Личные обстоятельства - Беппе Фенольо

— У Лео нет, — сказал Паскаль в трубку. — Тут у меня один из его людей, он мне показывает, что у них в Треизо нет пленных. Попробую позвонить Моргану и Диасу. Во всяком случае, Пэн, если у тебя появится пленный, не пускайте его в расход, а сразу, тепленького, в машину — и ко мне.

— Скорей звони Моргану, — сказал Мильтон, едва Паскаль повесил трубку.

— Я позвоню Диасу, — ответил Паскаль сухо. Мильтон покосился на своего соседа. Теперь Шериф был серого цвета. Но, как думал Мильтон, не из-за того, что случилось с Джордже: задним числом Шериф испугался, что в тумане скрывались сотни врагов, а он, не видя их, вышагивал перед ними, как на параде, и был спокоен и самоуверен, усыпленный шумом крыльев заблудившейся птицы.

— Бедный Джордже, — буркнул Шериф. — Последняя ночь у человека, и такая паскудная. Не позавидуешь. Наверно, никак не переварит те орехи.

— Может, для него уже все кончилось, — предположил кто-то у Мильтона за спиной.

Зазвонил телефон.

— Тихо! — приказал Паскаль.

Это был Диас — легок на помине. Нет, пленных у него не было.

— Мои орлы вот уже месяц как без добычи.

Он отлично помнит светловолосого Джордже, ему жаль его, но что поделаешь, если нет ни одного пленного.

Партизан с эспаньолкой — Мильтон видел его впервые — спросил, куда в Альбе водят на расстрел.

Ему ответил Фрэнк:

— Когда как. Чаще всего ставят к кладбищенской стенке. Но бывает — возле железнодорожной насыпи или где-нибудь на бульварном кольце.

— Лучше не знать этих мест, — сказал партизан с эспаньолкой.

И снова послышалось:

— По мне, заказывай белые розы. На проводе уже был Морган.

— Founded boys{[13]}. Нет у меня ни черта. Кто такой этот Джорджо? Видишь, как оно нескладно получается, сержантский потрох! Три дня назад был у меня один пленный, да пришлось в дивизию отправить. С виду замухрышка был, мокрый цыпленок, а на деле комик — высший класс. Никто не ожидал. Мы до вечера животы надрывали в тот день, когда он у нас был. Паскаль, видел бы ты, как он изображал Тотб и Макарио{[14]}. Или джазиста-ударника — без палочек, без барабана, без тарелок. Я отправил его в дивизию и советовал не пускать в расход, но они его хлопнули ночью. Сержантский потрох, видишь, как оно нескладно получается! Кто такой этот Джорджо?

— Красивый парень, блондин, — ответил Паскаль. — Если возьмешь пленного, не пускай в расход, Морган, и в дивизию не вздумай отправлять. Я уже договорился с Пэном. Сажай в машину — и, тепленького, ко мне.

Паскаль повесил трубку и тут увидел, что Мильтон проталкивается к выходу.

— Ты куда?

— Обратно в Треизо, — ответил тот, полуобернувшись.

— Оставайся обедать с нами. Ну, придешь ты в Треизо, а что дальше?

— В Треизо скорее узнаешь.

— Что узнаешь?

Но Мильтон уже был на пороге. Правда, на улице ему снова пришлось продираться через толпу. Люди плотным кольцом обступили Кобру, который аккуратно закатал рукава до мощных бицепсов и теперь наклонялся над воображаемым тазом.

— Глядите, — говорил он, — глядите все, что я сделаю, если они убьют Джорджо. Моего друга, моего товарища, моего брата Джорджо. Глядите. Первый, кто мне попадется… Я вымою руки в его крови. Вот так. — И он склонялся над тазом-невидимкой, опускал в него руки и — жуткое зрелище! — тер их старательно, мягкими движениями. Мильтон ушел оттуда и остановился только у арки при въезде в деревню. И долго смотрел в сторону Беневелло и Роддино. Туман всюду поднялся выше, внизу от него осталось только несколько кусочков лейкопластыря, налепленных на черное чело холмов. Несмотря на мелкий, монотонный дождь, видимость была хорошая. Мильтон повернул голову в другую сторону — в сторону Альбы. Небо над городом было темнее, чем в других местах, густо-лиловое — верный признак более сильного дождя. Там лило как из ведра — на пленного Джорджо, может быть уже на труп Джорджо, лило, навеки смывая правду о Фульвии. «Теперь мне уже никогда не узнать правды. Так я и умру, ничего не узнав».

Он услышал, как кто-то бежит сзади, прямо на него. Он заторопился, но поздно: его догнал Фрэнк.

— Куда ты? — запыхавшись, спросил Фрэнк. — Смыться решил? Нет, ты меня одного не бросишь. Сегодня как пить дать примчится старик Клеричи и спросит, не удастся ли нам обменять Джорджо. Если ты смоешься, мне одному его встречать, разговаривать с ним, а я не могу. Так уже было, я разговаривал с братьями Тома, и с меня хватит, я не хочу объясняться с отцом Джорджо с глазу на глаз. Ну, пожалуйста, останься.

