Грибница - Дикий Носок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь, на БАМе, можно было изучать географию Советского Союза. Из каких только уголков не приезжали сюда на заработки люди. Тоня о таких и не слышала порой. Вот она, Тоня, из Ворошиловграда, Люба – из Нальчика, Лена – из Тулы, заведующая детским садом Лидия Львовна – из Московской области. Кто откуда, с бору по сосенке. А детишки какие разные! Кроме привычных на ее родине славянских русоволосых лиц есть и чернявенькие, смуглолицые выходцы с Кавказа, и узкоглазенькие, с жестким волосом казахи, и кудрявенькие, большеглазые еврейчики. А имена какие, не сразу и запомнишь, до того непривычные: Венера, Айдын, Лейсан, Рамазан. А детишки ничего, самые обычные детишки.
Антонина привычным движением разрезала запеканку на противнях на порционные куски и раскладывала по тарелкам. Запеканка – признанный шедевр детсадовской кулинарии, нежно любимый многими поколениями детей. Сколько мам пытались воспроизвести его в домашних условиях, слыша в результате: «Не такая. В садике вкуснее.»
Работая на кухне, никогда не останешься голодной. Всегда и сама сыта будешь и на ужин домой чего-нибудь прихватишь. От нескольких котлет или пирожков садик точно не обеднеет, а ей с готовкой дома возиться не надо. Разогрела, и порядок. Олега Тоня частенько подкармливала из того же источника.
***
Груди Антонины – белоснежное великолепие, щедро сдобренное веснушками, мерное колыхание которых доставляло Олегу такое остро-скотское удовольствие, что потом ему бывало за это даже неловко. А неловко было потому, что удовольствие было само по себе, а Антонина сама по себе. Но в определенные моменты никакая сила не могла бы оттащить Олега от этих полушарий.
Изобильна Тоня была не только грудью, но и щеками, боками и круглым задом. Повсюду рыжевато-кудрява, нежна на ощупь, заманчиво округла в одних местах и вызывающе торчаща в других, так что пуговицы на блузках того и гляди норовили отстрелиться, словно первая ступень ракеты «Союз», запущенной с Байконура.
Когда вожделенная Олегом случка заканчивалась (а много времени она никогда не занимала, ведь надо было улучить момент, когда обе девочки, например, гуляли на улице), он всегда мучительно изобретал, о чем бы таком с Тоней поговорить. Нельзя же было трахнуть бабу, а потом просто надеть штаны и уйти. Интеллигентность не позволяла.
Вот с бывшей женой Ириной такой проблемы никогда не возникало. Поговорить всегда было о чем. И придумывать не надо было, выходило само собой, легко и непринужденно. Ирочка работала библиотекарем, образование получила высшее, по работе имела доступ к неограниченному количеству книг и порой приносила Олегу почитать что-нибудь этакое, напечатанное на серой бумаге через слепую копирку.
А вот роман с БАМом у нее не сложился. Что было тому виной: бытовая неустроенность, оторванность от цивилизации, суровые условия таежной жизни? Он не знал. А может просто разлюбила и сбежала, пока еще молода и хороша собой?
Несмотря на душевную боль, бывшую жену Олег вспоминал часто. И обычно почему-то после торопливого секса с Антониной. Невольно сравнивал и сопоставлял. Разговоры с Тоней носили обычно сугубо хозяйственный характер: почистить, принести, починить, словно у супружеской пары с многолетним стажем, когда оба супруга надоели друг другу хуже горькой редьки.
Прошло уже больше месяца с тех пор, как они последний раз елозили организмами друг об дружку, еще до отпуска. Олег оголодал ни на шутку. А потому, пресекая на корню Тонины попытки одеть халатик, мял и мял её груди, настраиваясь на второй заход. Отвлек его от этого упоительного занятия, нет, не девчонки, как можно было ожидать, а Владимир Петрович.
Он стоял у дверей Олеговой квартиры и молотил кулаком в дверь, приговаривая мультяшным голосом: «Олег, выходи. Выходи, подлый трус.» Надеяться на то, что Петрович уйдет, не приходилось. Олег с жалостью проводил взглядом запахнувшую халатик Тоню и стал надевать штаны.
Встретив появление Олега из двери соседней квартиры понимающей ухмылкой, мужик не упустил случая постебаться: «Я лежу, чешу ногу, начесаться не могу. Не ногу, а ногу, все равно не могу.»
Мужики забрались по ступеням на теплотрассу, которая пробегала мимо барака как раз с этой стороны, упиралась в следующий, последний перед стеной тайги, и заканчивалась. Зарывать трубы в землю в этом климате, когда зимой почва промерзает насквозь, было невозможно, поэтому их клали поверху, укутывая теплым слоем стекловаты и закрывая досками со всех сторон. Получался длинный помост, который жители использовали, как дорожку между домами, тщательно очищая зимой от снега. Дойдя до стоявших у дороги бочек, Олег и Петрович закурили. Олег поскоблил пальцем свою бочку и оторвал полоску отошедшей слоем краски. Надо бы раздобыть краски, да перекрасить до зимы, а то сгниет. И Тонину заодно.
«Мужики предложили за орехами в выходные сгонять. Поехали,» – предложил Петрович уже нормальным тоном.
«А куда?»
«Какая разница? Они знают, куда ехать. Где прошлый год брали, туда и поедем, наверное.»
«Хорошо бы. Только вот Веронику надо пристроить.»
«Невелика хитрость. Антонине орехов привезешь, она и приглядит.»
«Тогда лады. Поехали.»
***
Выехали едва рассвело.
«Солнце светит прямо в глаз, значит, едем на Кавказ.
Солнце светит прямо в попу, значит, едем мы в Европу,» – выдал Петрович очередную дурацкую прибаутку, запас которых был у него неисчерпаем, как только машина тронулась. Мужики в кирзовых сапогах и рабочих спецовках впятером расположились в кузове на припасенной куче мешков. Трясло на грунтовой таежной дороге немилосердно, так что и язык недолго было прикусить. Походное снаряжение: большая палатка, котелок, ящик с тушенкой и водкой, тяжеленный колот, топор и прочее по мелочи мотало туда-сюда, как при шторме. Закутав самое ценное – побулькивавшие пузыри общим числом два (работать ведь ехали, не отдыхать) в мешковину, принялись травить байки.
Как человек, выросший в городе, да еще в городе южном, окруженном садами, бахчами и полями, разрезанными на ровные прямоугольники оросительными каналами, тайги Олег побаивался. Все леса, что ему доводилось видеть раньше, были и не лесами вовсе, а узкими посадками вдоль дорог и между полями. Они были светлыми, просматривались насквозь и часто засажены жерделами, которых можно было набрать и наесться
