. Центр украшал круглый стол, на котором стояла ваза с поздними астрами. В качестве легкой закуски к чаю были тонко нарезанные ломтики хлеба с маслом и крохотные пирожные. Беатриса хотела включить в меню пирожные с малиновой начинкой, надеясь, что они своим цветом украсят чайное угощение, но дядя Реджи — для всех граф Бланшар — резко воспротивился такому излишеству.

Беатриса вздохнула. Дядюшка Реджи — милый славный старичок, он не любил тратить деньги и считал каждое пенни. Именно благодаря экономности дяди цвет вина, чрезмерно разбавляемого водой, достигал какого-то бледно-розового анемичного оттенка, а чай был таким светлым, что на дне каждой чашки можно было разглядеть изящную синюю пагоду. Она оглядела весь зал и на противоположной стороне увидела дядю, стоящего на толстых кривых ногах, с руками, упертыми в бока, о чем-то горячо спорящего с лордом Хасселторпом. Слава Богу, он удерживался от пирожных. Беатриса внимательно следила еще и за тем, чтобы в пустеющий бокал дяди не подливали больше вина. В пылу спора дядя даже не заметил, как его парик сполз набок. Легкая улыбка мелькнула на губах Беатрисы: надо же так горячиться! Она знаком дала понять слуге, чтобы он взял ее тарелку, и начала медленно продвигаться через зал в сторону дяди, чтобы исправить небрежность в его туалете.

Не пройдя и четверти пути, она вдруг почувствовала, как кто-то ласково взял ее за локоть, и услышала тихий шепот:

— Только посмотри, как его светлость опять искусно притворяется вышедшей из себя треской.

Беатриса обернулась и увидела перед собой смеющиеся светло-карие глаза Лотти Грэм. Пухленькая темноволосая Лотти была не выше пяти футов. Глядя на ее круглое, наивное, усыпанное веснушками лицо, никак нельзя было поверить в то, что под такой непритязательной внешностью скрывается очень острый и наблюдательный ум.

— Он не похож на рыбу, — прошептала Беатриса и невольно оглянулась. Да, Лотти, как всегда, была совершенно права: когда герцог Листер сердился, он действительно напоминал рыбу. — Но послушай, разве может треска сердиться?

— Еще как, — отвечала Лотти с таким видом, будто нисколько не сомневалась в своих словах. — Мне не нравится этот человек, я не скрываю этого, и его политические убеждения совершенно здесь ни при чем.

— Тише, — прошипела Беатриса.

Хотя они держались особняком, неподалеку от них стояла группа джентльменов, до которых легко могли долететь слова Лотти. Поскольку все собравшиеся в зале были твердыми тори, дамам следовало скрывать свои симпатии к вигам.

— Пустяки, Беатриса, — бросила, ничуть не испугавшись, Лотти. — Даже если один из этих благовоспитанных джентльменов услышит мои слова, никто из них не подумает, что в наших прелестных головках могут водиться какие-то мысли, да еще расходящиеся с их собственными.

— Даже если этот джентльмен — мистер Грэм?

Обе девушки сразу повернулись в одну сторону и посмотрели на красивого молодого человека в белоснежном парике, окруженного группой джентльменов. С раскрасневшимися щеками и блестящими глазами он живо и увлеченно о чем-то рассказывал своим слушателям.

— Особенно если Нейт, — хмуро заметила Лотти, мрачно глядя на своего мужа Нейтана Грэма.

Беатриса наклонилась к подруге:

— Мне казалось, что ты преуспела в том, чтобы привлечь его на нашу сторону.

— Увы, я заблуждалась, — вздохнула Лотти. — Нейт всегда идет туда, куда идут тори, и не важно, согласен он с ними или нет. Его твердость и верность напоминают синицу, которую несет сильный поток ветра. Нет, боюсь, он будет голосовать против законопроекта мистера Уитона, защищающего интересы солдат, уходящих в отставку из армии его величества.

Беатриса закусила губу. Несмотря на легкомысленный тон Лотти, она видела, как огорчена ее подруга.

— Прости, пожалуйста. Лотти пожала плечами: