Тайник на Эльбе. - Александр Насибов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рассказ Отто Лисса
Как я уже говорил, подготовку к выполнению задания проходил в Остбурге. Подробности вам известны. Когда все было закончено, я получил несколько свободных дней. Затем меня должен был забрать специальный самолёт.
Днём я не показывался в городе, вечером же это разрешалось. С наступлением темноты я отправлялся куда-нибудь в порт. Там много кабачков, где можно приятно провести время.
В последний перед вылетом вечер я приехал в порт в обычное время. И нос к носу столкнулся с человеком, которого знал ещё в молодости, но давно потерял из виду. То был Карл Брейер, довольно видный член НСДАП, в прошлом крейслейтер[4] одного из районов Тюрингии, затем руководитель какого-то отдела в крипо[5], а сейчас, как я узнал, штандартенфюрер[6] СС и сотрудник СД.
Мы никогда не питали друг к другу особых симпатий. Но так бывает
— два земляка, встретившись в чужом городе, всегда испытывают чувство близости. А я да и он не имели в Остбурге знакомых.
Спустя полчаса мы сидели в ночном кабаке. Бренчал пианист. Несколько пар танцевали. Мы выпили. Я посоветовал спутнику отыскать себе девицу и тоже стать в круг. Он молча указал на свою левую руку. Тут я заметил, что она странно неподвижна.
«Ушиб, — пояснил он, — сильный ушиб. Словом, не до танцев».
Я вопросительно на него поглядел, но он ничего больше не сказал.
Впрочем, скоро он стал более разговорчив; мы порядочно выпили, и Брейер стал хвастать своими делами. Он ткнул себя пальцем в грудь, на которой болтался новенький Железный крест, и заявил, что третьего дня получил его из собственных рук рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.
«За что?» — спросил я.
Брейер хитро ухмыльнулся.
«Видишь ли, причин много. Но главная — это операция с архивами».
Я недоуменно пожал плечами, не понимая, о чем идёт речь. Он пояснил: в западных районах Советского Союза, так же как в Польше, Чехословакии и другие странах, оккупированных вермахтом, были созданы многочисленные отделы и отделения гестапо, абвера и СД. За время оккупации в них накопилось большое количество архивов. Ценность этих архивов огромна. Когда началась эвакуация на запад, поступило строжайшее предписание — бумаги вывезти на территорию рейха и сохранить в специально оборудованных тайниках.
«И эту операцию проводил ты?»
«Не всю… — Брейер замялся. — Словом, я вывез большой транспорт архивов из группы городов России».
«Ну, а рука? — не унимался я. — При чем здесь рука?»
Брейер не ответил.
Время бежало. Было уже далеко за полночь, а мы все пили. О повреждённой руке Брейера я больше не спрашивал — мне, собственно, это было ни к чему. Пил и чувствовал себя великолепно. Я полагал, что и он не думает ни о чем, кроме вина. Однако ошибся. Брейер, окончательно опьяневший, вдруг наклонился ко мне, обнял за плечи, зашептал:
«Веришь, я чуть было не погиб… Представь, кругом вода, чувствую, что захлёбываюсь, тону, и ничего не могу поделать, чтобы спастись…»
«Но ты же цел и невредим», — сказал я.
Брейер кивнул, налил себе полную рюмку, выпил.
«Цел, конечно, — сказал он, — но это происшествие обошлось мне недёшево. Вообрази: ты в подземном хранилище, куда сложили эти самые архивы; идут последние работы по укладке в штабеля больших, наглухо запаянных металлических ящиков; привозят новую партию груз а в обычной упаковке — дерево и бумага, его надо переложить в металлическую тару… И вдруг — грохот, крики! Старая Эльба сыграла с нами шутку — воды её протаранили стальную стену, ограждавшую хранилище с запада, и устремились к ящикам. Тогда-то я и заорал. Я был вне себя от страха. Вспоминаю об этом — и по спине ползёт холодок. Ведь если бы вода уничтожила архивы, кто-нибудь из помощников Гиммлера, присутствовавших в хранилище, разрядил бы в меня свой пистолет. Почти не соображая, я кинулся в воду и, напрягая все силы, стал вытаскивать ящики, которые только что принесли. А их уже заливали тёмные пенные струи… Там я и повредил руку».
Брейер ещё долго рассказывал о происшествии, приводил многочисленные подробности. Сболтнул он и о месте, где устроен тайник. Вы помните, Брейер говорил: «Воды протаранили стальную стену, ограждавшую хранилище с запада». Так вот, это почти на десять километров западнее Остбурга. Там лес, берег Эльбы.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
На рассвете с одного из подмосковных аэродромов поднялся транспортный самолёт, имея на борту двух пассажиров. Один был полковник Рыбин, другой — его помощник майор Керимов.
