Грибница - Дикий Носок

соответствующее прозвище «сиплый». Был от откуда-то из Белоруссии. Работал по три года без отпуска, а потом уезжал гульнуть на «большую» землю сразу на несколько месяцев с чеком на машину и полными карманами денег. Кучеренко откатывал на новой машине отпуск, шиковал где-нибудь в Ялте или в Сочи, прогуливал все до дыр в кармане, продавал машину и возвращался на БАМ. Зарабатывал он хорошо, сварщику и помимо основной работы халтура всегда найдется.

«Айда вниз, поближе посмотрим,» – хором предложили братья Савельевы, Андрюха и Серега. Были они молоды, не женаты, приехали на БАМ всего полгода назад и приходились друг другу двоюродными братьями. Они еще не утратили того юношеского азарта, что гонит на подвиги или сумасбродства (одно от другого отличить порой невозможно). На БАМ их привело вполне благоразумное желание заработать деньжат на кооперативные квартиры перед тем, как остепениться и жениться. Другого способа удрать из своей деревни Тетерино, да не прозябать потом полжизни в общаге при каком-нибудь заводе, они не нашли. Ребята были механизаторами, с машинами и тракторами на «ты». И со здешними окладами справились бы со своей задачей за пять лет.

Пальцев оказалось четыре. Рядом с самым высоким торчали еще два, ростом вполовину его. Чуть поодаль – четвертый. Тайга вокруг конусов была мертва. Гниющие стволы упавших деревьев валялись на земле. Местами торчали почерневшие остатки пней, почти рассыпавшиеся в труху. Травы и кустарников не было вовсе. Проплешина голой, мертвой земли расползалась кругами вокруг конусов, точно чернильная клякса.

«Как после низового пожара,» – со знанием дела заметил Петрович.

На словно выжженном, зачищенным от всякой растительности пятачке земли тут и там лежали какие-то разновеликие кучи тряпья, затянутые то ли плесенью, то ли паутиной. Пошурудив в одной из них палкой, Олег вытащил голый, выбеленный череп какого-то животного. Гнилые нити тянулись за ним, пока Олег не обтер находку о штаны.

«Заяц,» – уверенно постановил Родионов. – «А вон там, гляньте, рога лежат.»

Куча гнилого мусора, увенчанная рогами, оказалась лосем. Сохатый, весь подернутый плесенью, еще не совсем разложился. Тонкие белесые нити пронизывали гниющую тушу насквозь. Его мутный мертвый глаз, отчего то не выклеванный птицами, тускло поблескивал. Почему-то стало не по себе. Савельевы, порывшись палками в соседней куче, выудили лисий хвост.

«Не нравится мне тут что-то. Пошли отсюда на хер,» – предложил Петрович.

«Хрен с ними, с этими пальцами. Пусть торчат дальше,» – согласился Кучеренко.

Невпопад заторопившись, мужики покидали будто бы выжженный круг, унося на сапогах то ли плесень, то ли паутину. Под сапогами хрустели кости животных, толстым слоем устилавшие землю.

Белка сидела на высоком пне неподвижно, столбиком, сложив на груди передние лапки и устремив невидящий взгляд в сторону конусов. Только рыжевато-серый хвост чуть подрагивал.

«Эй, подруга,» – щелкнул у нее перед носом пальцами Петрович и нагнулся, заглядывая в глаза зверьку. – «Ну дела! Как замороженная!»

Олегу белка казалась скорее загипнотизированной. Надев вынутые из кармана толстые рабочие рукавицы, он осторожно взял ее в руки. Ведь может так цапнуть, что мало не покажется. Но белка никак не отреагировала. Однако в том, что она жива, сомнений не было. За нижними лапами потянулась прилипшая к когтям ниточка паутины. Так и держа бедолагу двумя руками, Олег двинулся вслед за мужиками.

Работать было уже некогда. Следовало выехать из тайги до темноты. Спешно погрузившись, тронулись домой.

Белки и бурундуки, живущие в домах, не были редкостью. В голодные, неурожайные на кедровую шишку годы и те, и другие выходили к людям, часто оказывались пойманы и посажены в клетки. Поэтому самодельную клетку для белки Олег одолжил без труда. К тому времени, как белка оказалась в ней, она уже совершенно пришла в себя: крутилась колесом, висела вниз головой, то и дело опрокидывала миску с водой, лущила шишку, грызла кусочек яблока.

Вероника была в восторге. Нарекли хвостатую плутовку Белогрудкой. Чтобы почистить клетку, зверька выпускали побегать. Она скакала по коврам, висящим на всех стенах без исключения, роняла все, что плохо стояло, и устраивала тайники в укромных уголках.

***

«Где моя помада? Ярко-красная, в серебристом флакончике?» – бесилась Женька, в который уже раз перерывая содержимое сумочки.

«Хватит верещать, прошмандовка. Поспать отцу не даешь,» – недовольно рявкнул Родионов, накрыв голову подушкой. Обратив внимания на слова отца не больше, чем на жужжащую муху, Женя продолжила поиски. Карманы плаща, ящики письменного стола, даже в сапоги, стоявшие у дверей заглянула. Вдруг выпала из сумки и туда угодила. Или под стол закатилась. Ничего. Оставался только один вариант.

«Ты взяла,» – пылая праведным гневом, накинулась она на Ксюху.

«Я не брала,» – ответила сестра, ничуть не покривив душой.

«Врешь. Ты. Больше некому,» – уверенно заявила Женька.

«Да пошла ты к черту, психопатка. Может ты её на работе оставила?» – обозлилась Оксана.

Эта мысль Женьку неожиданно отрезвила. Может и правда на работе забыла?

Пойти на свидание без ярко накрашенных губ было совершенно невозможно. Дело было в том, что Женька влюбилась. В этом не было ничего удивительного. Влюблялась она уже тысячу раз. То посильнее, то послабже. То на вечерок, то на недельку. Но этот бывший студентик был чем-то особенным. Запал в душу. А главное, Женька и понять не могла, чем он ее так зацепил. Ну симпатичный, молоденький, почти столичный. Ну и что? Мало ли их тут таких, со всех концов страны?

От Юрика Женька просто млела. И выражала свою благосклонность старым, проверенным способом – раздвигала ноги к обоюдному удовольствию. Женька была ненасытна, как паровозная топка. Стоило только Юрику слезть с нее и отдышаться, как она уже хотела продолжения банкета и тормошила его вновь. Поскольку, по единодушному общесоседскому мнению, на передок она была слаба всегда, то ничуть этому не удивлялась. Юрик ловил халявный кайф и вообще ни о чем не задумывался.

Пронесясь по дому, словно торнадо и оставив после себя погром не хуже, чем могло бы сотворить оно, Женька убежала на свиданку. Сегодня кавалер, для разнообразия, вел ее в Дом культуры на фильм. Индийский, с песнями, танцами и счастливым финалом. Пройтись под ручку с почти столичным кавалером назло всем старым сплетницам в округе задрав нос – это ли не торжество ее сугубо физического подхода к любви над духовным, то бишь платоническим.

Старик Родионов, покряхтев, сел в постели. Все равно сегодня уже не уснуть. Давно не стираное постельное бельё сбилось в комок. Воровато оглянувшись на младшую дочь, он сунул руку под подушку и зажал в кулаке серебристый тюбик. Потом тюбик перекочевал в карман штанов, замызганных, но еще прочных. Надо