Голоса надежды - Татьяна Шкодина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
А потом все пройдет… Под истошное пение ветраНить судьбы аккуратно смотаю в изящный клубок,И беспечной блудницей отправлюсь по белому светуПрожигать свои дни в бесконечных развилках дорог.
Отодвинув в сторонку условность привычных устоетНазову себя чертиком в юбке, а что мне терять?Пониманье граничит с презреньем — мир такустроен,Я люблю презирать, но — увы! — не люблюпонимать.У тоски — цвет дождя. В лужах стонутпромокшие листья,В лужах звездочки тают, случайно сорвавшисьс небес.Я рисую любовь слишком грубой, малярною кистью.А в душе зло хохочет, глумится назойливый бес.
А клубочек судьбы не подвластен ни лести, ни плачу.Мне прогулки по лезвию бритвы дороже всего.Я рисую любовь — изможденной, усталою клячей.…Жаль, что ты, посмотрев на портрет, не поймешьничего…
* * *
Слезинки на оранжевых ресницах —Мой изыск переходит в нервный срыв.Вокруг меня так фрагментарны лица,Я изучаю правила игры,
Предложенной неведомым искусом,И шею обжигает нитка бус.Печаль, мой друг, столь приторна по вкусу.Не знаешь? — так попробуй же на вкус.
Прильни губами, жадными до ласки,К бездонной чаще ветренных утех.Я — стрекозой — к тебе вспорхну из сказкиСвоей мечты. Ее названье — грех.
Ее развязка — пыльная тропинка, ведущаяв безмолвие ночи.
Что, приторны на вкус мои слезинки?Не отвечай, молчи, молчи, молчи...
Сергей КВИТКО
ЛЕБЕДИ, ИЛИ ДВОЙНАЯ БАЛЛАДА О ТАЛАНТЕ
Льву Аврясову
1.Художник поседел, как лунь, и слег,Не написав единственной картины,Покрылся пеплом взгляда уголек,Стал «римский» нос напоминать утиный,
Стал горб расти, а на сердце — скулеж:Жена ушла и продала палитру,Сказала: «Напоследок слезы вытруТвоим безумьем, проданным за грош!»
Что думал, глядя в пыльное окноИ пролежень скребя на ягодице?Что небо пусто, точно полотно.Что хорошо б на этом небе — птицу.
Подслеповато щурился на холстИ подводил последние итоги,А вот и Смерть предстала в полный рост,Тогда и он, качаясь, встал на ноги.
И, воровато глядя на косу,Крадя (мое, возможно, даже) время,Черкал за полосою полосу,Согбенной музы голосочку внемля,
Мечту писал, и нерв плясал в виске…Косой отбрили и решили: «Буде…»И, конвульсивно дернувшись, как студень,Он рухнул. Уголь хрустнул в кулаке.
И отлетела грешная душа…Не голубком в библейской паутинеТо БЕЛЫЙ ЛЕБЕДЬ крылья неспешаРасправил, вылетая из картины.
2.Художнику осточертел апломбМузейных муз, блеск нищих вернисажей —Он славу перерос свою и лобРазбил о поиск стилей и типажей.
В его душе свила гнездо тоска,Сердца людские в дар он брал с опаскойИ до того дошел, что весь каскадПалитры заменил ночною краской.
Но женщина ворвалась в мир его,Июлем мастерскую опалило…Рукой, не рисовавшей ничего,Рукой, которая лишь все чернила,
Вновь на подрамник ставит белый холст,И кисть — копье в деснице Дон Кихота:Вот серый сад, над Черной речкой — мост,И — ЧЕРНЫЙ ЛЕБЕДЬ посреди полета.
Создал. Позвал. Любимая вошла.Прими, душа, что я создал, разрушив!..И свистнули два траурных крыла.И черный клюв пробил навылет душу.
О МАМЕ, ВОРОНЕ И ПРОЧЕМ
Его убили на закате,Боец убил из группы «Смерш».Луна, как будто Богоматерь,Пришла в сиянии одежд.
