Застенец 2 - Дмитрий Билик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Че не так, Вашблагородие? — насупился нападающий.
Он всегда, когда чувствовал какое-то напряжение, начинал немного отстраняться этим Вашблагородием.
— Что значит, забрали форму? — произнес медленно, по словам, я.
— Она им все равно ни к чему, — пожал плечами нападающий. — А мы, может, кого-то еще найдем. Хотя до завтра — уж вряд ли. На позицию Витьки если и подтянуть кого, то с воротами что делать?
— Фима, ты совсем охренел?! Нельзя же такой бездушной скотиной быть! Твои друзья погибли!
Он посмотрел на меня пристально, долго, оценивающе, после чего стал говорить. Медленно, но при этом довольно складно. Словно эту речь готовил загодя.
— А что мне, Вашблагородие, плакать каждый раз, когда из Разломов приходят твари и убивают нас? Раньше плакал. Когда брата-трехлетку зашибли монстры. И после, когда тетку родную шерши на глазах порвали, а мать от сердечной болезни из-за этого сгорела. Мы же недомы, не маги, чего нас жалеть. Вот и нам жалеть никого не нужно. Отплакал я свое, Вашблагородие, отгоревал. Сегодня Витька, завтра я. Так и живем, покуда Господь позволяет.
Признаться, мне нечего было ему ответить. С этой точки зрения я на ситуацию не смотрел. Фима действительно, наверное, видел не одну смерть, при этом не сказать, чтобы его душа совсем очерствела. Но к смерти этот простолюдин теперь имел вполне простое и определенное отношение. Будто бы жил взаймы и был готов, что в любой момент его заставят вернуть долг.
Это я не привык к подобному. Все-таки у нас, там, век гуманизма, жизнь человека — высшая ценность, и все такое. А теперь, как столкнулся с реальным миром, так поплыл. Депрессия, видите ли. Жить не хочется. Тут многим хочется, да возможности нет.
— Сколько говорил, что никакое я не Благородие, — только и нашелся, что ответить я.
— Договорились, Коля, — легко сменил гнев на милость Фима. — Так что делать будем?
— Что будем делать? — пожал плечами я. — Матч отменять.
Фима скривился.
— Я на ворота могу встать. Велика наука, — фыркнул он. — Лови, и все.
— Миша, дай сюда мяч! — попросил я одного из футболистов. Те все равно уже не тренировались, а лишь следили за нашим разговором. Словно от него что-то зависело. — А ты вставай в раму, — сказал я Фиме. — В смысле, между деревьев.
Сам же отошёл, даже не на одиннадцать, а метров на двадцать. Поднял руку, пальцем показав, куда буду бить, разбежался и вколотил гол на уровне головы Фимы. Тот с досады лишь кулаками по земле ударил.
— Это я еще плохо пробил, — подошел я к нему. — Теперь ты понимаешь, что без вратаря нам никуда. Сейчас поеду отменять. Говна, конечно, нахлебаюсь. Но тут ничего не сделаешь. Да и правильно так будет.
— Правильнее было бы победить этих дворянских выскочек ради пацанов.
Фима подобрал мяч и пнул его изо всех сил. С меткостью у него всегда были проблемы. Наш нападающий подсознательно считал Кержакова своим кумиром, пусть и не знал, кто это такой. Но заветам кингисеппского форварда следовал, поэтому мог промахнуться с двух метров. Однако сейчас, как назло, снаряд нашел себе цель.
Еще до того, как мяч начал снижаться, я догадался, куда он упадет. За пределы нашей поляны. И все бы хорошо, вот только именно в этот момент там появилась моя знакомая троица: Дмитриева в платье и манто, Горчаков в гражданской одежде и Протопопов в мундире. Последний все время носил лицейскую форму по той же причине, что и я — лучшей у него не было.
Все, что я успел сделать — крикнуть «Берегись». Горчаков с прытью испуганной антилопы бросился в кусты, слишком превратно поняв мои слова. Протопопов застыл, как истукан, а вот Лиза сделала то, чего я совершенно от нее не ожидал. Она шагнула вперед, быстро подняла руки и… поймала мяч. Намертво зафиксировала.
Сказать, что я обалдел — не сказать ничего. Да и сам Фима удивленно присвистнул, выражая в этом звуке все свое восхищение.
Елизавета Павловна постояла так еще какое-то время, напоминая сюрреалистическую картину. Дама из высшего общества, в платье, манто, тонких кожаных перчатках держала в руках коричневый мяч.
Дмитриева пошла дальше, решив, видимо, впечатлить нас еще больше. Подкинула мяч и попыталась пнуть его. Тут все очарование и прошло. Потому что сейчас девушка больше походила на пьяного соседа, который решил подать играющим пацанам вылетевший мяч. Точность у Лизы оказалась такая же. Но у меня все равно родилась сумасшедшее предложение, за которое все мои хорошие отношения с родителями девушки точно сойдут на нет.
Я подошел к троице, пожав каждому из друзей руку (Протопопов даже обнял меня — у простолюдинов все было проще и душевнее), а потом взял за локоток Дмитриеву.
— Елизавета Павловна, можно Вас на пару слов?
— Можно, — улыбнулась она.
— А ты где так научилась мячи ловить?
Лиза обернулась, а потом сказала тихо, боясь, что ее кто-то услышит.
— У нас дворовые в лапту играли. И девчонок тоже брали. Вот и я, когда родители не видели, сбегала к ним. Интересно ведь. Там труднее, мяч меньше. А здесь вон он какой большой. Чего не поймать-то?
— Елизавета Павловна, — у меня сердце забилось так часто, словно я предложение ей делал. — А будешь нашим вратарем?
— Коля, — она даже на месте остановилась. — Я же… девушка.
Тут я понял, что убедить ее будет проще простого. Пусть и придется прибегнуть к подлой манипуляции.
— И что? У вас же не так давно, вроде, уравняли женщин в правах с мужчинами. Или ты боишься, что не справишься? Тогда да…
— Чего это я не справлюсь? — нахмурилась Лиза. — Показывай, давай, что там надо делать?
Я лишь усмехнулся. Да, это было немного подло, сыграть на слабости моей дворянской подруги. Она всю жизнь пыталась продемонстрировать, что ничем не хуже мужчин. К слову, определенная правда в этом была. Физическую муштру фельдфебеля Лиза переносила намного лучше, чем тот же Горчаков и прочие дрыщи.
Конечно, я не стал говорить ей, что между женским футболом и мужским гигантская пропасть. Я не шовинист, но это действительно так. Вспомнилось, как пятнадцатилетние пацаны обыграли женскую сборную