В тот год, когда Аскер Керимов закончил среднюю школу, ему не было ещё семнадцати лет. Свой дальнейший путь он определил твёрдо: учёба в индустриальном институте, диплом химика. Кроме того, он будет продолжать совершенствоваться в немецком языке, который изучал с детства.
И вдруг — крутой поворот в жизни. Он получил повестку из военкомата. Прибыл по вызову. Его принял подполковник — Аскер и сейчас помнит его волнистые чёрные волосы, контрастирующие с ними голубые глаза, высокий, с залысинами лоб. Подполковник оказался не военкомом, а представителем органов госбезопасности. Аскеру сделали предложение поступить в одно из специальных училищ. Он был озадачен. Стать чекистом? Он ведь ничего не умеет! Подполковник усмехнулся и пояснил, что чекистами не родятся — их воспитывают, долго и тщательно готовят.
К своему удивлению, Аскер обнаружил, что собеседник многое знает о нем — о его страсти к языкам, об увлечении футболом, даже о прыжке на парашюте с самолёта, который Аскер совершил год назад. «Но главное,
— сказал подполковник, — что серьёзен, честен, хорошо учился. — Он помолчал. — Ведь твой отец один из тех, кто устанавливал Советскую власть на Кавказе. Так кому же защищать эту власть, как не его сыну!»
Войну Аскер встретил лейтенантом, сотрудником органов госбезопасности в Баку. Затем — Москва, работа по переводам и дешифровке трофейных документов. Рапорты с настойчивой просьбой отправить на фронт. И, наконец, служба в армейской разведке.
Новая работа позволила Аскеру хорошо изучить повадки врага. Во время одной операции в ближнем тылу гитлеровцев Аскер попал к партизанам. Там оказался пленный офицер СС. Возникла мысль — воспользоваться документами гитлеровца. И Керимов был заброшен в глубокий тыл противника. Трудная операция прошла успешно. Добытые сведения помогли обезвредить группу вражеской агентуры, орудовавшей в Советском Союзе…
Сейчас Аскер вновь служил в Москве. Полковник Рыбин и он летели в Баку, чтобы на месте разобраться в некоторых вопросах, связанных с показаниями агента Отто Лисса о тайнике с архивами германской секретной службы.
Рыбин и Керимов расположились на узенькой алюминиевой лавочке, привинченной к полу кабины.
— Вздремнём, майор, — сказал полковник Рыбин. Он привалился к борту кабины, поднял воротник пальто, глубоко засунул руки в карманы — было холодно.
Рыбин был намного старше Керимова по возрасту и стажу работы в специальной службе. В памятные январские дни 1924 года, когда страна хоронила Ленина, вагоновожатый московского трамвая Орест Рыбин явился в партийную ячейку депо и положил на стол секретаря исписанный лист бумаги.
Секретарь прочитал его и молча спрятал в папку, лежавшую на краю стола. Рыбин успел заметить, что в папке уже скопилось немало бумаг, и каждая, как и принесённая им, начихалась со слова «заявление».
«Ну как? — сказал он, наклоняясь к секретарю. — Примут меня?»
«Обсудим».
«Нет, ты сейчас говори. — Рыбин зашёл за стол, опёрся на него руками. — Я теперь же знать должен».
«Обсудим», — повторил секретарь.
Секретарь и Рыбин работали в одной бригаде. Здесь же, в депо, трудились отец и старший брат Ореста. Секретарь хорошо знал всех троих, а со старым слесарем Иваном Рыбиным был в давних приятельских отношениях. Он был уверен: семья Рыбиных — надёжные люди, настоящая рабочая косточка. На них можно положиться. Но сейчас он как-то по-новому смотрел на стоявшего перед ним юношу. Большие светлые глаза, в которых всегда жила лукавая смешинка (Рыбин слыл в депо первым весельчаком и острословом), теперь суровы, в них застыли и скорбь и немой вопрос; губы сжаты так, что побелели; шея, плечи, руки напряжены.
«Волнуешься?» — сказал секретарь.
«Да ответь же, — не выдержал Рыбин. — Не томи!»
«Ладно. — Секретарь помедлил. — Думаю, примем».
«Тогда — вот. — Рыбин полез за пазуху, вынул вторую бумагу. — Я ведь не только в партию хочу. В партию — главное. Но и это… главное!»
В новом заявлении Орест Рыбин просил партийную организацию направить его на работу в ОГПУ, чтобы, как он выражался, «не давать спуску контре, давить гадов, из-за которых погиб товарищ Ленин и которые замахиваются на всю Советскую власть».
Так было в тот памятный год. Двадцать лет службы в органах государственной безопасности — и сейчас полковник Рыбин по праву считался одним из лучших офицеров управления.