К утру над бездыханным телом,Где «потрудился» мародер,Где смерть уже залиловела,Вран свои крылья распростер.
Усевшись на древесный кореньИ в мертвый взгляд уставя взгляд,Он кракнул что‑то о просторе,Где воины иные спят.
Что их порой зазорно трогать,А эта пища — хороша!..Мать ждет сыночка у порога,Сухарик ворону кроша:
«Скажи мне, птица, смертным мигомБыл сын отмечен средь войны?»Но молча тот клепал и прыгал,Косясь на бледный лик луны.
* * *
«Нам нужны великие могилы,
Если нет величия в живых».
Н. Некрасов
Если бы мертвых не сталоНа этой планете,То кого б к пьедесталамПовели наши дети?
Наши внуки «познали»Да пра–дети воспели?Ну, а мы в мрачной зале,Где нам тело терзали,Погибать не хотели.
Подыхать не хотелиНи в окопах, ни в драках,Ни в германском прицеле,Ни в таежных бараках.
Умирать не хотелиВ пост–сенатских загонах —Ни в афганских «купелях»,Ни в чернобыльских зонах.
Но ушли все же (розно),Вспомнив притчи о Сыне,В вифлиемские звездыДа в петлю на осине.
* * *
Александру Белову
Тьма осенняя, чернильная,Выдавив стекло, влилась,Но звезда горит стабильная —Мертвый свет, а с жизнью — связь.
Душным ветром перевитыеКупы черных тополей,Где, как рана приоткрытая,Песня птицы меж ветвей.
Плач пичуги, тьма зловещая,Свет надрубленной звезды,Как хотите — мне завещаны,Тоже родины черты.
Даже сор из хат заброшенныхКривде не отдам во зле,Даже девку нехорошую,Что летит на помеле.
Ни кикимору болотную,Ни нательного креста,Ни брусиловского ротногоС‑под ракитова куста.
И бессонницей распятуюНа крестах оконных рамНочь родную, ночь проклятую,Ночь, доставшуюся нам.
ЧАША ЧИНГИСХАНА
Юрию Абдашеву
Тиран скончался, и почти не страшен,Но напоследок заповедал он,Чтоб из гранита вырубили чашу,Родную реку отвели, Онон,Где б закопали плоть его, а послеВернули воды и омыли кости.
И чаша поднялась на лапах львиных,И трое суток в ней кипел кумыс,И все рабы, что здесь сгибали спины,С владыкой рядом, в землю улеглись.
А чаша налилась вдруг буйной кровьюДо краешков. Закаменела кровь.А пастуху и дервишу, и воюВ ночи пылает тысячью костров.
Да из нее уж не пригубить зелья,И к символу ее народ привык,Но бродит в нас кровавое похмельеС оглядкой на царующих владык.
ГИБЕЛЬ НАРТОВ
(из осетинского эпоса)
Чего не доставало? Было все:Обильный урожаем чернозем,Здоровы были дети, сыты очаги,Тучны отары, женщины нежныИ меч набегов спрятали в ножныВчера, еще кичливые враги.
Чего им не хватало? Лишь борьбы.Печать отваги заклеймила лбы:Семь раз по семь побиты духи гор,Уаигов[1] под корень извелиИ, оторвавши взоры от земли,Затеять с Богом порешили спор.
Тот пожалел своих безумных чадИ не схватился с ними на мечах,Но с ласточкою к ним вопрос послал:«Потомков хилых выберете? Смерть?»И выбрали они земную твердь,Но продолжали жить в пирах средь скал.
Но хлеб не вызревает на полях(Зерно — слезой на восковых стеблях).Тут поняли они: пришла пора,Могилы вырыв, бросились в их вез,И птица черным лезвием пераСмела полову, на току присев.
Скосили злаки. Пьется пенный ронг[2].Трубит охота у отрогов в рог —Века пируют… Нартов хлеб святой(Надкушенный) стоит горой пустой,Доспех (навырост), проржавев, лежитИ ласточка спесивая кружит.
* * *