Мильтон показал в сторону Беневелло и Роддино.

— Я иду туда. Если появится отец Джорджо и про меня тоже спросит…

— Еще как спросит!

— Скажешь, что я ищу, на кого обменять Джорджо.

— Правда, я могу ему это сказать?

— Можешь поклясться, что это так.

— А где ты будешь искать?

Дождь падал редкими каплями, плоскими, как монеты.

— Я иду к Омбре.

— Ты идешь к красным?

— Что делать, если у нас, голубых, нет пленных…

— Ну, допустим, у красных есть. Все разно они тебе никогда не дадут.

— А я… я возьму у них в долг.

— А они и в долг не дадут. Мы ведь в контрах, у них зуб на нас. Мы получаем грузы с неба, а они — нет, да и комиссары не дремлют…

— С Омбре мы друзья, — сказал Мильтон. — Больше, чем друзья. Ты знаешь. Я попрошу его сделать это для меня.

Фрэнк покачал головой.

— Предположим, у них есть пленный и они тебе его дают… Только нет у них никого, потому что у них в руках пленный не успевает стать пленным… но предположим, он у них есть, и они тебе его дают, а что дальше? Ты приведешь его сюда?

— Нет, нет, — сказал Мильтон, ломая пальцы, — Я потеряю тогда слишком много времени. Я пошлю вперед первого священника, какого найду, он укажет место недалеко от Альбы, на холме, и там я без лишних формальностей получу Джордже в обмен на пленного. В крайнем случае попрошу двух человек у Ника — для охраны.

Дождь разбивался об их головы и мочил одежду, но они поняли, что он усиливается, лишь по сухому треску листьев на придорожных деревьях.

— Хоть дождь пережди, видишь, как полил, — уговаривал Фрэнк.

— Мы теряем время, — сказал Мильтон и на прямых ногах съехал по склону на неширокую нижнюю дорогу. Его каблуки оставляли на косогоре длинные, глубокие порезы.

— Мильтон! — позвал Фрэнк. — Я уверен, ты вернешься ни с чем. Но если ты достанешь кого-нибудь и пойдешь менять на Джордже, смотри в оба, когда будешь на холме над нашей Альбой. Остерегайся подвохов, не попадись на удочку. Понял? Ты ведь знаешь, чем оборачиваются иногда такие обмены. Адскими ловушками.

7

Дождь был мелкий, почти неощутимый для кожи, но под ним грязь на дороге заметно продолжала подниматься, как дрожжевое тесто. Было около четырех. Дорога забирала вверх. Мильтон должен был находиться уже в радиусе наблюдения отряда Омбре и потому смотрел в оба и прислушивался, идя по кромке откоса. На каждом шагу он мог ожидать, что рядом просвистит пуля. Гарибальдийцы с подозрением относились к людям, одетым в форму, и, к несчастью, имели обыкновение принимать английское обмундирование за немецкое.

Он шел, оглядывая склоны и заросли кустарника, внимательно присматриваясь к сараям на виноградниках — в таких сараях крестьяне держат орудия своего труда.

Миновав один из поворотов, Мильтон резко остановился. Его глазам предстал нетронутый мостик. «Цел и невредим. Мост невредим — на мину угодим». Он изучил течение и гнилой черный берег выше и ниже моста. Выше река оказалась слишком глубокой, и Мильтон решил взглянуть, что делается ниже моста. Он спустился с дороги, направляясь к берегу, но в последнюю секунду остановился. «Не нравится мне это. Пахнет ловушкой. Торная тропа намного ниже. Видно, у людей есть основания переходить именно там». Он двинулся дальше и перебрался через ручей. Несмотря на торчащие из воды камни, он замочил ноги по щиколотку. Коричневая вода была ледяной.

Дорога проходила прямо над ним, но откос был высокий, крутой, разбухший и блестящий от грязи. Грязь погребла под собой траву и скрыла тропинки. Он медленно стал подниматься, но, сделав четыре шага, поскользнулся и съехал на боку вниз. Горстями снял с себя грязь и повторил попытку. На середине откоса он потерял равновесие и, не найдя за что ухватиться, кубарем скатился обратно. Ему хотелось закричать, но он удержался, стиснув с громким скрежетом зубы. В третий раз он полез вверх, упираясь локтями и коленями, — все равно он был уже весь, с головы до ног, в грязи. Выбравшись на дорогу, он принялся очищать от грязи карабин, как вдруг услышал близкий звук осыпающихся камешков. Скосив глаза, увидел часового, выскочившего из углубления в известняковой скале слева от дороги. Деревня, должно быть, лежала сразу за скалой: по небу быстро бежали струйки белого дыма.